Из жизни солдата - Эрих Манштейн

Лоссберг был сыном моего глубоко глубокоуважаемого начальника времен первой мировой войны. Он унаследовал от своего отца его лучшие качества, такие, как оперативный талант и широту взглядов. В годы второй мировой войны он был начальником 1 -го управления главного штаба вермахта. Когда Гитлер во время норвежского похода потерял самообладание и отдал приказ об отводе войск из Нарвика, Лоссберг на свой страх и риск воспрепятствовал доведению этого приказа до сведения генерала Дитля. Этот поступок и та прямота, с которой он всегда докладывал Гитлеру о своих оперативных замыслах, способствовали тому, что он в конце концов впал в немилость к диктатору.

После описания того, как происходило развитие рейхсвера в период Веймарской республики и его преобразование в вермахт под эгидой Гитлера, пришло время рассмотреть, как складывались отношения между новой немецкой армией и национал-социалистским руководством. При этом нужно различать, с одной стороны, отношение к Гитлеру, НСДАП и вообще к национал-социалистскому режиму и, с другой стороны, к тем мероприятиям, которые явились выражением политики Гитлера и его партии. Необходимо сразу отметить, что в рядах тогдашнего вермахта это отношение было крайне неоднородным. Нетрудно догадаться, что лозунги национал-социалистской пропаганды, обращенные к определенным идеалам и ценностям, воспринимались доверчивой и порой наивной молодежью значительно чаще, чем скептически настроенными представителями старшего поколения. К тому же с годами давали о себе знать плоды воспитания молодых людей в системе гитлерюгенда. Молодое поколение верило в истинность провозглашаемых идеалов и, вероятно, в меньшей степени, чем люди зрелого возраста, замечало разницу между теорией и практикой. Вместе с тем имелись определенные различия во взглядах между представителями трех видов вооруженных сил вермахта.

Сухопутные войска были, несомненно, больше привержены многовековым военным традициям. В связи с этим не было никакой нужды пытаться изменить эти представлении о долге и солдатской чести в духе национал-социалистской идеологии. Национальные и социальные постулаты этой идеологии, по крайней мере, в том виде, в котором они были сформулированы, и без того отражали образ мышления патриотически настроенных солдат. Другое дело, что на практике они в дальнейшем сопровождались многочисленными националистическими и даже расистскими проявлениями, которые, конечно же, были совершенно неприемлемыми для немецкого солдата.

В военно-морских силах восприимчивость личного состава к нацистской идеологии была несколько выше, чем в сухопутных войсках. Возможно, это объясняется отчасти тем обстоятельством, что Гитлера не без оснований воспринимали как заклятого врага коммунизма, с поборниками которого в имперских ВМС связаны далеко не самые лучшие воспоминания.

Что касается военно-воздушных сил, то не следует забывать, что именно благодаря Гитлеру они стали отдельным видом вооруженных сил вермахта. Не удивительно, что среди военных летчиков было больше всего приверженцев Гитлера и его партии. Важную роль при этом сыграло и то обстоятельство, что во главе ВВС находился Геринг, который являлся вторым лицом в НСДАП после Гитлера и стремился к тому, чтобы военно-воздушные силы заняли доминирующее положение в вермахте.

Наконец, в высшем военном руководстве тон в то время задавал ярый сторонник и почитатель Гитлера военный министр фон Бломберг. Не смущаясь тем, что многие его непосредственные подчиненные далеко не всегда разделяли взгляды и позицию своего начальника, Бломберг видел свою задачу в том, чтобы внедрить национал-социалистский дух в ряды вооруженных сил. Будущий верховный главнокомандующий вермахта Кейтель оказался в полной идейной и психологической зависимости от своего шефа.

Несмотря на то, что выше я вел речь о различных позициях солдат вермахта по отношению к Гитлеру, следует подчеркнуть, что в вопросах отношения к службе и к отечеству в их рядах наблюдалось полное единство взглядов. Как бы то ни было, но именно существование вышеупомянутых различий стало одной из главных причин того, что в начале 1938 года НСДАП исподтишка нанесла сокрушительный удар именно по сухопутным войскам, и только по ним.

Однажды, будучи в дурном расположении духа, Гитлер произнес следующую фразу: «У меня есть прусская армия, имперский флот и национал-социалистская авиация». И даже если допустить, что это было сказано в сердцах, то и в этом случае можно предполагать, что слова фюрера так или иначе были связаны с различным отношением к нему трех видов вооруженных сил.

Пожалуй, сухопутные войска больше всего стремились сохранить свою независимую позицию по отношению к НСДАП. В свою очередь военно-воздушным силам никакая независимость и не была нужна, так как лучше Геринга их позиции отстаивать никто не мог. Одной из причин трений, возникавших между командованием сухопутных войск и наиболее воинственно настроенными партийными структурами, являлось то, что за сухопутными войсками были все еще закреплены важные функции территориальной обороны. Поэтому не у ВМС и тем более не у ВВС, а именно у сухопутных войск появились непримиримые соперники, сначала в лице штурмовых отрядов, а затем в лице войск СС.

Что же касается отношения солдат непосредственно к Гитлеру, то он был для них признанный народом глава государства, а значит, и верховный главнокомандующий, на верность которому присягала вся армия. Как бы ни относились солдаты к нему лично, присяга оставалась присягой, и в этом смысле все мы были прежде всего его верными и преданными подчиненными.

Приходится также признать, что мы, солдаты, а также большинство немцев и — что греха таить — многие весьма проницательные иностранцы испытывали неподдельное восхищение успехами Гитлера как во внутренней, так и во внешней политике.

Короче говоря, Гитлер ассоциировался в сознании довольно большого количества людей с образом сильного и весьма удачливого человека, которому принадлежит будущее. И этот образ становился только ярче оттого, что в дальнейшем фюреру удалось присоединить Австрию и завладеть Судетской областью, не пролив при этом ни капли крови. Всякий раз, когда он затевал очередную весьма рискованную внешнеполитическую комбинацию, трудно было избавиться от ощущения, что он интуитивно ощущал, где находится тот предел, за который нельзя выходить.

С учетом всего сказанного выше становится понятно, почему мы, солдаты, и вместе с нами большая часть немецкого народа приписывали наиболее неприятные и отвратительные проявления, связанные с национал-социалистским режимом, не лично Гитлеру, а дурному влиянию его ближайшего окружения. К сожалению, это было тогда чрезвычайно распространенное заблуждение. В отличие от Сталина, Гитлер предоставлял своим соратникам большую свободу действий, хотя он прекрасно знал об их недостатках и о допускаемых ими злоупотреблениях. О том, насколько он лично причастен к преступлениям режима, мы могли в то время только догадываться. Успехи фюрера застили нам глаза.