Отрада округлых вещей - Зетц Клеменс Й.

— Вот гады.

— Его пребывание там стоит уйму денег, — сказал Грегор, — а они его не кормят. Он вот так сидел и умолял дать ему плюшку. Уже одно то, что он ее учуял, хотя она была в бумажном пакете. Сытому такого не учуять.

— И правда, ужас какой-то.

Я заметил, что тон искреннего участия удается мне не вполне. Однако я должен был что-то сказать.

— А особенно если это старик. У стариков обоняние и так снижено. А эти про него просто забыли! Я хочу сказать, он сидит целыми днями у них прямо под носом. А они себе и в ус не дуют, и забывают его кормить.

— Ты призвал их к ответу?

«Призвал к ответу». Всё, что бы я ни говорил, по какой-то причине казалось деревянным и канцелярским, как в телесериале.

— Ну да, само собой, — ответил Грегор. — Но знаешь, как это вечно бывает: они делают большие глаза и наперебой начинают тебя уверять, что все в порядке. Боже мой, как жадно он ел!

— О таких людях надо сообщать властям.

— Никаких сомнений, его не кормят!

— Мерзавцы, ни стыда и ни совести!

Несмотря на всю мою необщительность, чем дольше мы возмущались, тем более меня охватывало чувство психологического комфорта. Двое мужчин в пустой школе, объединенные общим врагом. Приятное ощущение. За окнами догорал день.

— Бедный твой отец, — качая головой, повторял я.

— Да. А потом они стоят перед тобой и уверяют, что все хорошо.

— Мерзавцы.

— Пожалуй, я и правда сообщу о них куда следует.

— Так и надо.

На какое-то время мы оба замолчали. Неловко вздернув плечи, я вытер влажный лоб рукавом футболки.

— Кстати, я вот еще о чем хотел у тебя спросить, — начал я. — Что это такое, по-твоему?

Я показал Грегору одну из фотографий, что сделал в квартире Ани. Ту, на которой была запечатлена надпись «ГРЯЗНАЯ СВИНЬЯ ГРЯЗНАЯ СВИНЬЯ SLUT FUCK SLUT», сделанная по меньшей мере двумя отчетливо различимыми почерками. Грегор взял айфон у меня из рук и внимательно рассмотрел снимок.

— Старшеклассники, — сказал он.

— Точно?

— Как пить дать. По линиям видно, ну, вот же.

— Вот оно что.

— Они вообще злее малолеток, часто зацикливаются на одном слове и так его повторяют и повторяют.

— А на вид как будто двое разных писали.

— Ну, лет эдак пятнадцати-шестнадцати, не младше, — предположил Грегор, игнорируя мое замечание, — в этом возрасте всё и начинается. Да-да, сразу видно, что вот эти каракули их не удовлетворяют. Они, чтобы дать выход своей агрессии, просто малюют на стенах отдельные бессмысленные слова и бесятся, потому что эти слова не выражают того, что им хочется. Ну, может, и не так. Мне-то откуда знать, мне-то никогда не было шестнадцати.

— Правда?

— Правда-правда. А зачем? Просто сразу перескочил из четырнадцати в восемнадцать, ну, вроде такой апгрейд, раз и готово.

Тут Грегор улыбнулся, и вокруг глаз у него залегли симпатичные морщинки.

— А, ну ясно, — ответил я, хотя на самом деле вообще ничего не понял.

Подошло время монтировать на спортплощадке новые футбольные ворота. Я был рад выйти на воздух. Солнце опустилось за дома, но небо было по-прежнему светлое. В частных садах, граничащих с футбольным полем, стояли в ряд трамплины, готовые телепортировать своих владельцев. На качелях, сделанных из автомобильной покрышки, сидела ворона и внимательно подмечала всё, что происходит вокруг. Я погрузился в мысли, исполненные доброты и благодушия.

— Хочешь, какое-то время не будем встречаться? — заботливо спросила она.

Наш телефонный разговор длился уже три минуты.

— Нет-нет, все хорошо.

Джинни сидела рядом со мной на полу, подобрав лапки. Я прислонился к кровати.

— Ну, я только хотела сказать, тебя, по-моему, что-то угнетает.

— Да, это так, тут ничего не скажешь, — понесло меня, — меня постоянно что-то угнетает, это правда, все так. То есть у меня курсы повышения квалификации сегодня и завтра, но ничего, как-нибудь наладится.

— Что наладится?

— Да с курсами. Раньше я не могу.

Как это ни глупо, в последний раз я забыл у Ани свою бейсболку.

— Ну, хорошо.

Свободный вечер. Внизу в заасфальтированном дворе слонялись какие-то дети и, безмолвные, как гифки, повторяли почему-то одно и то же движение.

А когда же я в последний раз гулял? Я поискал в шкафу кепку от солнца, но ничего там не нашел, кроме носков. Джинни поела и спряталась под кровать, а значит, несколько часов я мог жить без забот. Из верхней квартиры доносился вой пылесосного хобота, то и дело на несколько секунд присасывавшегося к полу.

По улице шло множество людей, большинство из них имели на лице какое-то выражение. Я начал было им подражать, но с трудом сохранял серьезность. Психотерапевт, возможно, посоветовал бы мне пригласить Аню к себе домой, и всё, проблема решена. Тогда мне не пришлось бы больше ломать голову над загадочными словами и их происхождением. Над тайной двух-четырех отчетливо различающихся почерков. Но у меня была только односпальная кровать. Отговорка найдена. Боже, как болит голова.

Возле детской коляски отряхивался пес. От подвальной решетки несло горячим воздухом.

Примерно полчаса я шатался по Шлосбергу, потом отправился на трамвае на север, в Андриц, в оптовый зоомагазин за кошачьим овсом. От магазина вдаль уходили красивые, длинные тропинки для прогулок, вся местность вокруг имела уже какой-то сельский облик, повсюду бросались в глаза пристроившиеся на краю леса группки загородных домов и виллы. Откуда-то доносилась музыка, и я шел и щелкал пальцем по всем листьям, до которых мог дотянуться.

Между двумя домами невдалеке через равномерные промежутки времени вспархивали в небо голуби, безмолвные руины управляемого взрыва. Я прошел мимо детской площадки, на которой раскачивались пустые качели. Все улицы здесь носили названия вроде Ротмоосвег, Ам-Айхенгрунд, Им-Хоффельд, Санкт-Вайтер-Ангер.[80] Я мысленно представил их себе со всей возможной ясностью на позднесредневековых гравюрах на дереве. В открытом окне одного дома виднелось геральдическое животное этих мест — белая кошка. Куда, собственно, подевались теперь старые фламандцы?

Я рано улегся в постель и стал наугад оставлять на Ютьюбе слова благодарности под случайными видеороликами, посвященными психологической самопомощи. «This helped me so much you sir are a god I’m crying so much thank you thank you»,[81] — написал я под предназначенной людям с разрывом диафрагмы видео-инструкцией как делать себе массаж. Только потом я прочитал, что это такое. На диаграмме я увидел проскользнувшую через так называемый хиатус наверх, в грудную полость, часть желудка — он был красный и выглядел каким-то оскорбленным, а назывался, согласно диаграмме, «GERD».[82]

Спустя некоторое время у меня закрылись глаза.

Джинни несколько раз взвывала ко мне, но я тотчас же засыпал снова. Во сне я брел куда-то под опирающимся на ходули автобаном, там мне нужно было собрать чемоданы. Они высыпались из чрева пассажирского самолета, незадолго до того, как тот затылком вперед врезался в красный мак. Сам красный мак вращался в конце горного туннеля наподобие гигантского вентилятора перед раскаленным докрасна въездом вглубь горы. «Вализики, дорогие мои маленькие вализики», — сказал я, обращаясь к чемоданам, чтобы их успокоить. Но они, спотыкаясь и пошатываясь, бесцельно бродили под автобаном туда-сюда. В воздухе еще ощущалась катастрофа, окрестности окутывал голубой дым, поднимающийся от костров дровосеков. Внезапно мне стало ясно: это из-за кетогенной диеты, ее воздействие всему виной. Это из-за нее осень, перемена направления, плюшевые звери. Поэтому я указательным пальцем принялся рисовать волнистые линии и писать слова между парящими вокруг меня дождевыми каплями, оставляя послания для будущих посетителей.