На секретной службе - Сергей Донской

– Это так интересно?

– Конечно. Мне все про тебя интересно.

Катерина хмыкнула. Вены на руках покромсали ей опущенные шавки, предварительно опоившие ее водкой. Привязали к шконке простынями, вооружились заточенными столовыми ложками и пошло-поехало. Только не на ту напали. Катерина сумела освободиться и поставить шавок на место. Одна отделалась откушенным ухом, другую увезли на больничку со множественными разрывами влагалища, третья вообще удавилась полотенцем. Катька-Кобыла спуску никому не давала. Некоторые фифы от одного ее пристального взгляда в обморок падали.

Вспомнив годы былой славы, она сдержанно улыбнулась:

– Не приведи тебе господь пережить то, что мне довелось, что ты! Я хоть сильная, а ты… – Катерина провела пальцем по шее подруги, – …а ты просто нежный и хрупкий цветок Востока. Вот представь себе – камера следственного изолятора: тесно, душно, парашей воняет. За любую провинность дерут как сидоровых коз, да еще спасибо говорить заставляют.

– И ты не выдержала, – прошептала Оксана, округлив глаза.

– Я-то как раз все могу выдержать. Девчонок было жалко, таких, как ты. Однажды новенькие вздумали переговариваться с соседней хатой по кружке, а корпусной, он жутко злой был, вывел их в коридор к буцеркоманде – они все там с дубинками резиновыми, а внутри свинец. Ну, начали девчонок бить, ногами буцать, дубинками во все дыры трахать. Я в крик: не трогайте малолеток. Они ноль внимания. Остался один выход – я вены себе на руках стала пилить.

– Чем?

– Стеклом от лампочки.

– А они?

– Девчонок в покое оставили… Меня – в карцер… Там врачи перевязали.

– Какая ты… – прошептала Оксана.

– Ну? – подмигнула ей Катерина. – Договаривай.

– Смелая. Я бы так не смогла.

– И не пробуй, что ты! Говорю же тебе: влипнешь в криминал – пропадешь. Меня во всем слушайся. Я тебя в обиду не дам. Я за тебя любому глотку перегрызу, что ты!

Оксана хотела сказать что-нибудь благодарное, но передумала. Самое время задать вопрос, давно мучавший ее. Поглядывая на старшую подругу из-под полуопущенных ресниц, она призналась:

– Хочу спросить тебя одну вещь, но боюсь.

– Меня? – Катерина польщенно захохотала. – Да я же тебя и пальцем не трону, что ты! Я с тебя пылинки сдувать стану.

– А как насчет денег?

– Каких денег?

– Ну, Гришиных… Когда они перейдут мне, сколько ты возьмешь с меня за услуги?

– Врезать тебе? – поинтересовалась Катерина, только что распространявшаяся насчет пылинок. – Так врезать, чтобы всю дурь из башки враз вышибить, а?

– За что? – пролепетала Оксана.

– За то. У нас любовь или что?

– Любовь… наверное…

– Наве-ерное, – передразнила Катерина. – Мне на твои деньги начхать с высокой колокольни, если хочешь знать. Растереть и, тьфу, забыть. Пожелаешь поделиться, не откажусь. А не пожелаешь – не обижусь. Мне от тебя совсем другого надо.

– Чего? – игриво спросила Оксана.

Катерина немедленно ответила ей похабным шепотком на ушко, после чего обе захохотали и, приобнявшись, прыгнули в бассейн. Издали они действительно походили на закадычных подруг. Особенно, когда взметнувшиеся брызги скрыли их лица, выражавшие совершенно противоположные чувства.

Вволю подурачившись, наплескавшись и поплавав наперегонки, Катерина и Оксана выбрались из бассейна и развалились в шезлонгах. Тут же были вскрыты баночки с охлажденным джин-энд-тоником. Утолив жажду, подруги затянулись ментоловыми сигаретами. Катерина с удовольствием разглядывала сидящую напротив Оксану. Вся розовенькая, тугонькая, как сосиска, которую хочется немедленно слопать. Прямо вместе с кожурой.

– Ты мой нежный и хрупкий цветок Востока, – сказала Катерина хрипло.

– Опять нежный и хрупкий, – счастливо засмеялась Оксана. – Любишь цветы, да?

– Еще как, что ты! – Катерина приложилась к банке с тоником. – Я попала на зону весной, когда все вокруг зеленело. Даже на КСП.

– Что такое ка-эс-пэ?

– Контрольно-следовая полоса. Вспаханная земля между внутренней стороной стены и первым заграждением из колючки. Что такое «колючка», объяснять не надо?

– Не надо, – быстро сказала Оксана. – Колючая проволока, я помню.

– Правильно. – Жадный глоток. – Короче говоря, КСП – это такая взрыхленная полоса, разровненная граблями. На ней не должно быть ни травинки, ни лишней впадинки или бугорка.

– Почему?

– Чтобы в случае побега четкие следы оставались.

– Понятно, – кивнула Оксана, побулькивая напитком.

– Ничего тебе не понятно, – сердито сказала Катерина. – По весне даже на этой мертвой полосе стрелки травы пробиваются… И цветочки.

– Хрупкие и нежные? Как я?

– Примерно. Мы их как увидели, так сразу ахнули. И бросились к начальству: разрешите, мол, букет нарвать.

– И что?

– Самых настойчивых на полосу загнали и заставили выдергивать зелень руками. До последней травинки. До последнего цветочка. Чтобы мы собственными руками свои надежды на хорошее угробили, понимаешь?

– А потом? – тихо спросила Оксана.

– Потом нам велели землю разрыхлить и разровнять граблями. Обшмонали и отправили обратно на зону. Но я один цветочек умудрилась в барак пронести. Голубенький. В волосах. Они у меня, видишь, какие густые? – Позволив подруге себя погладить, Катерина зло закончила рассказ. – Но вечером дежурный увидел мой голубенький цветочек в банке с водой и растоптал его сапогом.

– Как? – ахнула Оксана.

– Очень просто. Заодно с моей душой. – Ладонь рассказчицы прикоснулась к лифчику мокрого купальника, но почему-то с правой стороны. – Теперь ты мой цветочек. Голу-убенький… – Катерина прикоснулась губами к Оксаниной щеке и радостно засмеялась. Ей и самой нравилась выдуманная на ходу история. Нравилось изображать себя тонкой, чувствительной натурой, вынужденной скрывать свою истинную сущность под маской цинизма. Поэтому, приласкав подружку, она сказала доверительным тоном: – Знаешь, я ведь после отсидки все время пыталась найти место под солнцем. Но на самом деле мне некуда деваться. Как в той дурацкой игре, когда все вокруг стульев бегают, потом садятся, а одному стула не хватает. Это я.

– Теперь все будет иначе, – пообещала Оксана, глаза которой увлажнились то ли от джина с тоником, то ли от сочувствия к подруге. – Мой муж – полный лох. С твоей помощью мы доберемся до его банковских счетов, а с такими деньжищами перед нами любые двери откроются.

– Двери откроются, – повторила Катерина. – Когда в зоне кто-нибудь откидывался… Ну, выходил на свободу с чистой совестью и все такое, я готова была умереть от зависти. На территории было одно укромное местечко, откуда через стену можно было увидеть волю… Кусочек воли… Светящуюся рекламу на крыше гостиницы. Я часами на нее смотрела по ночам. А днем старалась не пропустить процедуру освобождения. Некоторые не хотели уходить, бились в истерике, хватались в проходной за решетку, упирались.

– Почему? – изумилась Оксана.

– Страшно им было. Отвыкли от свободы… Или не к кому было ехать. Вот как мне. Никому, никому я была не нужна…

– Мне нужна…

Катерина реплику не услышала, погрузившись в свои воспоминания. Тот день, когда она, наконец, вышла за ворота, был солнечным. Лица встречных казались невероятно чистыми и красивыми, а кругом расстилалась окраина, огромная, как сказочная страна. Счастливая девушка шагала по улицам, не разбирая дороги, мечтая о новой жизни. Но очень скоро выяснилось, что мест, где ждут бывшую заключенную, очень мало. Либо на панель, либо воруй – и обратно в зону, третьего не дано. И она уже совсем отчаялась, когда к ней подошли и предложили работу.

Катерина очень скоро сообразила, что ее попросту вербуют в шпионки, но упираться не стала. Американцы так американцы. Раз уж родное государство не способно позаботиться о ней, то пусть это делают люди из ЦРУ. Они оплатили учебу на курсах массажистов, обеспечили жильем, деньгами, а главное – дали понять, что хоть кому-то Катерина нужна на этом свете. И она служила новым хозяевам верой и правдой, как бездомная собака, бесконечно благодарная за оказанное доверие.

Сначала Катерине поручалось лишь выведывать различную информацию у жен интересующих ЦРУ людей, потом ей стали давать задания, все более ответственные. Близко сойдясь с супругой Пинчука, Катерина даже не мечтала о его миллионах – ей вполне хватало тех денег, которые платили американцы. Осознавать, как ловко она водит за нос безмозглую Оксану, было по-настоящему здорово. Катерина предвкушала тот день, когда холеная сучка окажется у разбитого корыта, а еще лучше – у тюремной параши. Все к тому и шло, медленно, но неумолимо. И мысль об этом была настолько возбуждающей, что Катерина повернулась к подружке и потребовала:

– Снимай купальник. Будем купаться голышом.

Оксана выполнила приказ с рвением отлично вымуштрованного солдата и только после этого осмелилась напомнить: