Тевтонский Лев - Андрей Посняков

И эти три недели пролетели незаметно, как сон. Все шло по заведенному распорядку: подъем, разминка, поединки, обед; короткий отдых, снова тренировки, жесткий спарринг, потом ужин и отбой. И ночь в карцере, к которому пленник вскоре привык. А что? Тихое уютное место, солому меняют… Почти как детстве, в деревне.

Выводы относительно расстановки сил в казарме, сделанные новоиспеченным бойцом еще в первый день, впоследствии подтвердились. Контингент четко делился на быдло, или «грязь», и тех, кто «право имеет», заслуженное собственной кровью, а также кровью товарищей, зарубленных на арене.

Кроме Красавчика Аписа среди таких привилегированных бойцов был Каррит Фракиец — коренастый угрюмый мужик лет за тридцать. Грубым загорелым лицом и всем обликом он напоминал крестьянина, которым, вероятно, и был до того, как стать воином, попасть в плен, а оттуда в гладиаторскую школу. Фракийским мечом, похожим на серп, он владел превосходно, небось головы рубил этим «серпом», будто колосья жал. Профессионал, по-другому не скажешь. По натуре замкнутый и молчаливый, он тем не менее к хозяину относился вполне лояльно — в отличие от другой «звезды», по прозвищу Вентус Германикус, что значит Германский Ветер. Этот любил Валерия задирать: то передразнит за спиной, если не в глаза, то заденет тупым мечом, то канючит, что-нибудь выпрашивая.

— Валерий, а Валерий?

— Ну?

— Ты девок ведь обещал, верно, Красавчик?

— Обещал — приведу. Только после игр.

— Так после игр они и сами придут, не отгонишь. Давай сейчас, а? Что тебе, жалко?

— Ну, допустим, не жалко. Просто денег сейчас нет.

— А центурион денег не дал, что ли?

— Не полностью. А ведь еще надо срочно плотникам заплатить — арену ставить, это-то на наших плечах лежит.

— Что, совсем-совсем денег нету? Даже завалященького дупондия?

— Ну говорю же, ни монеточки лишней! Вот после игр все вам будет, все! Клянусь Марсом, Меркурием и Минервой!

— Валерий, дружище! А почему ты только богами на букву М клянешься? Других что, не помнишь?

— Да ну тебя! Шел бы лучше тренироваться.

— Да я-то пойду… А ты бы… Ну, привел бы девок, а?

— Ну сказал уже, после игр! Или тебе остаток мозгов отшибло? Ежели не терпится, у Красавчика спрашивай, может, поделится.

— Не-а, не поделюсь. У него и своих хватает!

— Свои надоели. Чужие завсегда лучше!

И так далее, и тому подобное. Неприятный он был парень, этот Германский Ветер — наглый, злобный, точнее сказать, озлобленный. И говорил исключительно на латыни, так что даже Виталий сразу догадался — он родом из римлян. Да и по внешности какой из него германец — смуглолицый, чернявый, длинный и худой. Посмотришь: и в чем только душа держится? Однако боец был отменный — выносливый, хваткий, за что его и ценили.

Кроме державшейся наособицу троицы звезд еще в школе имелось четверо молодых людей лет около двадцати, так сказать, подающих надежды и упорно наращивающих как мастерство, так и приличествующую знаменитостям заносчивую наглость.

Об остальных как о бойцах и говорить было нечего: изголодавшиеся, неумелые подростки-галлы, которые сейчас везде продавались по дешевке. Ланиста даже не слишком старался их обучать: а что толку, ведь погибнут в свой первый же выход на арену. Да и не жаль: достались недорого. Такая вот людоедская логика.

— Беторикс! — Как-то после очередного спарринга, ближе к вечеру, ланиста придержал Виталия за локоть. — Пойдем-ка прогуляемся. Клавдий, открой нам склад.

Солнце уже садилось, и по темно-голубому небу протянулись длинные багровые полосы, пересекаемые синими перистыми облаками. Похолодало: было примерно как на севере России в сентябре.

— Ну, что тебе сказать, Беторикс? — Ланиста зябко поежился и поплотнее закутался в плащ. — Во-первых, мне не нравится твое имя. Во-вторых, «галлов» у нас достаточно и без тебя, так что будешь «самнитом». Точнее сказать, мирмиллоном, как это сейчас называется в Риме. Вооружение довольно тяжелое — смотри, выбирай, привыкай… Клавдий, да скоро ты там?

— Открываю, открываю… пожалуйте!

— Ну, ты бы хоть факел с собой прихватил или светильник.

— Светильник и мне бы не помешал. — Виталий посчитал, что ему уже можно слегка повысить требования. — А то сидишь в полной темноте, в карцере.

— Ну уж, дружище, светильника я тебе пока не дам! — Господин Ну сказал как отрезал. — При всем моем к тебе уважении, а я ведь тебя уважаю и ценю, ты заметил?

— Вот уж спасибо, благодетель! Не знаю, как бы без тебя и жил.

— Ну, ладно, ладно, не ерничай… Клавдий! Да что там со светильником-то?

— Будет, — махнув кому-то рукой, заверил старик. — Я уже послал раба. Ага… вот он бежит. Каникс, Каникс, быстрее давай!

Каникс, смешной лопоухий мальчишка, одетый в большую тунику явно с чужого плеча, с поклоном протянул ветерану зажженный светильник, сияющий новенькой бронзой и похожий на заварочный чайник в отверстие заливалось масло, а из носика торчал фитиль. Удобнейшая вещь — яркость пламени регулировалась длиной фитиля, для чего имелось специальное колесико в носике, а саму лампу можно было либо ставить куда хочешь, либо подвешивать за цепочку на крюк в потолке.

— Ну вот. — Клавдий поднял светильник повыше. — Смотри, Беторикс, выбирай.

Виталий выбрал сверкающий шлем с широкими полями и большим металлическим гребнем, украшенным птичьими перьями; последние, впрочем, выглядели далеко не презентабельно, но это было дело поправимое. На всей поверхности шлема сияли оловянные рыбьи чешуйки, издалека похожие на серебряные.

— Вот подшлемник, померяй. Ну как?

Шлем пришелся впору — тяжеловат, правда, но ведь в нем не целый день ходить.

— Очень красивый, — искренне ответил молодой человек. — И сидит хорошо, не болтается.

— Добрая работа! — ухмыльнулся старик ветеран. — А вот тебе и щит — простой скутум, зато какой красивый!

— А вот тебе накладка на руку! — К экипировке новобранца подключился и ланиста. — И на нее же доспех. Перед играми тренировки не будет — начистишь его как следует, чтобы блестел.

Да-а, доспех тоже был не очень-то легок, к тому же щит, утяжеленный бронзовыми вставками, тянул килограммов на восемь, то есть был вдвое тяжелее круглого варварского, к которому Виталий привык. Конечно, в прежней своей реальности ему не раз приходилось держать в руках римскую «бронедверь», но никогда еще от нее не зависела его жизнь.

— А меч? Хотелось бы и его посмотреть.

— Мечи хранятся отдельно, друг мой, — рассмеялся Валерий. — Чтобы не было лишнего соблазна и не вышло как в Капуе! Думаю, ты все же получишь на игру свою спату или гладиус — в зависимости от того, с кем придется сражаться.