Неутолимая жажда - Татьяна Полякова

— Неприятности? — пискнула я, демонстрируя сочувствие.

— Ерунда. У мамули собака сбежала. Но она на этой псине просто помешана. Придется ехать и носиться по поселку в поисках собачки.

— Мама живет на даче?

— Что? А… да, на даче… — Стало ясно, к разговорам он не склонен, поглощенный своими мыслями. — Извини, что так получилось, — покаянно произнес он. — Но мамулю лучше не волновать. Она после операции. Я отвезу тебя домой.

— Не надо, — покачала я головой. — И не извиняйся, я все понимаю. Мою маму тоже лучше не волновать. Высади меня здесь и поезжай.

— Нет-нет, я отвезу тебя домой…

— Совершенно необязательно. Доберусь на такси.

— Я все-таки тебя отвезу. Уже поздно, не самое подходящее время для одинокой девушки.

Кажется, он в самом деле проявлял обо мне беспокойство, как-то это не вязалось с моими представлениями об убийце. Желая прекратить затянувшиеся препирательства, я назвала адрес своей квартиры.

— Да это совсем рядом, — не смог скрыть Карпецкий вздох облегчения.

Через пять минут мы въехали во двор моего дома. Стае торопливо меня поцеловал, мыслями уже находясь за тридевять земель отсюда. Я чуть замешкалась, а потом спросила:

— Мы встретимся?

— Конечно. Думаю, через пару дней. Диктуй свой номер. — Я продиктовала, он набрал его на мобильном, нажал кнопку вызова, и на дисплее моего телефона отразился номер. — Я позвоню, — заверил он.

В тот момент я очень в этом сомневалась, но улыбнулась и побрела к подъезду, махнув ему рукой на прощание. Вряд ли он это заметил. «Ауди» развернулась и мгновенно скрылась с глаз. Зато с интервалом в две минуты появился Герман на своем джипе, но и эти две минуты показались слишком долгими. Стоя возле подъезда, я набирала его номер. Он затормозил рядом со мной, я впорхнула в машину.

— Почему на звонки не отвечаешь?

— Не успел.

— Давай за ним.

— А что за спешка?

— Давай за ним, по дороге все объясню.

Движение в этот час особенно оживленным не назовешь, вскоре я увидела красную «Ауди».и вздохнула с облегчением.

— Я-то думал, что до утра тебя не увижу, даже начал завидовать нашему мальчику, и вдруг смотрю, как он несется навстречу, точно ошпаренный.

Я коротко рассказала ему о телефонном звонке и добавила:

— Сейчас главное — не упустить его из вида.

— Хороши мы будем, если его мамаша действительно лишилась любимой собачки. Хотя парень сам из Казани, и его матушка, помнится, там и живет. Вряд ли он собирается добраться за час до этого славного города. Правда, ничто не мешало перевезти родительницу сюда…

— Примерно через час мы это узнаем, — заметила я.

И тут вмешался его величество случай. Мы выехали на объездную, «Ауди» неслась стрелой, лавируя в потоке машин, ее габаритные огни светились далеко впереди, Герман прибавил газу, и стрелка спидометра завалилась вправо. Увлекшись погоней, Герман попросту не обратил внимания на машину ДПС, а когда заметил ее, было слишком поздно, инспектор едва не угодил нам под колеса в праведном негодовании на нарушителя. Герман длинно, с чувством выругался и затормозил. Я рассчитывала, что надолго мы не задержимся, но скверные манеры Германа свели на нет мои ожидания.

Открыв окно, он достал бумажник и сунул банкноту подскочившему инспектору:

— Хватит? — Тот не спеша представился и предложил пройти с ним. — Я понял, — кивнул Герман, продолжая сидеть. — Скажи, сколько? — Через минуту стало ясно: инспектор вступать в переговоры не намерен. Вопрос Германа: — У тебя что, приступ честности? — ситуацию отнюдь не улучшил, даже когда мой спутник сбавил обороты и перешел на легкий скулеж: — Командир, тороплюсь я, давай обойдемся без бумагомарательства.

Мужчина стоял на своем, и, матерясь сквозь зубы, Герман отправился составлять протокол. Вернулся довольно быстро, как видно, соглашение сторон все-таки было достигнуто, но к тому моменту это уже не имело значения: «Ауди» мы потеряли. То есть мы, конечно, пытались ее догнать, преодолев километров двадцать в рекордный срок, но машины Карпецкого так и не обнаружили.

— Он где-то свернул, — поняв, что его усилия бессмысленны, сказал Герман.

— Ага, — кивнула я.

— Чего «ага»?

— Того. Кстати, а ты не пробовал быть вежливым? Это иногда помогает.

— Не хватало только твоих нравоучений.

— Поедем домой? — спросила я. — Или еще немного порыщем в округе?

На ближайшем развороте он повернул к городу.

— И на старуху бывает проруха, — изрек философски. — Теперь остается надеяться на твое обаяние. Задуришь парню голову, и он тебе сам все расскажет.

— Помечтать, конечно, можно, — кивнула я.

До самого дома я не произнесла ни слова, да и, оказавшись на кухне с намерением выпить чаю, к разговорам не стремилась.

— Долго ты будешь дуться? — спросил Герман, устраиваясь за столом.

— Я не дуюсь, просто подумала, что в такой ситуации лучше помолчать. Критику ты не жалуешь, а похвалить тебя не за что.

— Скорее всего «мамулей» он назвал Упыриху. О наличии у него любовницы тебе знать ни к чему, вот и сочинил на ходу историю.

— В том, что сочинил, не сомневаюсь. Он спросил: «Как он смог сбежать?» При желании эти слова действительно можно отнести к собаке, но…

— Но?

— Решетки на окнах, — напомнила я.

— Он ехал в противоположную от усадьбы сторону, — нахмурился Герман.

— Я и не спорю. Тот, для кого эти решетки предназначались, мог быть в другом месте. Там, откуда нелегко сбежать.

— Например, в психушке, — сказал Герман и усмехнулся. — Интересное кино получается. Труп девочки находят в штольне, Упыриха срочно затевает ремонт, но из усадьбы сваливает. Ее любовник болтается в городе, а она сама и секретарь, которая вовсе не секретарь, а медсестра, обретаются где-то, куда попасть на спортивной тачке можно примерно за час. Если догадка верна и речь идет о психушке… давай заглянем в Интернет.

— Я обратила внимание еще на одну фразу. Стас сказал, «прекрати, я взрослый мальчик и способен о себе позаботиться».

— И что?

— Мне кажется, она за него беспокоилась.

— Упыриха?

— Женщина, которая ему звонила. То есть тот, кто сбежал, представляет для него опасность.

— Парень занимается темными делишками, — принялся рассуждать Герман. — Мог нажить серьезных врагов. И речь идет вовсе не о психушке, а, например, о тюрьме, откуда сбежал его недруг.

— Для кого тогда предназначались решетки на окнах? Или парочка решила обзавестись собственной тюрьмой?

— А если… — Герман вдруг замолчал, как человек, ухвативший отголосок мысли и боящийся ее потерять.