ИМАГО (Phasis imago) - Владимир Николаевич Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только расправившись с едой он рассмотрел посуду.
Ложки были явно деревянными, но настолько тонкими, что вряд ли их выстрогали из цельного куска дерева. Напротив, судя по некоторой неправильности формы можно было предположить, что их выращивают.
Прямо на кусте. То же и с мисками — они были тонкими и податливыми, как фольга, но форму держали безукоризненно.
— Здорово! — довольно пробасил Буга и откинулся на спинку стула.
А снаружи бушевал ветер и хлестал ливень.
И вдруг Буга напрягся. Словно бы прислушивался к чему-то.
— Ой, — сказал он не то смущенно, не то обеспокоенно. — Сюда идет наставник. Я побежал…
Буга вскочил и поспешно скрылся в глубине пещеры. Протестующий жест Ника явно запоздал — Буга его, вероятнее всего, просто не заметил.
Фея-туземочка молниеносно прибрала со стола посуду, а крошки и тому подобную мелочь вмиг размела стайка невесть откуда взявшихся насекомых. Раз-два, и насекомые исчезли столь же неожиданно и стремительно, как и появились.
Ник остался за стерильным, вылизанным до блеска столом — ни жив, ни мертв.
«Господи, — подумал он снова. — Ну почему я не контактер?»
Слово «идет» появление наставника описывало не очень точно. Нику сначала показалось, что напротив, по ту сторону стола разом сгустился воздух и кто-то похожий на привидение сделал вид, будто перестал парить и теперь сидит на стуле. На месте Буги. Потом туман сгустился плотнее, стал синеватым и мерцающим, как кисель под светом лампы. Или как плоть медузы. И вдруг, почти без перехода, обрел вид человека.
В принципе Ник ожидал, что наставник в конце-концов примет человеческий облик. Хотя бы из присущей разумным существам вежливости. Но он ожидал увидеть почтенного старца, убеленного сединами и умудренного годами.
Как же! Привидение обратилось в молодого, моложе Ника, белобрысого парня. Лет девятнадцати-двадцати.
«И то правда, — уныло подумал Ник, машинально нашаривая на груди пуговицу. — Какая радость высшему разуму обращаться в старика с подагрическими ногами и непременной одышкой? Куда приятнее вот так, брызжеть здоровьем и сверкать румянцем.»
Пуговицы Ник, естественно, не нашарил, поскольку шастал по Селентине в легкомысленной майке. Сообразив это, он опустил руку.
— Здравствуй, Ник, — сказал наставник.
Голос у него был тоже молодой. А вот интонации — нет. Но и старческими их не назовешь: какие-то машинно-бесстрастные, что ли?
— Здравствуйте, — послушно отозвался Ник на приветствие. — Вам известно мое имя?
— Конечно, — наставник не выразил удивления или досады. — Кристе ведь оно известно? Значит, и мне известно.
— То есть, — Ник по недавно сложившейся привычке тут же взял быка за рога и принялся вытягивать информацию: — То есть, вам известно всё, что известно Кристе?
Наставнику, будь он классическим старцем, сейчас полагалось устало усмехнуться. Юнец, напротив, лишь чуть поморщился, и, надо сказать, это показалось Нику куда более естественным.
Ник вдруг подумал, что здесь, на Селентине, всё почему-то кажется естественным, до странности естественным, без всякой ненужной натуги и показухи.
Она была честной, Селентина, честной перед всеми и со всеми. Даже с землянами, увы, гораздо больше привычными к ежедневной ритуальной лжи и вечным недомолвкам чем к этой обескураживающей и совершенно бескорыстной честности.
— Почему же — всё? — не согласился наставник. — Только то, что она не скрывает. У каждого есть свой потаенный уголок в душе, куда заказан путь даже самым близким.
Наверное, из Ника получился бы неплохой контактер, избери он в свое время эту стезю. Еще пару недель назад он боялся, что не будет знать — как себя вести и какие вопросы задавать. Но на деле все получалось словно бы само собой, и к этому не приходилось прилагать ни малейших усилий. Вот и сейчас нужные слова возникли сами. Подвернулись, и очень вовремя подвернулись:
— Вы считаете, что душа существует?
Наставник едва заметно искривил губы:
— Существует ли бесконечность? Существуют ли отрицательные величины?
Существует ли прошлое? В каком-то смысле — да, существуют, поскольку разум оперирует подобными понятиями, хотя их невозможно потрогать или увидеть. Думаю, и с душой нечто подобное. Причем, ни секунды не сомневаюсь, что и у землян все обстоит именно так, как я только что обрисовал. Так ведь?
— Ну, в общем, так. Хотя можно поспорить. Только я не вижу смысла.
Ну, ладно. Мое имя вы знаете. А как мне вас называть?
— Наставником. Просто наставником. Пусть даже я и не твой наставник.
И, кстати, тебя не раздражает манера обращения на «ты»? Я знаю, у вас больше принято вежливое обращение.
— Ничуть не раздражает! — заверил Ник. — Я еще не в том возрасте, когда обращение на «ты» начинает казаться панибратством.
О кажущейся молодости собеседника Ник заставил себя не думать.
— Тебе, естественно, страшно интересно узнать — зачем я захотел тебя увидеть. Так?
— Естественно, — подтвердил Ник. — Очень интересно.
— Увы, — наставник развел руками, совершенно по-человечески (Ник даже на секунду напрягся, вспоминая — делал он при нем подобный жест, но потом сообразил, что при Кристе наверняка делал). — Вынужден тебя разочаровать. Никакого особого умысла у меня не было. Мною двигало чистое любопытство.
— Значит, и наставникам оно не чуждо?
Юнец засмеялся, запрокинув голову:
— Полноте, Никита! Неужели вы, земляне, воображаете нас всезнайками, окончательно потерявшими интерес к жизни? Это противоречит самой природе разума. Разум всегда сознает, что все отпущенное ему время он только и делает, что карабкается вверх по лестнице. А без любопытства кто же станет карабкаться?
— Скажите, наставник, — Ник снова выловил откуда-то из омута собственных мыслей очередной вопрос, который, вероятно, сумели бы оценить только контактеры. — А насколько выше вы забрались по этой лестнице? Выше, например, меня, среднего землянина?
— Для того, чтобы оценить насколько, нужно стоять еще выше меня. Я ведь, в сущности, ничего не знаю о землянах. Единственный, о котором мне известно хоть что-нибудь — это ты. Прибегну к сравнению, достаточно вольному и поэтичному, но при этом довольно жестокому. Так что не обижайся. Видишь вон ту бабочку, что прячется от дождя в пещере?
Ник невольно обернулся, но, конечно же, не увидел никакой бабочки.
Стол, за которым сидели они с наставником, отделяло от входа в пещеру добрых пятнадцать метров. Разглядеть какую-то там бабочку, сидящую в трещинах древесины, не смог бы, наверное, и самый дальнозоркий из людей.
— Ее путь таков: яйцо-гусеница-куколка-бабочка. Если использовать подобную аналогию, ты — яйцо. Я, вероятно, гусеница, готовая превратиться в куколку.
— А Криста? — выпалил Ник. — И Буга?
— О! — улыбнулся юнец. — Они, несомненно, недавно вылупившиеся гусеницы, неугомонные и вездесущие! Они охотно ползают с места на
