Хождение по катынским мифам - Анатолий Терещенко

Вот каким «странным» оказался первый и последний президент СССР. В связи с этим вызывает более чем недоумение действия Горбачева, давшего указания арестовать и судить сторонников сохранения Союза — СССР в августе 1991 года, назвав их «преступниками» только за то, что они выступили за соблюдение Конституции и против развала государства.

Когда покатился вал горбачевских признаний в советских «грехах» против польских офицеров в Катыни, в Москву приехал генерал Ярузельский. Прибыл он не случайно — он хотел убедить Горбачева в настоящей правде о Катыни, которую знал и мог аргументировать.

Польский генерал и президент знали такое, чего не могли или не хотели к тому времени знать советские руководители. Но Ярузельский прибыл не один, а с делегацией, которая была настроена настолько враждебно, что хотела только одного ответа. Горбачев знал, как надо ответить, а поэтому угодливо согласился с бескомпромиссной позицией польской стороны — он завоевывал поддержку поляков, ещё большее доверие Запада и пожизненную благодарность немцев.

Но слабый человек невольно выдает себя, он уподобляется пьяному, пытающемуся изобразить трезвого. Что-то подобное происходило и с Горбачевым. Он и внутри страны чувствовал себя тоже слабым среди своего некоторого окружения, а потому всячески остерегался его. Он понимал, что его слабого может защитить в случае необходимости только такая мощная организация, какой был тогда КГБ СССР.

После ухода Андропова с поста руководителя КГБ облик всех последующих председателей мерк на фоне этой мощной и авторитетной фигуры. Бывший начальник 4-го Главка Минздрава СССР Е.И. Чазов, много чего знавший и знающий из тайн кремлевских небожителей, в книге «Здоровье и власть» (М.: «Новости», 1992 г. — С. 202) писал:

«Вообще, после того как ушел из КГБ Андропов, все новые руководители этой организации были, как говорят на Руси, на голову ниже своего предшественника по таланту, образованности, политической силе и организационным способностям. Они исповедовали только собственные интересы и приспосабливались к складывающейся обстановке».

Вся череда председателей прошла у меня перед глазами во время службы в Центральном аппарате военной контрразведки КГБ СССР. Как мы радовались, что в кресле руководителя органов госбезопасности оказался выходец из военной контрразведки генерал-полковник Федорчук. Но его судьба на этой должности была недолговечна.

На смену ему пришел чисто партийный работник Чебриков, который в свое время тоже приложил руку к избранию Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС. Но скоро гэбэшный руководитель понял, какую роковую ошибку он допустил, голосуя за Михаила Сергеевича, и в кругу близких сослуживцев стал иногда, мягко говоря, прохладно комментировать то, что декларировал и чем практически занимался новый Генсек.

Шептунов на Руси во все времена хватало — его разглагольствования, очевидно, стали достоянием самолюбивого и злопамятного советского вождя…

Поиск новой кандидатуры председателя КГБ начался ещё при «живом» Председателе, который чувствовал, что под него уже начался заметный «подкоп».

Телеведущий и писатель Л.М. Млечин в книге «КГБ. Председатели органов госбезопасности» (с. 690) пишет:

«Почему Горбачев предпочел именно Крючкова? Ему, скажем, предлагали кандидатуру Филиппа Денисовича Бобкова, бывшего начальника Пятого управления. Можно предположить, что он выбрал человека из разведки, полагая, что тот меньше руководителей внутренних подразделений КГБ станет противодействовать перестройке».

Наверное, есть в этих словах часть правды, но не вся. Дело в том, что помог в разрешении этого вопроса не столько авторитет самого руководителя, сколько положение фрондирующего подразделения в системе госбезопасности — политической разведки, входившей в структуру КГБ в качестве Первого главного управления (ПГУ). Это была чекистская элита, и до сих пор таковой остается.

А с другой стороны, для того чтобы спокойно начать масштабные перестановки кадров в ходе задуманной и навязанной народу «перестройки», нужно было подстраховаться и сменить руководство одного из основных, если не основного, ведомств, в системе госбезопасности страны.

И Горбачев начал действовать. Он неожиданно для чиновников высшего партийного ареопага берет Крючкова в первую поездку в Вашингтон в декабре 1987 года для подписания договора по РСМД.

Можно предполагать, что наводку на него дал новый «серый» кардинал — прораб «перестройки» А.Н. Яковлев, который, по словам Л.М. Млечина, якобы вспоминал, как «…Крючков напористо полез ко мне в друзья, буквально подлизывался ко мне, постоянно звонил, зазывал в сауну, всячески изображал из себя реформатора».

А потом посыпались знаки внимания: в 1988 году ему присваивают звание генерала армии, а через год он уже становится членом Политбюро.

И это всё происходит в период, когда Горбачев стал стремительно терять почву под ногами. Он надеялся на защиту от окружения: близкого — недовольных цековских чиновников и дальнего — бунтующего народа, со стороны ещё крепкой и единственно авторитетной в массах организации «щита и меча».

И для этого были основания. Недаром одна из самых больших жертв тоталитарного режима, его страдалец А. Сахаров очень лестно отозвался в одном из своих выступлений на Съезде народных депутатов СССР о КГБ. Он назвал Комитет, как единственную организацию, которую не коснулась всеохватная болезнь коррупции.

И опять недовольных таким шагом Горбачева и завистников стремительного роста Крючкова в партийной иерархии было много. Одним из них таких больных завистью был Б. Ельцин. В книге «Исповедь на заданную тему» (М.: «Огонек-вариант», 1990. — С. 119–120) он писал:

«…Председатель КГБ Крючков, вдруг перепрыгнув ступень кандидата, сразу же был введен в состав Политбюро. Это продолжение старой традиции сращивания партийной верхушки с органами безопасности, конечно же, шокировало всех. Всё-таки во время перестройки и гласности, хотя бы из чувства такта и здравого смысла, Горбачеву не стоило превращать один из госкомитетов в самый главный комитет. Но нет, жажда власти и страх её потерять важнее любой логики и любого здравого смысла. КГБ должен быть на страже партийных интересов, пусть Крючков будет рядом под боком».

В этих словах есть одна правда — правда черной зависти. Хотя, прийдя к власти в России, сам Ельцин неоднократно пользовался услугами сотрудников бывшего КГБ, да и своего преемника на троне в Кремле он выбрал из этой же правоохранительной структуры.

Именно в этот период в угоду либеральным ценностям Крючков ударился в политику: он смягчил свою позицию по многим вопросам противостояния СССР — США, начал заигрывание с общественностью, попытался объяснить стремление сделать благородней лицо своей фирмы.

В начале 1989 года Крючков стал первым в истории председателем КГБ, который в своем кабинете принял посла Соединенных Штатов. Этот шаг тоже был в угоду Горбачева, надеявшемуся, что «Америка ему поможет».

Первому и последнему президенту СССР председатель КГБ Крючков, я так думаю, был ещё нужен для окончательного решения и по катынскому вопросу. Поляки с напористостью гоноровых ляхов тарабанили в нашу дверь, требуя признаться в расстреле польских офицеров советскими органами безопасности в далеком 1940 году. Архивы КГБ в тот период ещё до конца не были почищены…

И другой момент, когда Крючков признался, что для прозрения, кто такой Горбачев, ему понадобилась недельная отсидка в казематах «Матросской тишины». Это вызывает недоумение, как с такой степенью наивности человек мог руководить внешней разведкой, а потом и целым КГБ, на котором, в конце концов, лежит вина за предательски погубленную страну.

Потом он, сидя в тиши тюремной камеры напишет слезливое письмо Горбачеву с просьбой простить его прегрешения. Я не хочу приводить позорящий арестованного председателя КГБ текст письма, и оставляю этот факт без комментариев.

Но вернёмся к катынской проблеме…

И опять эта тема связана с горе-президентом.

Вспомните — Горбачев в конце 90-х годов клянчил, буквально канючил у Запада кредиты, чтоб залатать бреши в рухнувшей по его злой или глупой воле собственной экономике.

Все его «друзья», а правильнее — кукловоды, обещали помощь марионетке. Но никто из них ничего полезного, чтобы помочь другу-Мишке, так и не сделал, за исключением периодически присылаемого гуманитарного барахла да просроченных лекарств и продуктов, возмущению которым у ветеранов войны не было предела, так как много этой трухи не выдавалось ветеранам, а продавалось на барахолках.

Тактика брать взаймы для сиюминутной стабилизации ситуации, чтобы удержать политику на плаву, не выпасть из властного трона, приводила подобных политиков, как правило, к одному — закабалению.