Сэр Майкл и сэр Джордж - Джон Пристли

— Нейл, вы говорите глупости, к тому же у меня адски болит голова, ты, Джордж, если хочешь, оставайся, говори речи, хотя я считаю, что это будет ужасно глупо, а я должна уйти!

И после некоторого препирательства, от которого Нейл Джонсон сразу устранился, Элисон проследовала в дамскую комнату, а сэр Джордж обошел всех, рассеянно пожимая чьи-то руки. Супруги встретились внизу, и вместо того чтобы весело закончить день в каком-нибудь ресторане (но не в «Мушкетере»!), отправились домой, хотя Элисон объявила — и это была единственная ее реплика, — что дома есть нечего.

В ожидании яичницы с ветчиной, которую наспех стряпала Элисон, сэр Джордж вспомнил неплохую речь, заготовленную заранее, вытащил ее из кармана и разорвал с ненужной злобой. Мысленно он слышал, как тень некоего генерального секретаря Дискуса говорит перед неосуществившейся аудиторией, глядящей на него с восхищением и преданностью: «…и в сущности, жизнь немыслима без чувства юмора, но сейчас я хочу говорить серьезно. Хочу выразить вам мою глубокую, мою горячую, мою искреннюю благодарность за ваше преданное отношение — за вашу преданность и Дискусу, и мне лично…»

И тут они все зааплодируют и сквозь улыбки проступят слезы или сквозь слезы улыбки — как там это полагается…

— Джордж, ну иди же скорее. Будем есть тут! — крикнула Элисон из кухни, больше подходившей для такого импровизированного обеда, чем большая столовая. Он прошел на кухню. На Элисон был старый халат, лицо — раскрасневшееся, сердитое.

— Очень сожалею, что вечер не удался, мой друг.

— Видно, вся затея была нелепой.

Она молчала, пока они доедали яичницу с ветчиной. И вдруг он вздрогнул от ее восклицания.

— Майкл Стратеррик — Боже правый!

— А что такое?

— Ничего, ничего, ничего! Хочешь сыру?

— Пожалуй, нет, спасибо! Кстати, тебе не попадался Хьюго Хейвуд? Нет? Честное слово, он вел себя малопристойно. Когда я упомянул об этих О'Морах — помнишь, я тебе рассказывал, как он их на меня напустил? — он заявил, что они играют в «Коронете» при полном зале.

— Знаю, знаю. Очередная мода, глупее нет…

— Несомненно. Но ты, должно быть, не знаешь, что Стратеррик и Кемп вошли в долю с антрепренером и, по словам Хейвуда, выручают чуть ли не полторы тысячи в педелю на двоих.

Не сводя с него глаз, Элисон положила нож и вилку и отодвинула стул.

— Нет, не может быть — этого еще не хватало! Почему — нет, ты объясни мне — почему?

— О чем ты, дорогая? Почему — что?

— Почему все? — спросила она не очень логично и заговорила быстро, сердито, глядя на него злыми глазами, словно он был виноват во всем: — Почему такая дикая несправедливость? Почему с нами ничего такого не случается? Почему у меня все идет вкривь и вкось? Почему Кемп сейчас заодно с Майклом Стратерриком, хотя ты говорил, что они друг друга не терпят, как и ты с Кемпом? Почему ни в чем нет ни смысла, ни тени справедливости?

— Ну, это, пожалуй, объяснить трудно, — медленно сказал сэр Джордж, чтобы дать жене успокоиться. — Впрочем, нечего искать смысла там, где замешан этот скверный интриганишка Кемп. И одно меня радует в этой новой работе в министерстве: больше я Кемпа, слава Богу, не увижу!

22

Сэр Майкл осторожно приподнялся, взглянул на часы, увидел, что скоро восемь, выскользнул из постели, надел халат и на цыпочках вышел из комнаты на балкон. Он боялся разбудить Шерли — ей нужно было спать больше, чем ему, а он уже совсем выспался и очень хотел курить. Ясное июньское утро было безветренным и совсем теплым.

Они впервые провели ночь в отеле «Хижина Генриха Четвертого» в Сен-Жерменан-Лэ, где им отвели роскошнейшую спальню за безумные деньги, но благодаря прибылям с театра «Коронет» было чем расплачиваться. Их медовый месяц начался не сейчас: пять дней они прожили в Париже в отеле «Ритц» как гости Боджо, но Шерли первая твердо заявила, что они должны уехать из Парижа, хотя ей тут начинало очень нравиться, уехать от Боджо, хотя он очень славный, и побыть где-нибудь в тиши, наедине. Тут сэр Майкл вспомнил Сен-Жермен — городок на скале, с обрывами и чудесным лесом. Он позвонил в отель и потребовал номер люкс, с балконом, нависшим над долиной Сены. О цене он не спросил, потому что Шерли обязательно выпытала бы, сколько это стоит, и сразу сказала бы, что Стратеррики, несмотря на прибыли с «Коронета», деньгами не швыряются, как какой-нибудь Агамазар. Шерли была твердо уверена — и разубедить ее было невозможно, — что в этом отношении Боджо, то есть принц Агамазар, дурно влияет на Майкла, а Майкл и без того деньги беречь не умеет. Сэр Майкл теперь понял, что под неправдоподобной красотой Шерли, за этим ликом наяды или героини мифов таится мощная броня здравого женского смысла — и он об этом не жалел: это открытие забавляло его.

Сэр Майкл стал думать о своей жене, хотя взгляд его с удовольствием блуждал по широким просторам внизу, уже выплывавшим из дымки раннего июньского утра под волшебными лучами солнца Иль-де-Франс. Перед ним вилась Сена, разделенная длинным железнодорожным виадуком, налево — леса, вблизи — красные крыши вилл, дальше — ближние окрестности Парижа, подымавшиеся в дыму на холм, еще дальше, на восточном горизонте, — силуэт самого города. Оставшись впервые наедине с собой, словно паря в воздухе перед мировой столицей любви и страсти, он думал о Шерли и в первый раз по-настоящему думал о ней как о партнере в любви. Он считал, что в этих делах его никто удивить не может, а вот она его поразила. Что бы ни происходило во время их объятий, она по-прежнему владела его воображением, и — что важнее всего, а может быть, и выше или ниже всего — он любил эту девочку, он понял это, когда просил ее стать его женой. Но он предполагал, и предполагал неверно, что она либо будет робкой, неловкой, трудной да, возможно, даже холодной, либо станет в эти интимные минуты просто еще одной из тех, чьи имена и лица он стал забывать, и будет шептать, стонать, извиваться и царапаться, — воспаленная жертва и пленница женского своего естества, — от которых так быстро устаешь. Но она была совсем иной и всегда будет иной — в этом он мог поклясться. Может быть, что-то в ней скрыто, может быть, он сам неожиданно стал другим, но он уже понял: какой бы страстной и покорной она ни была, как бы радостно она его ни слушалась, ни в чем не отказывая, ему никогда не овладеть ею до конца, никогда она не отдаст себя всю, беззаветно, никогда не позволит превратить себя в покорную безликую жертву, в рабыню, как бы страстно и неутомимо он ни обнимал ее. Перед ним, казалось, было заколдованное царство, и чем дальше его заводила любовь, тем больше он понимал, что это царство ему никогда не завоевать, никогда оно не покорится надменной армии оккупантов. Сэр Майкл даже подозревал, что днем она будет все крепче и крепче забирать вожжи в руки, начнет им командовать и такими зоркими глазами станет следить за его расходами, что ему придется немножко привирать и подтасовывать, а к тому времени, когда ему захочется спокойной жизни, в доме, наверно, появится три или четыре шумных подростка. Но он знал одно: когда бы он с ней ни столкнулся как мужчина с женщиной, в нагой отрешенности от всего, она останется для него все тем же сказочно-желанным и соблазнительным существом. Ему понадобилось сорок восемь лет, чтобы открыть, как поразительно справедливы многие старые избитые истины.

23

Кабинет, конечно, был новенький, даже еще пахло краской, и сэр Джордж не в первый раз подумал, что работы по строительству и внутренней отделке в Лондоне — только бледная копия того, как работали в его молодости. (Когда он заглянул сюда несколько дней назад, он нашел двух юнцов, с давно не стриженными волосами, которые лениво красили книжные полки под аккомпанемент транзистора.) Но теперь все было на месте, все как полагалось — и по размеру и по качеству: ковер, письменный стол, три кресла, два телефона. Джоан Дрейтон сидела в маленькой приемной перед кабинетом, охраняя его покой, как охраняла в Дискусе. Он только что собирался вызвать ее, без особого дела, просто чтобы проверить, все ли идет как надо. Но она предвосхитила его желание и доложила, что к нему посетитель — сэр Финли Эвон.

— Доброе утро, Дрейк. Зашел взглянуть, все ли в порядке. — Сэр Финли казался еще более худым, говорил еще отрывистей, когда был на работе. — Вы чем ведаете?

— Я — органической молекулярной химией, — объяснил сэр Джордж. — Дело, разумеется, для меня новое, но надеюсь почитать и понять, о чем эти ученые господа со мной будут разговаривать.

— Немыслимо. Все понимать — несовременно. Но разумное руководство — везде одно и то же.

— Совершенно согласен, Эвон. Но скажу вам откровенно, я от души рад, что избавился от всего, связанного с Дискусом, — от всякой музыки, живописи, театра, от Бог знает чего. Никогда в этом не разбирался, да и большинство моих сотрудников — тоже. Казалось, что руководишь химерой, к тому же половина людей, с которыми сталкиваешься, немного не в своем уме. С удовольствием думаю, что буду руководить серьезным, солидным учреждением, иметь дело с серьезными, солидными людьми.