Медный король - Марина Дяченко

И он дождался. Отряд зверуинов проехал обратно по гребню скалы – в сумерках нелегко было сосчитать далекие силуэты, но Развияр был уверен, что их по-прежнему восемь: на каждом получеловеке-рабе восседал его брат, всадник.

Пока еще светился западный край неба, Развияр шел быстро. Потом пришлось сбавить скорость: склон, по которому он карабкался, грозил оползнями, а у Развияра не было четырех широких лап, чтобы небрежно перескакивать с камня на камень. Когда он вышел на гребень холма, была уже ночь, звездная и прохладная.

Зверуины не оставили следа на каменистой тропе. Облизывая губы, Развияр пошел по гребню, повторяя закатный путь своего знакомца. Он шел и ругал себя: продолжая идти вдоль русла, он достиг бы границе Империи уже завтра утром. Что заставляет его рисковать, бродить по землям, где рыщут зверуины? Что он надеется найти?

Он был почти уверен, что его четвероногий знакомец мертв. Почему его убили соплеменники, за что – труп не расскажет. И тем не менее Развияр шел, спускаясь теперь с гребня, и при свете звезд увидел кровавую дорожку на камнях.

Здесь получеловека ранили. Не очень тяжело, судя по тому, как далеко он успел после этого пробежать; а здесь его кажется, настигли.

Развияр остановился.

Над горами царило безветрие. Ниже, у воды, басовито пели и охали шлепуны. Шелестели колючие ветки кустарника. Открывались ночные цветы, красные, будто горящие изнутри, и к ним прилетали бабочки-кровники – грузные, черные, с фиолетовым узором на крыльях.

На дороге, круто уходившей вниз, валялись лохмотья окровавленной полотняной рубахи. И больше не было ничего.

– Эй, – позвал Развияр и испугался звука собственного голоса.

Тишина. Басовитое гудение; кровников было очень много. Они слетались, кажется, со всех гор – к густым зарослям кустарника ниже по склону, под дорогой.

– Съели они его, что ли? – шепотом спросил себя Развияр. – Или он ушел?

Пошевелились кусты. До Развияра долетел еле слышный звук – не то сдавленное дыхание, не то сдерживаемый стон.

Он спустился ниже. Небо, матовое от звезд, светилось ровно и тускло.

– Эй? – снова позвал Развияр.

Тяжелое дыхание.

Осторожно ступая, Развияр сошел вниз еще на несколько шагов. Кустарник, сухой и колючий, был усыпан цветами, а в самой глубине его, привязанный за руки, был растянут зверуин. Человеческая кожа блестела от крови, топорщилась заскорузлая шерсть, а на груди и лице – Развияра передернуло от ужаса и отвращения – роились, ползали, подрагивая крыльями, жадные кровники.

– Эй! – закричал Развияр в полный голос.

Туча бабочек взлетела – впрочем, невысоко. На Развияра глянули круглые, мутные, сумасшедшие глаза; зверуин был жив.

«…Если умирает всадник в бою, или на охоте, вслед за ним должен умереть его брат… Предательством и страшным преступлением нагоры считают отказ четвероногого раба от добровольной смерти. Дух его брата не имеет покоя в загробной стране трав, он остается пешим и униженным, и, чтобы помочь ему снова стать всадником, строптивого раба казнят особым образом: так или иначе выливая из него кровь, медленно, по капле…»

Развияр провел руками по поясу, где должны были висеть клинки. Ничего не нашел. Завертелся, высматривая камни на земле. При мутном свете звезд с трудом нашел осколок с острым зазубренным краем. Сунулся в кусты; бабочки-кровники презирали, оказывается, красные цветы, если рядом была хоть капля свежей крови. Все царапины Развияра, старые и новые, порез на шее, ранки от впившихся шипов – все разом закровоточило, и бабочки, развернув хоботки, собрались на пиршество.

Они щекотали и пощипывали кожу, иногда кусали довольно болезненно. Развияр, не обращая внимания на кровников, перерезал – точнее, перетирал – веревки, растягивающие в стороны руки зверуина, удерживающие его на колючих ветках, как птицу на сковородке. Потом перерезал путы на лапах, скрученных попарно: правая передняя с левой задней и наоборот. Бабочки тучей поднялись над кустарником, когда тело зверуина грузно осело на землю. Он еще шел, когда Развияр тащил его из кустарника, но через десять шагов упал и больше не смог подняться.

При звездном свете смуглое лицо получеловека казалось серым, а губы – почти черными. Он был обескровлен, и кровь из раны на плече продолжала струиться.

Развияр отыскал и поднял остатки полотняной рубахи. Порвал на бинты, затянул рану.

– Вставай. Легкая дорога – вниз. Идем.

– Я хочу пить, – еле слышно попросил зверуин.

– Внизу вода. А у меня нет с собой.

Зверуин покачал головой. Бабочки все еще кружились над ним, Развияр отгонял их рукой.

– Я не дойду.

– Тогда подыхай, – сказал Развияр, обозлившись. – Прощай, я пошел.

Он бросил зверуина и прошел несколько шагов по склону вниз. Когда вернулся – тот пытался подняться, упираясь лапами в камень, выпустив когти. Лапы видимо дрожали.

Развияр молча подставил плечо. Зверуин был тяжелый, как два человека вместе. Полпути он держался, перебирал лапами, то и дело оступаясь. Затем потерял сознание, и Развияр напрасно кричал на него и ругался – получеловек не слышал. Сквозь приоткрытый рот блестели зубы, закатились глаза, по звериному телу, покрытому шерстью, пробегали судороги.

Развияр подлез под его передние лапы, встал на четвереньки и взвалил тяжеленное тело себе на плечи. Был день, когда он ездил на зверуине верхом – теперь тащил на себе. Голова зверуина беспомощно свесилась, задние лапы тянулись по земле, по склону, грозящему оползнями. Скатывались мелкие камушки и камни покрупнее, но уже слышался, все громче, шум воды. От зверуина пахло кровью; черные бабочки долго кружили над ним, потом отстали.

Развияр вышел на ровное место и понял, что силы его исчерпаны. Он оставил зверуина, сходил к потоку и набрал воды в половинки яичной скорлупы (со дня, когда он жарил яйца шлепуна, сохранились эти две «чашки», тонкие и прочные). Вернулся с водой, поднял зверуина за плечи, поднес скорлупу к губам. Вода поначалу пролилась, но потом получеловек начал пить, захлебываясь, и пришел в себя.

– В двух шагах, – сказал ему Развияр. – Водичка.

Зверуин пополз на животе, скрежеща когтями по камням. Он полз, неловко загребая лапами, помогая себе руками. Это было жуткое зрелище. Развияр сглотнул.

Зверуин добрался до воды и упал в нее лицом. Долго пил, вода стекала по его желто-серому лицу, рыжеватые волосы потемнели и прилипли к щекам. Повязка на плече намокла.

Над восточными горами поднималось солнце.

«Лекарством, останавливающим кровь, служит желтый трилистник – растение не особенно редкое, но и не так уж часто встречающееся в горах, на солнечных склонах, где почти не бывает тени. Листья трилистников похожи на птичьи лапы с когтями на скрюченных пальцах. Цветы, как следует из названия, желтые, мелкие, растут метелочками. Нагоры врачуют раны отваром из этих цветов, и преуспевают в лекарстве: мало кто из двуногих и четвероногих умирает от ран, чаще – в бою…»