Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
26 мая (6 июня) Александру исполнилось пятнадцать лет. К этому времени он написал стихотворение «К другу стихотворцу», в котором представил судьбу поэта:
Не так, любезный друг, писатели богаты;
Судьбой им не даны ни мраморны палаты,
Ни чистым золотом набиты сундуки:
Лачужка под землёй, высоки чердаки —
Вот пышны их дворцы, великолепны залы.
Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы;
Катится мимо их Фортуны колесо;
Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;
Камоэнс с нищими постелю разделяет;
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он:
Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон (1, 32).
Словом, отрок, вступивший в пору юности, перспективами писательского бытия не обольщался, но он уже принял решение, от которого отступать не намеревался:
Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.
Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,
Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт.
4 июля в Москве вышел 13-й номер журнала «Вестник Европы». В нём было помещено стихотворение «К другу стихотворцу». Это была первая публикация юного поэта. Она сразу обратила на себя внимание, особенно в лицее.
Капитуляция Парижа
Всю вторую половину года в Петербург возвращались войска, овеянные славой освободителей Европы от владычества Наполеона. Пушкин писал позднее: «Война была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоёванные песни „Vive Henri-Quatre“[4], тирольские вальсы и арии из „Жоконды“[5]. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собой, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова.
Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове: „Отечество“! Как сладки были слёзы свидания! С каким единомыслием мы соединяли чувство народной гордости и любви к государю!»
Все с нетерпением ждали царя; городские власти готовили пышную встречу. Узнав об этом, Александр писал главнокомандующему Санкт-Петербурга генералу С. К. Вязмитинову: «Сергей Козьмич! Дошло до моего сведения, что делаются разные приготовления к моей встрече. Един Всевышний причиною знаменитых происшествий, довершивших кровопролитную брань в Европе. Перед Ним все должны мы смиряться. Объявите повсюду мою волю, дабы никаких встреч и приёмов для меня не делать».
Запрет царя решилась нарушить только его мать, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. В своей резиденции, в Павловске, она устроила праздник в честь венценосного сына. На нём была представлена интермедия[6] и пропета кантата Г. Р. Державина: «Ты возвратился, благодатный, наш кроткий ангел, луч сердец!»
Празднование состоялось 27 июля. Гвоздём программы был балет, который разыгрывался на лугу около Розового павильона. Балетмейстер Гонзаго соорудил декорации с видом окрестностей Парижа и Монмартра. «Наш Агамемнон, миротворец Европы, низложитель Наполеона, сиял во всём величии, какое только доступно человеку», — вспоминал один из лицеистов.
От дворца императрицы к бальному павильону шла дорожка, над которой возвышались довольно узкие Триумфальные ворота. Над ними огромными буквами были выписаны следующие строки:
Тебя, текуща ныне с бою,
Врата победы не вместят.
Этот «шедевр» изящной словесности тут же подвиг Александра нарисовать карикатуру: царь, раздобревший от многочисленных застолий, безуспешно пытается пролезть через ворота, а ошалевшие генералы его свиты расширяют их проём и пытаются протолкнуть в него императора.
Рисунок имел огромный успех у однокашников молодого поэта.
К этому же времени относится событие хотя и «местного» значения, но весьма памятное для элитного учебного заведения. Пушкин поведал о нём в стихотворении «Пирующие студенты»:
Друзья, досужный час настал;
Всё тихо, все в покое;
Скорее скатерть и бокал!
Сюда, вино златое!
Шипи, шампанское, в стекле.
Друзья, почто же с Кантом
Сенека, Тацит на столе,
Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
Мы полем овладеем;
Под стол учёных дураков!
Без них мы пить умеем (1, 4).
В стихотворении отражён случай с пирушкой, устроенной А. Пушкиным, И. Малиновским и И. Пущиным в стенах лицея. Случай этот чуть не погубил будущее пятнадцатилетних юнцов. По распоряжению министра просвещения А. К. Разумовского зачинщики пьянки были записаны в «чёрную книгу». Это было очень серьёзное предупреждение провинившимся: за все шесть лет обучения лицеистов первого выпуска никто больше не удостоился такой «чести». Л. Аринштейн так объяснял эту строгость:
«Из воспоминаний И. Пущина неясно, почему за невинный мальчишеский проступок последовало столь неадекватное и в своём роде единственное в лицейских анналах наказание, могущее, как пишет Пущин, повлиять на всю их „будущность“. Но всё становится понятным, если соотнести происшедшее с датой — 5 сентября, днём именин Императрицы, о чём Пущин, вероятно, из осторожности умолчал. На самом деле, Пушкин праздновал именины дамы своего сердца и, возможно, как-то неосторожно проявил свои чувства к ней, что и переполошило начальство».
Переполох, вызванный чрезвычайным происшествием, сделал участников пирушки героями дня, и они ещё долго наслаждались приобретённой «славой». Через год в стихотворении «Воспоминание» Александр спрашивал Пущина:
Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?
Как, укрывшись молчаливо
В нашем тёмном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?
Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье —
Пламя трубок грошевых? (1, 139)
…Волнения, связанные с пирушкой, совпали с переводными экзаменами лицеистов с младшего (трёхлетнего) курса на старший. В связи с этим профессор российской и латинской словесности А. И. Галич предложил Пушкину написать стихотворение. К намеченному сроку оно было готово — «Воспоминания в Царском Селе». Александр читал его министру народного просвещения А. К. Разумовскому. Но экзамен перенесли на начало следующего года.
Признание
Экзамены проходили 8 января в присутствии многочисленных гостей, среди которых были Г. Р. Державин и высокие чины империи. Юный поэт покорил их буквально с первой строфы стихотворения:
Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол
