Записки у изголовья - Сэй Сёнагон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В самых знатных домах та же картина, только, пожалуй, неприятностей там побольше.
181. Болезни
Грудная болезнь. Недуги, насланные злыми духами.
Берибери.
Болезни, причину которых трудно разгадать, но она отнимают охоту к еде.
182. У девушки лет восемнадцати-девятнадцати прекрасные волосы…
У девушки лет восемнадцати-девятнадцати прекрасные волосы падают до земли ровной, густой волной…
Девушка пухленькая, миловидная, необычайно белое личико радует взгляд.
Но у нее отчаянно болят зубы! Пряди волос, в беспорядке сбегающие со лба, спутались и намокли от слез. А девушка, не замечая этого, прижимает руку к своей покрасневшей щеке. До чего же она хороша!
183. Во время восьмой луны я видела молодую женщину…
Во время восьмой луны я видела молодую женщину, страдавшую от жестокой боли в груди. Белое платье мягко струилось на ней, складчатые штаны хакама — были надеты с умелым изяществом, верхняя одежда цвета астры-сион пленяла красотой.
Придворные дамы — подруги больной — приходили ней целыми группами, а у входа в ее покои собралось множество знатных юношей.
— Какая жалость! Часто ли она от этого страдает? — спрашивали они с довольно равнодушным видом.
А тот кто любил ее, искренне тревожился о ней, но любовь их была тайной, вот почему, боясь чужих глаз, он лишь стоял поодаль и не смел к ней приблизиться.
Больная дама связала сзади в пучок свои прекрасные длинные волосы и села на постели, жалуясь, что ее мутит. Но все равно она была так прелестна!
Императрица, узнав о том, как она страдает, прислала придворного священника с очень красивым голосом, чтобы читать сутры. Позади церемониального занавеса устроили для него сиденье.
В тесную комнату, где и пошевелиться-то негде, пришли толпой придворные дамы, желавшие послушать чтение. Не отгороженные ничем, они были открыты для постороннего взгляда, и священник, возглашая молитвы, не раз украдкой на них посматривал, что, боюсь я, могло навлечь на него небесную кару.
184. Одиноко живущий искатель любовных приключений…
Одиноко живущий искатель любовных приключений провел где-то ночь и вернулся домой на рассвете. Он не ложится отдохнуть, хотя его клонит в сон, но вынимает тушечницу, заботливо растирает тушь и, не позволяя своей кисти небрежно бежать по бумаге, вкладывает душу и сердце в послание любви для той, которую только что покинул.
Как он хорош в своей свободной позе!
На нем легкая белая одежда, а поверх нее другая — цвета желтой керрии или пурпурно-алая. Рукава белой одежды увлажнены росой, и он, кончая писать, невольно бросает на них долгий взгляд… Наконец письмо готово, но он не отдает его первому попавшемуся слуге, а выбирает достойного посланца — какого-нибудь юного пажа — и шепчет ему на ухо свой наказ. Паж уходит, господин задумчиво смотрит ему вслед и тихонько повторяет про себя подходящие к его настроению стихи из разных сутр.
Тут служанка говорит ему, что в глубине покоев готовы для него завтрак и умывание. Он входит в дом, но, опершись на столик для письма, пробегает глазами книги китайской поэзии и громко скандирует захватившие его стихи.
Но вот он омыл руки, надел на себя лишь один кафтан без других одежд и начинает читать на память шестой свиток Сутры лотоса, — похвальное благочестие.
В это время возвращается посланный (как видно, дама жила неподалеку) и подает тайный знак господину, Тот сразу прерывает молитвы и всей душой предается чтению ответного письма, а это, думается мне, греховный поступок.
185. В знойный летний полдень…
В знойный летний полдень не знаешь, что делать с собой. Даже веер обдает тебя неприятно теплым ветерком… Сколько ни обмахивайся, нет облегчения. Торопишься, задыхаясь от жары, смочить руки ледяной водой, как вдруг приносят послание, написанное на ослепительно-алом листке бумаги, оно привязано к стеблю гвоздики в полном цвету.
Возьмешь послание — и на тебя нахлынут мысли: «Да, неподдельна любовь того, кто в такую жару взял на себя труд написать эти строки!»
В порыве радости отброшен и позабыт веер, почти бессильный навеять прохладу…
186. В южных или, может быть, восточных покоях…
В южных или, может быть, восточных покоях, выходящих на открытую веранду, доски пола так блестят, что в них все отражается, как в зеркале. Возле веранды постелены свежие нарядные циновки и установлен церемониальный занавес высотой в три сяку. В эту летнюю ночь его легкий шелк словно навевает прохладу… Стоит чуть-чуть дернуть занавес, как он скользит в сторожу и открывает глазам даже больше, чем ожидалось.
Молодая госпожа спит на своем ложе в тонком платье из шелка-сырца и алых шароварах. Она набросила себе на ноги ночную одежду темно-лилового цвета, еще тугую от крахмала.
При свете подвешенной к карнизу лампы видно, что на расстоянии примерно двух колонн от ложа госпожи высоко подняты бамбуковые шторы. Две придворных дамы несут там ночную службу. Несколько служанок дремлют, прислонившись спиной к низкой загородке — нагэси, отделяющей покои от веранды, а подальше, позади опущенных штор, спят, сбившись вместе, другие служанки.
На дне курильницы еще тлеет огонек. Тихая и грустная струйка аромата родит в сердце щемящее чувство одиночества.
Уж далеко за полночь раздается негромкий стук в рота. И, как всегда, наперсница госпожи, посвященная в тайны ее сердца, выходит на стук и, загораживая собой гостя от любопытных глаз, с настороженным видом ведет его в покои к госпоже.
Странная сцена для такого дома!
Кто-то возле влюбленной пары прекрасно играет на цитре, но так тихо трогает струны легким прикосновением пальцев, что еле-еле слышишь музыку даже в те минуты, когда замирает звук речей… Как хорошо!
187. В доме поблизости от большой улицы…
В доме поблизости от большой улицы слышно, как некий господин, проезжающий мимо в экипаже, поднимает занавески, чтобы полюбоваться предрассветной луной, и мелодичным голосом напевает китайские стихи:
Путник идет вдаль [296]при свете ущербной луны…
Чудесно также, когда такой утонченный любитель поэзии скандирует стихи, сидя верхом на коне.
Однажды я услышала, что к звукам прекрасных стихов примешивается хлопанье щитков от дорожной грязи, висящих на боках у коня.
«Кто ж это следует мимо?» — подумала я и, отложив в сторону работу, выглянула наружу…
Но кого я увидела! Это был простой мужлан. Какое досадное разочарование!
188. То, что может сразу уронить в общем мнении
Когда кто-нибудь (хоть мужчина, хоть женщина) невзначай употребит низкое слово, это всегда плохо. Удивительное дело, но иногда одно лишь слово может выдать человека с головой. Станет ясно, какого он воспитания и круга.
Поверьте, я не считаю мою речь особенно изысканной. Разве я всегда могу решить, что хорошо, что худо? Оставлю это на суд других, а сама доверюсь только моему внутреннему чувству.
Если человек хорошо знает, что данное словечко ошибочно или вульгарно, и все же сознательно вставит его в разговор, то в этом нет еще ничего страшного. А вот когда он сам на свой лад, без всякого зазрения совести, коверкает слова и искажает их смысл — это отвратительно!
Неприятно также, когда почтенный старец или сановный господин (от кого, казалось бы, никак нельзя этого ожидать) вдруг по какой-то прихоти начинает отпускать слова самого дурного деревенского пошиба.
Когда придворные дамы зрелых лет употребляют неверные или пошлые слова, то молодые дамы, вполне естественно, слушают их с чувством неловкости.
Дурная привычка — произвольно выбрасывать слова, нужные для связи. Например: «запаздывая приездом, известите меня»… Это плохо в разговоре и еще хуже в письмах.
Нечего и говорить о том, как оскорбляет глаза роман, переписанный небрежно, с ошибками… Становится жаль его автора.
Иные люди произносят «экипаж» как «екипаж». И, пожалуй, все теперь говорят «будующий» вместо «будущий».
189. Очень дурно, если мужчины, навещая придворных дам…
Очень дурно, если мужчины, навещая придворных дам, принимаются за еду в женских покоях. Достойны осуждения и те, кто их угощает.
Нередко дама старается принудить своего возлюбленного к еде: «Ну еще чуточку!»
Понятно, мужчина не может загородить рукой рот и отвернуться в сторону, словно его берет отвращение. Хочешь не хочешь, а приходится отведать.
По-моему, не следует предлагать гостю даже чашки риса с горячей водой, хотя бы он явился вконец пьяным поздней ночью. Возможно, он сочтет даму бессердечной — и больше не придет… Что ж, пусть будет так!
