Апелляция - Ежи Анджеевский

В среду, то есть на третий день работы над заявлением в высшие инстанции, Конечный продолжил:

Вчера я немного ушел в сторону от намеченной линии, поскольку меня одолели тяжелые воспоминания, поэтому теперь, чтобы полностью изложить и объяснить мой вопрос, я расскажу о своей жизни в той последовательности, в какой она с момента рождения приносила мне всевозможные заботы и печали, а также, до дня моей большой беды, немногочисленные радости и успехи в работе, в том же порядке, в каком я отчитывался устно по личной просьбе гр. доцента доктора Плебанского и в его присутствии в первую мою бытность в клинике в июле 1963 года, мое лечение продолжалось тогда ровно два месяца, я выписался успокоенным и здоровым, но мои враги вскоре вспомнили обо мне и дали о себе знать, поэтому, когда они продолжали меня мучить, и на работе я тоже подвергался разным издевательствам и вообще дискриминации, нервы у меня снова отказали, и чтобы бежать от своих преследователей, мне пришлось укрыться у гр. доцента доктора Плебанского, всегда дружески ко мне расположенного, что для меня большая честь и утешение, а было это в январе 1964 года, я снова провел в клинике два месяца, а мои враги, несмотря на усилия Электронного мозга и целой армии шпионов и агентов, потеряли, в конце концов, мой след, не знали где я, поэтому мое убежище в клинике — для меня огромная помощь и поддержка, не знаю, что бы я делал, если бы мне пришлось лишиться и этого безопасного приюта для моих сильно расшатанных нервов, потому что здесь я спокоен и не чувствую страха.

Я родился 1-го мая 1926 года в деревне Калеты, Августовского уезда, мой отец — Ян Конечный, мать — Анеля, в девичестве Кундич, по происхождению дворянка, но мой дед, Александр Кундич, потерял свое имение после восстания 1863 года и в возрасте двадцати с небольшим лет был сослан в Сибирь на каторгу, а его невеста, Барбара Оверлло, последовала за ним, там мои дедушка с бабушкой по материнской линии поженились и потом долго жили в нужде в тамбовской губернии, а после смерти дедушки его вдова Барбара Кундич с сыном Ольгердом, который потом стал коммунистом и погиб будто бы в 1936 году, и дочерью Анелей вернулась в родные края, где зарабатывала на жизнь шитьем, и именно в Августове мой отец познакомился с моей матерью, большая романтическая любовь соединила их и привела под венец, хотя отец был простым мужиком, лесником, а мать, хотя бедная и неученая, все же столбовая дворянка из старинного, богатого рода Кундичей, дальние родственники моей матери, тоже Кундичи, до самой той поры, когда разразилась Народная Польша, владели имениями в районе Сандомежа, но мать никогда не поддерживала с ними отношений. У отца было тяжелое детство, школу ему кончить не довелось, он выучился на лесника и работал в лесничестве Церцеж, в связи с чем детство я провел в лесах, к началу войны успел закончить шесть классов Народной школы в деревне Церцеж и уже решил, что пойду по стопам отца и стану лесником, потому что очень любил природу и такая работа была мне по душе, но война, развязанная гитлеровским империализмом, перечеркнула все мои прекрасные планы, хотя первые четыре года я, как малолетний, жил в безопасности, у меня было много свободного времени, я немного помогал отцу, но больше всего дома по хозяйству, потому что вторая жена моего отца, моя мачеха, Бронислава Конечная, в девичестве Ковальчик, уже с зимы 1941 года тяжело болела и была так слаба, что никакой тяжелой домашней работы делать не могла, и после долгих мучений умерла 23 ноября 1943 года в больнице в Августове от рака желудка, спасти ее было нельзя, а она была хорошей мачехой, всегда заботилась о нас, то есть обо мне, моих братьях и сестрах, как о родных детях, а было нас всех вместе шестеро, старший — Александр, 1914 г. р., сестра Барбара, 1918 г. р., Анеля, 1920 г. р., потом тоже сестра, Ядвига, 1922 г. р., и брат Станислав, 1924 г.р. У меня было еще два брата, но один, Збигнев, 1916 г. р., умер в раннем детстве от дифтерии, а последний, Витольд, 1929 г. р., жил всего несколько часов, и его рождение стало причиной преждевременной смерти моей матери. Я свою мать не помню совсем, потому что к моменту ее смерти в родах 11 октября 1929 г. мне было всего три годика, помню по фотографии, что она была интересной женщиной, отец в молодости тоже был красив, высок, статен, брат Александр унаследовал от него фигуру, Станислав тоже немного, я в отца не уродился, рост у меня метр шестьдесят семь, но я был хорошо сложен, крепок, волосы у меня были густые, темно-русые, лежали на голове копной, только в последние годы в результате моей ужасной трагедии волосы у меня сильно поредели, да и полнеть я стал немного из-за недостатка движения.

После неожиданной смерти моей матери отец оказался в трудном положении, что ему было делать с такой оравой маленьких, требующих женской заботы детей, отцу жилось неплохо, но главным образом благодаря тому, что мать была верной женой и хорошей хозяйкой, поэтому, едва сняв траур после покойной, он снова вступил в брак, познакомились они с моей будущей мачехой в Августове, в больнице, где мать рожала и от этого умерла. Моя мачеха работала санитаркой и поэтому, сколько ее помню, всегда отличалась чистоплотностью и следила за гигиеной, что в тогдашних деревенских условиях было редкостью, она, помнится, следила, чтобы мы мыли руки перед едой, с моим братом Станиславом у нее нередко были трудности на этой почве, я хорошо помню также, как мачеха следила за чистотой в уборной, а это было еще до того, как наш премьер-министр генерал Славой-Складковский стал совершать инспекционные поездки и специально осматривать эти деревенские заведения, заставляя красить их известью в белый цвет, отчего их стали называть по его фамилии «славойками». Я много помнил из своего детства, но теперь, хотя мне только недавно исполнилось сорок, память у меня очень ослабела, виноваты в этом мои преследователи из контрразведки, и этого я им простить не могу, потому что детство и родительский дом дороги каждому, если они только не были печальными и несчастными, а мои не были несчастными, хотя мы и жили небогато и без удобств, так вот я не могу простить моим мучителям, что они коварно украли у меня мое детство, и теперь, когда мне бывает тяжело и тоскливо, я не могу искать утешение в тех далеких годах, сразу после войны я еще много помнил о детстве, и в тюрьме, помнится, не раз утешал себя сладостными воспоминаниями, которые были мне в неволе как живая вода, а вот теперь, когда меня травят различные князьки, нарушающие закон, я так подавлен этими издевательствами и непрерывными муками, что потерял детство, должно быть, бесповоротно. Сижу иной раз и думаю, думаю, пытаюсь вспомнить царство детских проказ, но ничего вспомнить не могу, даже лес, который вижу вокруг себя, не узнаю, сомневаюсь, то ли это лес моих первых шагов и первых мальчишеских игр, то ли другой, в котором я бывал позднее, я ничего не вижу, отец мне вспоминается только таким, каким он стал к старости, братьев и сестер тоже вижу взрослыми, мне ужасно жаль, что я так плохо помню детство, у меня осталось только одно воспоминание, это когда мой старший брат Александр приехал на каникулы из Августова, где он учился в гимназии, и получил от отца духовое ружье, не помню точно, сколько мне было лет, но наверняка очень мало, три или четыре, однажды брат около дома подстрелил белку, я до сих пор слышу звук выстрела и, когда закрою глаза, вижу, как маленький рыжий зверек, который только что ловко прыгал с ветки на ветку и радовался жизни, камнем рухнул с высокого дерева, я подбежал, белка лежала на земле, лапки у нее были согнуты, а глазки открыты, и только изо рта текла красная струйка крови, когда я в марте 1959 года поехал в деревню, в Церлицу, на похороны отца, и встретился с сестрой Ядвигой, которая приехала с двумя детьми из самого Валбжиха, где ее муж, Анджей Кобеля, работает инженером в шахте имени Болеслава Берута, мы разговорились о былых временах, и она мне рассказала, что после той истории с белкой у меня был жар, я не спал всю ночь, но сколько мне было лет, она точно не помнила, говорила, что скорее всего четыре, значит, это было тридцать семь лет назад, целую жизнь тому назад, ведь моя жизнь проклятущая, наверное, кончилась уже, хотя я продолжаю надеяться, что Вы, Гражданин Первый Секретарь… Я очень устал, нет сил больше писать, рука онемела, голова разболелась, и тревога моя растет, а впереди у меня еще столько работы завтра, послезавтра и дальше, что мне страшно, справлюсь ли я, а ведь вся моя надежда на это заявление, что же теперь подельшает моя жена, должно быть, вернулась уже домой с работы, а может и нет, ей ведь надо и за покупками сходить, а в эти часы самые большие очереди, бедненькая, мало того, что она тяжело работает, еще на ней, когда меня нету, все хозяйство и дети, у нас три сына, Александр, 1954 г. р., Ян, 1955 г. р., и Михаил, 1957 г. р., все, слава Богу, здоровые и на редкость красивые, сам не знаю в кого, потому что и Халинка, хотя симпатичная, отнюдь не королева красоты, и я не Аполлон, хотя, впрочем, в молодости был недурен собой, итак, дети у нас красивые, все говорят, что и способные тоже, только мало стараются, приходится следить, чтобы вовремя готовили уроки. Олеку[3] только тринадцать лет, а ростом он почти с меня, того и гляди обгонит, я давно наметил, что после лицея он поступит на юридический, чтобы защищать невиновных или за судейским столом от имени Народной Польши преступников наказывать, а невиновных отпускать на волю, пока что Олек парень хороший и способный, но ничем, кроме спорта, не интересуется, все наши и мировые рекорды помнит лучше, чем то, что они проходят в школе, из-за чего ему пришлось просидеть два года в пятом классе, я беспокоюсь, как он без меня занимается, но утешаюсь тем, что он подрастет и образумится, поймет, что в наше время человек без образования — все равно что калека, хотя надо признать, что шахтер или токарь высокого разряда, или сварщик больше в месяц зарабатывает, чем, к примеру, врач, и все же высшее образование есть высшее образование, мне уж приходится довольствоваться тем, чего добился тяжким трудом, но мой долг позаботиться, чтобы дети выросли культурными людьми, и если Олек не захочет идти на юридический, то я постараюсь подтолкнуть Янека в этом направлении, потому что у младшего, Михася, совсем другие способности, ему всего десять лет, а движения у него такие красивые и ловкие, он живой, как огонек, всегда улыбается и готов танцевать без устали, жена говорит, что его надо обязательно отдать в балетную школу, может, она и права, у нее хорошее чутье в этих вопросах, матери редко ошибаются в своих детях, только мне немного странно, что мой сын мог бы стать танцором, выступать перед публикой на сцене, получать аплодисменты, прославиться, хотелось бы это увидеть, ведь большое счастье так танцевать на радость другим людям, помогать им хотя бы на несколько часов забыть свои горести и печали, хотелось бы, чтобы мой малыш Михась делал такое людям, я этого, увы, не дождусь, может быть, Халинка, она заслужила за все свои…