Золотой иероглиф - Дмитрий Дубинин

Газовик я провез вполне легально, вписав его в таможенную декларацию. Меня предупредили о том, что могут возникнуть проблемы на японском берегу, но я только пожал плечами: если возникнут, будем решать…

Я выдернул «вальтер» из внутреннего кармана куртки, с которым, словно предчувствуя могущие возникнуть ситуации, не расставался, и, лихорадочно вспоминая, что и как надо делать, произвел выстрел прямо в направлении всех троих.

Сделав бабах, я сразу же выскочил из каюты и захлопнул дверь. Изнутри доносились невозможные для человеческих глоток звуки; ничего, Серега, потерпишь, это все-таки лучше, чем навсегда лишиться дыхания…

Через секунду мощный рывок двери внутрь заставил меня выпустить ручку. Один из душителей, держась левой рукой за глаза и хрипло рыча, пытался как можно скорее покинуть каюту. Я врезал ему дважды в подреберье, затем, когда он окончательно согнулся — в основание черепа. Тот рухнул поперек комингса[7].

Но в этот момент у меня стало ужасно резать глаза и драть в носоглотке: все-таки не зря предупреждают, что палить из газовиков в закрытых помещениях может быть чревато и для самих стреляющих.

Я отбежал в сторону, чихая и кашляя; газовое облако достало меня, но лишь своей периферийной частью. Зато пока оно не рассеется, в каюте делать ничего нельзя.

Следующим оттуда выполз Сэйго. Я вздохнул облегченно — значит, с ним все в порядке.

Мой выстрел привлек внимание: из соседних кают стали высовываться любопытные, в основном, японские, физиономии, и не прошло и трех минут, как по трапу загремели быстрые шаги. В коридоре появились три человека в морской форме, при этом один из них был вооружен пистолетом и, надо думать, отнюдь не газовым пугачом.

— Throw down the weapon! — прорычал он, целясь в меня. Его глаза, и без того узкие от рождения, превратились в смотровые щели танка.

А если я вообще ничего не понимаю по-английски? Японец, видимо, не мог представить себе, что кто-то, пустившись в международное путешествие, может не знать языка международного общения. Но я сразу все понял и уронил газовик на палубу.

— Hands up! — продолжал проверять мои языковые познания человек с пистолетом.

Я поднял руки вверх.

— Face to the wall!

— I don't understand[8], — решил я включиться в диалог, хотя бы потому что действительно не мог вспомнить, что означает слово «wall». «Потолок», вроде бы…

Но тут двое сопровождающих весьма резко и грубо завернули мне руки за спину. Вооруженный быстро похлопал меня по бокам и что-то сказал своим помощникам. Я почувствовал, что меня отпустили.

— Ит из э гэз ган, — решив, что пора смягчать ситуацию и дальше, произнес я, показывая на валяющийся «вальтер». Похоже, японцы поняли, что я имел в виду, потому что двое из них несколько раз чихнули. С трудом составив еще несколько английских фраз, я попытался объяснить сущность происшедшего.

Тут подошли еще двое, тоже в форме, причем у одного, приземистого и широкого, с громадными лапами, напомнившего мне краба, китель был увешан немалым количеством регалий. Как оказалось, тревога дошла до самого капитана, который пришел разобраться с инцидентом лично.

А спустя полчаса я и Такэути, с красными глазами, опухший, всклокоченный, сидели в капитанской каюте и имели с «первым после бога» беседу. Впрочем, я больше молчал, и лишь иногда отвечал на вопросы, разумеется, через Сэйго.

Капитан Симицу данной ему властью успел арестовать обоих типов, нападавших на моего компаньона. Возможно, он арестовал бы и нас с Сэйго, но пушка у меня действительно оказалась газовой и вполне законной, зато у тех двоих обнаружилось, как я понял, что-то неладное в документах. К моим свидетельским показаниям Симицу отнесся совершенно без эмоций, зато своему соотечественнику он явно сочувствовал. Пообещав нам, что свяжется с полицией Хоккайдо и уже та возьмется за нас вплотную, капитан конфисковал у меня «вальтер» и заявил, что если по нашей вине произойдет еще какой-нибудь инцидент, у него найдется для нас неотапливаемое помещение в трюме. Вернее, в первую очередь, для меня.

Ну о-очень обаятельный человек!

— Я нахожусь в некотором затруднении, — церемонно и задумчиво начал Сэйго, когда мы вернулись в нашу каюту. — Конечно, нельзя не признать, что ты сполна вернул мне свой долг, но, поверь, когда взорвался газовый заряд, мне подумалось, что эти кретины решили применить против меня новое секретное оружие. Я чуть не задохнулся.

Хотя Такэути был не в духе, я вовсе не собирался откладывать в долгий ящик решение ряда определенных вопросов. Но Сэйго опередил, рассказав, что произошло. Он, по его словам, лежал, отдыхая (не иначе, маясь от очередного приступа морской болезни), когда открылась дверь и тут же с треском захлопнулась. Он был уверен, что это вернулся я, хвативший где-то спиртного, однако на него тут же накинулись два незнакомца. Сэйго умудрился извернуться, но борьба на полу быстро закончилась для него полным поражением. И если бы я пришел чуть позже…

— Скорее всего, они ждали, когда я покину каюту, чтобы разделаться со мной на палубе, но никак не могли дождаться. — продолжал рассуждать Сэйго. — А так, я думаю, они выкинули бы меня в иллюминатор. Наверное, друзья Мотоямы и Токиды решили не тянуть до моего возвращения в Саппоро. Списали бы за борт, и дело с концом.

— Повезло, что дверь изнутри невозможно запереть, — сказал я.

— Еще больше повезло, что они не сразу решили навестить меня, как только ты ушел… Тебя же не было несколько часов. Ты нигде не видел их?

— Боюсь, что мне сложно их опознать, нехарактерные у них рожи… Интересно, а капитан мог проверить их на предмет татуировок?

— Ты что думаешь, он враг самому себе? Он еще жить хочет, потому что влезть в дела якудза, даже косвенно — значит подписать себе смертный приговор… Как я уже себе подписал.

Мне подумалось, что и я могу сделать относительно себя столь же обнадеживающее заявление.

— А теперь послушай, Сергей, — начал я. — Знаешь, кого я сейчас встретил?

— Кого?

— Лену Кирюшину из центра «Сибирь-Хоккайдо». Помнишь такую?

— Конечно. Ты ее во многом подозреваешь, кстати. Вообще, любопытная информация. Она тоже едет в Саппоро?

— Если я верно понял ее намек, то в Токио… Не в том дело. Ты же помнишь, из-за чего я начал ее подозревать?

— Кажется, ты что-то говорил о том, что она влезла в доверие к твоей жене, и та наболтала ей много лишнего?

— Не совсем так, но нечто подобное происходило… Когда она тебе рассказала о моем омамори?

— Так… — нимало не смутившись, начал вспоминать Сэйго. — Меня вызвали в Новосибирск в первых числах мая. Десятого я уже был здесь, как раз после того, как произошла у вас в «Коршуне» первая реорганизация, но до того, как было образовано СП…

— Это я помню…

— Мы с тобой были знакомы еще не слишком хорошо, я в основном общался с работниками центра «Сибирь-Хоккайдо»… Я уж не помню, какого числа точно, но про Дзётиина я услышал именно от Кирюшиной во время беседы в «Японском доме».

— Кто-нибудь мог слышать этот разговор?

— Запросто. Сам Годзи Токида находился тогда рядом, ваш Сорокин тут же сидел… Мотоямы не было. Кидзуми не было. Впрочем, они могли узнать об этом от Токиды… Но лично я думаю, что Кэнро обо всем узнал уже после того, как ты приносил омамори в гостиницу «Сибирь». А потом решил проявить любопытство. Текст он ведь явно прочел без ведома Мотоямы. Может быть, Кидзуми работает на кого-то в правительстве двояко: как агент по борьбе с организованной преступностью, и как верный самурай своего господина, интересы которого во многом не изменились аж с семнадцатого века.

— А почему Токиду все это настолько заинтересовало? Или его интересы тоже тянутся из далекого прошлого?

— А почему бы нет? Они с Мотоямой запросто все обсудили и обговорили. К тебе первый раз залезли сразу же после презентации?..

— Да, как раз в ту ночь…

— Трех недель с того момента им могло хватить с лихвой, чтобы все подготовить.

— Тогда получается, что и Токида, и Мотояма, и Кидзуми приехали в Новосибирск, ничего не зная ни обо мне, ни об этом омамори…

— Конечно. А ты разве считал иначе?

Я опять вспомнил Панайотова. Может быть, действительно, господа якудза преследовали совершенно иные цели, устраивая всю эту клоунаду с реорганизацией сорокинской фирмы? А ты, дорогой Андрей Николаевич, вообразил, будто являешься настолько большой шишкой, что ради тебя в Новосибирск понаехала толпа иностранцев, дабы с помощью сложнейшей интриги выманить у тебя текст, который в конечном итоге даже не содержал никакой конкретной информации… Если бы кому-нибудь понадобился твой талисман, его бы давно у тебя украли без пыли и шума, так, что ты и не заметил бы ничего, причем ни Годзи, ни Акира сами даже не подумали бы отрывать свои задницы от насиженных мест в Саппоро.