Гусман де Альфараче. Часть вторая - Матео Алеман

Мы спорили долго; но я имел два голоса: мой и моего слуги; кроме того, мы не были родными братьями и не делили отцовское наследство, а потому пришли к полному согласию. Восковые отпечатки были доставлены, ключи изготовлены, и Орлан испробовал их на деле, чтобы в решительную минуту они нас не подвели.

В один прекрасный вечер я объявил ему наконец, что наутро желал бы повидаться с купцом; он тоже должен присутствовать при свидании и намотать на ус все, что там произойдет; в дальнейшем это пригодится. Я сказал также, что отныне мы должны с ним встречаться каждый вечер. Он обещал исполнить все в точности и с этим удалился.

На другой день поутру я пришел в лавку к этому купцу и в присутствии Орлана после взаимных приветствий и любезностей сказал:

— Почтенный сеньор, я дворянин, нахожусь в этом городе совсем недавно, а приехал сюда, чтобы сделать кое-какие закупки к свадьбе и приобрести подарки для моей невесты, ибо я задумал жениться. Со мной более трех тысяч эскудо, которые я держу на постоялом дворе, где остановился. Знакомых у меня в этом городе нет, и я не знаю, кто тут честный человек, а кто мошенник. Деньги же вещь опасная, с ними недолго и до беды, особливо когда их негде припрятать. А живу я в трактире, где постоянно толчется народ. Хотя мне дали ключ от комнаты, но у трактирщика может оказаться второй такой же, и я в большой тревоге.

Между тем мне столько говорили о вашей добропорядочности, что я пришел к вам с нижайшей просьбой: не откажите в любезности и спрячьте у себя на несколько дней мои деньги, пока я не сделаю всех покупок. И если чем-нибудь смогу отслужить вашей милости, то вот вам моя рука и слово дворянина, что я умею быть благодарным.

Купец решил, что золото мое уже у него в кармане; я уверен, что его помыслы мало чем отличались от моих: я нацелился на его денежки, он — на мои. А сказал он, что его дом и сам он к моим услугам и что я могу прислать деньги со своим пажом, когда сочту удобным. Здесь они будут в полной сохранности, и я получу их обратно, как только пожелаю.

На этом мы и распростились: он — в полной готовности принять деньги, а я — с обещанием, что они тотчас будут к нему доставлены. Но больше я там не появлялся, пока не наступил решительный момент. Когда мы с Сайяведрой вернулись к себе, он, словно дурачок, все время допытывался, где мы возьмем столько денег, чтобы снести на хранение к купцу, и я наконец сказал ему с улыбкой:

— А разве ты их еще туда не отнес?

Он расхохотался, услышав такие слова, но я его остановил:

— Что тут смешного? Деньги у него, и весьма надежно припрятаны. Скажи твоему приятелю Орлану, что через неделю он должен доставить сюда черновую книгу записей, куда хозяин вносит заметки для памяти.

Как-то вечером, когда не истекла еще эта неделя ожидания, Сайяведра помог мне раздеться и лечь в постель, но мне не спалось от забот, и я заговорил так:

— Следует тебе знать, Сайяведра, что когда осел тяжко занемог и почувствовал приближение конца, он собрал вокруг себя всех родственников и сыновей, коих у него было бесчисленное множество; каждый надеялся поправить свои дела за счет наследства, и законные дети бросались с кулаками на незаконных. Но почтенный отец, стремясь водворить между ними мир, рассудил за благо составить духовную и распределил свое наследство следующим образом: «Язык мой после смерти завещаю тем из моих сыновей, которые уродились льстецами и сплетниками; гневливым и сварливым отказываю хвост; сладострастникам — глаза; мозги — алхимикам и судейским, любителям крючкотворства и всяких подковырок; сердце мое пусть отдадут скрягам; уши — буянам и скандалистам; морду — эпикурейцам, обжорам и пьяницам; кости — лентяям; хребет — чванным гордецам; загривок — упрямцам; задние ноги — адвокатам; передние — судьям; голову — писарям. Мясо раздайте беднякам, а шкуру пусть поделят между собой мои внебрачные дети».

Будет весьма неприятно, если твой дружок, кивая на купца, на деле ограбит нас с тобой и снимет последнюю рубашку, так что нам придется прикрывать наготу шкурой славного завещателя. Правда и то, что надо быть семи пядей во лбу, чтобы надуть таких, как мы. Я это говорю к тому, что для успеха дела придется доверить Орлану десять штук наших кровных десятикратных дублонов, итого целую сотню. Такая сумма на улице не валяется. Как бы, заполучив денежки, он не сбежал, потеряв интерес к нашему содружеству.

Но Сайяведра на это ответил:

— Если бы мы отдали ему не сто, а даже пятьсот или пятьсот тысяч дублонов, они и через тысячу лет были бы в целости, до последнего карлина[103], ибо в нашем братстве есть неписаный закон: соблюдать среди своих полную честность. Я готов поручиться за Орлана и беру всю ответственность на себя.

ГЛАВА VI

Гусман де Альфараче успешно совершает ограбление, отдает Орлану его долю и отбывает в Геную со своим слугою Сайяведрой

Надежда, по самой сути своей означающая отсутствие желаемого, тревожит и мучит душу боязнью, что цель наших стремлений так и не будет достигнута. Вместе с тем в надежде — все утешение страждущих; это единственная гавань, в которой они находят себе убежище; словно дерево, она отбрасывает тень уверенности, пусть слабую, под которой страдальцы находят защиту от мук ожидания. И если с крепнущей и растущей надеждой вольнее вздыхает грудь, то нет ничего горше, чем полная ее утрата; и лишь ненамного легче терпеть все новые и новые отсрочки исполнения наших надежд.

Сколько тревог и волнений испытали мои подопечные за недолгий недельный срок! Ведь я только помазал их по губам, не открыв в подробностях всего замысла; надо думать, они немало помучились и поломали голову, пытаясь разобраться в запутанных линиях моей географической карты. Сколько их томится в тревоге — несчастных, что уповают на блага, в достижении коих они не раз отчаивались и вновь начинали верить.

Когда занялся долгожданный для них, да и для меня, день и Орлан принес книгу черновых записей, я разыскал чистую страницу среди заметок недельной давности и, выбрав подходящее местечко, написал следующее: «Дон Хуан Осорио принес на хранение три тысячи золотых эскудо дублонами, из коих десять десятикратных, остальные же двойные и четверные; а также на две тысячи реалов серебра реалами». Затем несколько раз перечеркнул эту запись, а на полях пометил другим почерком: «Деньги возвращены». После чего я захлопнул книгу и вернул ее Орлану.

В заключение я вручил ему десять десятикратных дублонов и приказал отпереть конторку нашим ключом, вынуть из кошки сотню эскудо и положить вместо них мои десять дублонов. В придачу к этому я дал ему два бервета; на одном было написано: «Эти три тысячи золотых эскудо принадлежат дону Хуану Осорио», а на другом: «Здесь лежат две тысячи реалов из денег дона Хуана Осорио». Я велел Орлану хорошенько посмотреть, нет ли в кошке другого бервета, и если есть, то вынуть его и положить туда мою карточку, а бервет-памятку о двух тысячах реалов вложить в мешок, где, по словам Орлана, хранилось на семнадцать тысяч или около того реалов серебром, точно неизвестно, поскольку туда ежедневно прибавлялось немного денег. Да чтобы хорошенько проверил, действительно ли сундучок с серебром стоит возле конторки, а облюбованный нами мешок имеет опознавательный знак в виде чернильного пятна возле завязки.

С тем Орлан и отбыл, получив распоряжение ночью положить на место все эти предметы. На другой день после обеда я отправился к купцу, стараясь пройти незаметно; слуга шел за мною следом, шаг в шаг. Когда мы пришли и купец меня увидел, он очень обрадовался, думая, что я несу обещанные деньги.

Мы оба готовились надуть друг друга; но какие бы мысли ни шевелились в эту минуту у него в голове, они, без сомнения, были весьма далеки от того, что готовил ему я. После взаимных приветствий я сказал:

— Вот этот слуга придет завтра с мешком и с запиской от меня. Распорядитесь, прошу вас, чтобы все было сделано быстро и беспрепятственно.

Купец, жаждавший завладеть деньгами и не питавший ни малейшего подозрения насчет моих намерений, сказал:

— Все будет исполнено, как угодно вашей милости.

Я пошел было прочь, но, не отойдя и двадцати шагов, внезапно вернулся и сказал:

— Как только я вышел от вас, я вдруг припомнил, что деньги мне понадобятся сегодня же для одного дела. Прикажите, ваша милость, подать их сюда.

Купец, оторопев, спросил:

— Какие деньги вы просите подать, ваша милость?

Я же ответил:

— Мои деньги, сеньор, все мои деньги; мне нужна вся сумма.

Он опять спросил:

— Какие деньги?

Я повторил:

— Мое золото и мое серебро.

— Какое золото? Какое серебро? — воскликнул купец.

А я ответил:

— Золото и серебро, которое я отдал вам на хранение.