Записки уголовного барда - Александр Новиков

Прямо на меня оформить нельзя. Оформили на Толиного друга. Полдня – на доверенность, четыре дня – на обмывку, и вот мы с Богдашовым едем домой через Уфу, довольные и радостные. В Уфе живем пару дней, мотаясь по своим аппаратурным делам. Неожиданно замечаем слежку, но убеждаем себя в том, что следят не за нами, а за теми, с кем встречаемся. Слежка плотная, навязчивая и абсолютно бездарная. Настолько бездарная и неприкрытая, что кажется, будто бы делается это нашими башкирскими конкурентами по производству схожей аппаратуры с целью устрашения – дабы мы поскорее ретировались. Заблуждались мы крепко: следили за нами хоть и по-идиотски, но люди из органов.

Уходим из Уфы поздней ночью с погоней. Не успели отъехать от дома Андрея Березовского, у которого останавливались, на хвост садится шестерка «Жигули». Вскоре ее сменяет другая. Мы уходим на предельных скоростях, ныряя в проулки и подворотни вдоль реки, проселочными, давно известными тропами, выскакиваем на трассу далеко за постом ГАИ.

Хвост пропал. Ушли. Порешили на том, что это были уфимские, что более мы им не нужны и гнаться по трассе до Свердловска за нами не будут. Через сто километров бешеной гонки остановились. Уф-ф… пронесло.

К полудню были дома. Здесь нас встретили такой же круглосуточной слежкой и телефонной прослушкой. Следом за машиной – «хвост». Две недели я ездил, не веря, что этот – за мной. Он был еще более назойлив и повсеместен. Но хвост – хвостом, а ремонт – по расписанию.

От тети Клавы я выхожу, улыбаясь, с чувством выполненного долга, забыв о его постоянном присутствии.

Вставляю ключ в замок, открываю дверь. Пахнет новой машиной, свежей кожей, работает радио. Приятный женский голос диктора: «Московское время семь часов пять минут…»

Откуда они выскочили, я не заметил. На руках повисают двое. Третий тычет мне в лицо красной коркой: «ОБХСС Свердловской области! Капитан Ралдугин. Проедемте с нами».

Во двор задом влетает белая «Волга», выезд перегораживает другая – черная. Волокут в белую, на заднее сиденье. В руки вцепились насмерть. Садятся по бокам, не отпуская. Ралдугин – вперед справа. За руль моей машины прыгает опер в штатском. Черная срывается с места. Следом белая, в которой упакован я. Замыкает колонну мой фургон. Все ровно за тридцать секунд. Ралдугин поворачивается и ехидно хихикает:

' – Ремонт в квартире, я думаю, сделают без вас, Александр Васильевич.

Мчимся быстро. Рук не отпускают. Слева – с кривым носом, маленький, обвил мою руку, сцепив свои замком.

– Чего так держите-то? Я ни бежать, ни убирать никого не собираюсь. Закурить можно?

– Приедем, накуритесь.

Влетаем в ворота областного управления. Над воротами табличка с адресом: «Ленина, 17».

Вытаскивают из машины, окружают. Ведут в кольце наверх, на второй этаж. Радуются неимоверно. Запирают в каком-то казенном кабинете.

Проходит час. Отпирают, ведут в кабинет напротив. Там опер и две студентки-практикантки из юридического института. Опер, ухмыляясь:

– Вот, гражданин Новиков, знакомьтесь: девочки – будущие работники суда и прокуратуры, у нас на практике. Они вас и обыщут.

Повернувшись к девицам, добавляет:

– Обыщите, как положено, как учили. Составьте протокол по форме.

Тут же исчезает за дверью.

– Раздевайтесь, – абсолютно безразличным тоном молвит первая девица, – раздевайтесь… Плащ снимайте.

Ощущаю себя не на обыске, не в милиции, а в публичном доме.

Вторая, симпатичная, сидя за столом, загадочно улыбается.

Жамкают плащ. Лезут под стельки ботинок. Все выворачивают наизнанку. Руки – вверх. Первая щупает от подмышек до щиколоток. Командует повернуться кругом. Вторая встает, щупает от горла до живота. Далее пропускает, хихикая. Потом вдоль брюк, по коленям, до пола, i

– А теперь раздевайтесь полностью.

– Совсем?

– До нижнего белья.

Ощупали. Облапали. Садятся за протокол.

– Одевайтесь.

Смеюсь, натягивая штаны.

– А можно еще раз обыскаться, более тщательно?

– Можно… Через несколько лет, ха-ха! – прыскают девицы.

– Вечером в ИВС обыщут, очень тщательно, – в тон им добавляет заглянувший опер и исчезает, бросая: «Под ваш контроль».

Подписываю протокол.

– Сигареты можно забрать?

– Можно.

Закуриваю. Практикантки что-то пишут. Молчим. Ждут, когда за мной придут.

– В туалет тоже в вашем сопровождении?

– Исключительно. Сейчас пойдете?

Идем по коридору. Доходим до двери со знаком «Т».

– Сюда. Дверь в кабину не закрывать.

– Будете смотреть?

– Такая работа.

– Ну что ж, работайте.

Стоит прямо за спиной, чувствую взгляд. Слушает журчанье. После этого перестал воспринимать ее как женщину. Неужели и вторая, что посимпатичнее, такая же «туалетчица»? М-да, если тут дамы такие, то какие здесь мужики?

– Все?.. Пошли.

Курю еще одну сигарету. Приходит опер.

Опять запирают в кабинете напротив.

Минуты тянутся. Прислушиваюсь к шагам и обрывкам разговоров за дверью. На душе ни страха, ни тревоги, ни сожаления. Абсолютное спокойствие и уверенность в том, что это – надолго. Потом, в будущем, это помогало. Именно уверенность в том, что выхода нет. Мышеловку долго готовили, и вот она захлопнулась. Просить помощи с воли бесполезно, никакие связи не помогут – участь решена. Надежда только на себя и на силы небесные. От того так спокойно. Тревожно только за детей, за семью и за больную мать. Все остальное – как перед расстрелом после команды: «Цельсь!..»

Наконец в дверь вонзается ключ, и на пороге вырастает человек в форме.

– Пошли, Новиков.

Идем по коридорам, лестницам в другой конец здания. Снова пустой кабинет. На этот раз хорошо обставленный. Сижу, жду. Входит полковник в сопровождении какого– то младшего чина. Приветливый, улыбчивый и симпатичный. Садится напротив.

– Оставьте нас, мы поговорим.

Сопровождение скрывается за дверью. С любопытством и полуулыбкой смотрим друг на друга.

– Ну здравствуйте, Александр Новиков.

– Здравствуйте, не знаю, как вас?..

– Неважно. Считайте, что я не из этого ведомства.

– Из КГБ?

– Хм… Считайте, что это неважно.

– Курить можно?

– Кури. Чаю хочешь? С лимоном? Сейчас принесут.

Затягиваюсь и молча жду начала разговора.

Входит человек в штатском.

– Попроси, пусть чаю принесут. С лимоном.

– Один?

– Два.

Этот разговор помню очень хорошо.

– М-да… Попал ты крепко, честно говоря. Знаешь хоть за что?

– Догадываюсь. Скорее всего, за песни. За аппаратуру так не хватают и сюда не возят – райотдела было бы достаточно.

– Понимаешь правильно. Но судить будут за аппаратуру. Можешь говорить со мной откровенно – я не из этого ведомства и вряд ли мы с тобой когда-нибудь в ближайшие десять лет увидимся. Я посмотрел тут кое-какие бумаги, ознакомился, так сказать… Это не наша компетенция. Заниматься тобой будет ОБХСС.

Принесли чай. Он сделал несколько глотков, молча ожидая моего ответа.

– Не понимаю, что крамольного нашли в песнях? Вся страна слушает, значит, ей это нужно.

– Хочешь честно, как мужчина – мужчине? Не как арестованному, а как случайный сосед по купе?

– Хочу.

– Лично мне твои песни очень нравятся. Очень. И все эти пленки у меня есть, но…

После слова «но» он поднял к потолку указательный палец, а следом и глаза. – Сам понимаешь…

– Понимаю.

– Даю тебе слово, что когда ты выйдешь, я тебе их верну. Даже если во всей стране уничтожат – у тебя будут.

– И снова с ними в тюрьму, хе-хе?.. – пытаюсь шутить я.

– К тому времени, я думаю, многое поменяется. А пока… Буду, как обещал, с тобой откровенен: получишь десять лет.

– ?..

– Да. Десять лет. Вопрос об этом решен.

Он снова, глянув мне в глаза, ткнул пальцем в потолок, не отрывая локтя от стола.

– Выхода у тебя нет. Поэтому держись достойно.

Он встал, одернул китель, протянул мне руку и крепко пожал. В дверях обернулся и добавил:

– Все, что сказал – это для нас с тобой, не для протокола. До свидания, Александр.

Он тихо вышел. А я – держался.

В кабинете капитана Ралдугина это умение понадобилось уже через несколько минут. Посадили за край стола, предъявили увесистый и дикий документ под названием «Экспертиза по песням А. Новикова». Датирован третьим октября. Свеженький – состряпали только позавчера. Написанный в духе 37-го года, в оскорбительно-пасквильном тоне и представляющий собой следующее. Текст песни. Далее – рецензия по ней. Затем следующая песня. Снова рецензия. И так по всем восемнадцати песням альбома «Вези меня, извозчик». «Документ» насквозь пропитан злобой и ненавистью к автору, потому и сравнить не с чем. Обвиняюсь во всех известных белому свету грехах.

«…Песни А. Новикова пропагандируют аморализм, пошлость, насилие… наркоманию, проституцию, издевательство над национальными меньшинствами, алкоголизм… воровские традиции… глумление над социалистическим строем… подрыв основ идейно-коммунистического воспитания…» И прочее, прочее.