С утра до вечера - Акимушкин Игорь Иванович

Но вот глаза сфокусированы так, чтобы дальше видеть. Кто из животных побьет здесь все рекорды?

Хищные птицы, без сомнения!

Сокол замечает сидящего голубя за километр, а летящего — за 1600 метров. Орел видит на земле мышь, поднявшись на километр выше ее! Это значит, что и сокол и орел обозревают окрестности как бы в шести- и восьмикратный бинокль.

Человек за четыреста метров от себя едва увидит дыню, но яблока не разглядит. Собака и лошадь, пожалуй, тоже. Шагающих людей пес замечает не раньше, чем подойдут они к нему метров на 500–700, а хозяина среди них — за 110, когда тот стоит, и за 150 метров, когда он идет. Кошка тоже.

И все-таки обижаться человеку не следовало бы, зрение у него по сравнению со многими животными превосходное: мы видим круг диаметром 1,65 сантиметра, удаляясь от него на два телеграфных столба, то есть на сто метров. Чтобы «за два столба» круг разглядела шимпанзе, его надо увеличить на полсантиметра, чтобы черный дрозд — на два сантиметра, для кошки — сантиметров на шесть, для оленя — почти на пятнадцать, а для крысы даже на 3/4 метра!

Но орел зорче нас: на таких же испытаниях он за сто метров видел самую маленькую, какую только можно найти, пуговицу — 47 миллиметров в поперечнике!

Многим животным важнее не столько дальше видеть, как быстрее замечать все, что движется. Ведь убегающая добыча и нападающий хищник не стоят на месте, а перемещаются.

Человек различает в секунду не более двадцати быстро сменяющих друг друга картин. Поэтому мелькание кадров на экране сливается для наших глаз в одно непрерывное движение, и мы с удивлением узнаем из курса физики, что в электролампочке свет гаснет и загорается пятьдесят раз за один краткий миг, равный секунде. Птицы же, особенно хищные, четко различают за то же малое время 150 кадров.

Если бы мы смотрели фильм глазами сокола, то видели бы на экране ряд сменяющих друг друга неподвижных картинок. А если пойдете в кино в компании с кошкой или собакой, то знайте, что большого удовольствия от фильма они не получат, так как весь динамизм его действия не будет ими замечен, они просмотрят кино, словно быстро листая альбом с фотографиями. Потому что глаза кошки и собаки тоже способны различать 40–50 мельканий в секунду — вдвое больше, чем требуется, чтобы фигуры на экране задвигались.

Причины столь дивного умения скрыты на дне глаза. Там, на сетчатке, есть место, у птиц их даже два-три, где скучено больше всего чувствующих свет зрительных клеток. Его называют желтым пятном. У человека, кошки и ящерицы центр желтого пятна углублен крошечной полусферой. У хищных птиц эта ямка похожа на крутой кратер или даже щель. Лучи света, упав в нее, быстро преломляются, как в стекле на месте дефекта. Но от «дефекта» получается эффект, и очень значительный: будто, перемещаясь по сетчатке, образ летящей добычи сразу рванулся вперед. Этот скачок скорости тут же регистрируется мозгом хищника, и поэтому он сразу замечает любую «точку», если даже она движется не быстро: ведь «дефект» ее образ на сетчатке здорово подстегнул и тот резво проскочил по желтому пятну.

У животных более или менее открытых пространств, которым по возможности надо смотреть сразу в четыре стороны (у лошадей, антилоп, оленей, чаек, уток), желтые пятна лежат на дне глаза полосами. Как бы лошадь, олень, коза или антилопа ни поворачивали голову, зрачки в их глазах — горизонтальные щели — всегда горизонтальны, и поэтому линия обозреваемого горизонта, преломляясь в хрусталике, широкой панорамой проецируется на весьма чувствительные к свету полосы сетчатки. Значит, для этих животных зримый мир — нечто вроде широкоэкранного кино. У нас оно узкоэкранное. Это значит также, что их глаза несут круговую вахту, даже когда олени, козы и лошади едят траву, опустив голову вниз.

Много и других оптических хитростей есть в глазах, у каждого свои — сообразно образу жизни и роду деятельности. У птиц, например, есть устройство, помогающее лучше разглядеть светлую точку на светлом небосводе, у ныряющих зверей и птиц и у жуков-вертячек — водяные «очки», у мух, пчел — индикаторы путевой скорости, о которых десятилетиями мечтали авиаконструкторы и только сейчас изготовили их, скопировав у мухи. А у хамелеонов — дальномеры. Глаза хамелеона могут вращаться независимо друг от друга в разные стороны. Поэтому хамелеон видит муху, в которую прицелился, под разными углами. Когда изображения каждого глаза наложатся одно на другое и сольются, как в дальномере фотоаппарата, хамелеон точно определяет расстояние до цели и метко стреляет своим языком.

Есть и зеркала в глазах. Многократно отражая свет, они снова и снова посылают его на сетчатку. Поэтому зеркальные глаза «светятся» по ночам. Лучи, отражаясь от зеркала, пробиваются через зрачок снова наружу с такой оптической силой, что кажется, будто глаза горят: у медведя — оранжевым, у енота — желтым, у кошки, лисы, волка и некоторых тропических лягушек — зеленым, а у аллигаторов — рубиновым огнем.

Наши глаза — очень жаль! — огнем не горят. Но менять их, пожалуй, не стоит. Глаз человеческий лучше всякого другого. Уступает он, кроме совы, разве только глазам гориллы. Ведь мы отлично видим и днем и ночью (а орел и сокол ночью полуслепы) дальние и близкие предметы, мир для нас — стереоскопическое кино: мы обозреваем объемно и до мельчайших деталей. «Кино» это еще и цветное! А для многих наших братьев по крови — млекопитающих зверей — вся природа лишь театр теней, сплошь черно-серо-белая.

Бесполезно дразнить быка красной тряпкой: для него что красное, что серое, что черное — все равно. Смелые матадоры прославились бы, наверное, еще больше, если бы выступали не с красной, а с белой мулетой: бык ее лучше видит и, наверное, быстрее «дразнится». Такой совет дают им некоторые биологи. Но я в этом сомневаюсь: белая мулета для быка ярче красной крови, вид которой его раздражает. Поэтому, хотя красок он, может быть, и не видит, оттенки, пусть и серые, красной мулеты больше напоминают быку кровь.

Свиньи, овцы, лошади, собаки, как показали некоторые опыты, о красках понятия тоже, по-видимому, не имеют. Они для них — лишь разные оттенки серого. Лошадь красный цвет путает с черным, но розовый отличает от серого.

Из млекопитающих только человек и обезьяны — но не полуобезьяны, для которых все вокруг серо! — наслаждаются созерцанием разноцветной планеты.

За что природа, раздавая глаза, так обидела зверей, пощадив обезьян и человека, не ясно. Недоумение не чисто эмоциональное, есть у него непонятная и научная сторона: дело в том, что цветовое зрение развито у рыб, птиц, гадов, червей, раков, насекомых и даже у инфузорий, а у высокоорганизованных млекопитающих цветового зрения нет. Исключая, как я уже говорил, обезьяну и человека.

Этот факт противоречит одному из законов развития животного мира. Этот закон, правило Долло, утверждает, что эволюция не идет вспять, и если какой-нибудь орган был утерян предками, то у потомков он снова не может появиться: у эволюционных потомков, а обезьяны как раз и есть такие потомки низших млекопитающих, у которых цветового зрения исследователи не нашли.

Может быть, решили некоторые биологи, методы, которыми исследовалось зрение зверей, не достаточно были точны? Стали снова в последние годы разными способами выяснять, видят ли звери цвета.

И нашли: кошки видят красное, оранжевое, желтое, зеленое, голубое и фиолетовое. Такие же краски видят крысы и горбатые коровы зебу.

Лошади видят желтый, зеленый, синий, розовый цвета, отличают двадцать семь оттенков серого.

Но собаки… собаки по-прежнему упорно не хотели замечать и запоминать никакие цвета. Может быть, именно в запоминании все дело? Может быть, собака цвета различает, если показывать их одновременно, но не запоминает каждый в отдельности, так как у нее, возможно, нет абсолютного зрения, как у нас? Вот слух у собаки абсолютный. Это значит, что она способна запомнить высоту тона без сравнения с другими тонами. Не многие из людей это могут сделать: только 0,1 процента всего человечества.