Песочные часы - Веслав Гурницкий

Это не имеет смысла. И никогда не будет иметь. Существует непреодолимый барьер, воздвигнутый воображением и опытом, масштабом сравнений, исключающими друг друга образами мышления, один из которых наверняка ложен. Когда-то я думал, что множественность подходов содействует познанию истины и красы мироздания. Затем лишился иллюзий. Поскольку это превращается в разговор слепого с глухим, который никогда ни к чему не приведет.

Убедившись в наличии таких расхождений, разумно хранить молчание.

IV. Нет, конечно, я напишу, что мне положено, Процедура мне прекрасно известна. Надо просто сориентироваться, как выглядит положение в Кампучии три недели спустя после свержения Пол Пота. Надо объяснить, как получилось, что «красные кхмеры»[4], о которых не так давно писались доброжелательные статьи, из друзей превратились во врагов. И наконец, мне надо удостовериться, насколько соответствуют истине сообщения мировой печати о невиданной жестокости только что свергнутого режима. И как это вышло, что все четыре года никто действительно не имел достоверных сведений о Кампучии. Этого хватит на пять, может быть, на шесть серьезных статей.

И хорошо. Большего не требуется.

V. Вдруг из-за молчаливого холма брызнуло рыжее солнце и начало карабкаться по восточной стороне небосвода с такой скоростью, словно его тянула стрела подъемного крана. Восход солнца в тропиках — это всегда дурно срежиссированный спектакль: становится просто неловко за дилетантскую беспомощность постановщика. Мир становится невсамделишным, искусственным, каким-то неухоженным. Барахло вылезает из-за каждого дерева. Дома покачиваются на курьих ножках. На человеческих лицах, словно бы сделанных из папье-маше, видны следы уродливого грима.

В одну минуту заголосили птицы. Из-за уплывающих облаков полились струи светлого сухого жара. В придорожных зарослях начали раздаваться шуршание и чавканье, шелест и сопение. Заворчали моторы. Охрана подбежала к машинам. При дневном свете открылась взгляду испепеленная солнцем земля, на которой росли редкими клочьями пырей и пыльный лопух. На солнце поблескивали брошенные каски и фляги, обгоревшее брюхо бронетранспортера, неразорвавшиеся снаряды, одна сандалия из автопокрышки и обломки военной техники неизвестного назначения.

Десять с липшим лет ходит по этой земле война. Район «Клюва попугая»[5] — это одно из самых разоренных мест в Азии. Где-то поблизости легендарное индокитайское шоссе № 1 пересекается с давней «тропой Хо Ши Мина». Уже нельзя установить, кто подорвал эти железобетонные бункера и перепахал бомбовыми взрывами стрелковые окопы, где полно гильз, осколков и окровавленных тряпок. На ящиках из-под артиллерийских снарядов — китайские иероглифы. На пулеметных лентах — американская нумерация и отчетливо видное название фирмы: «Brunswick Mfg. Co, USA». У искореженной противотанковой установки знакомые очертания, напоминающие о немецких фаустпатронах сорокалетней давности.

Партизаны воевали здесь с войсками сайгонского режима, американцы — с вьетнамцами, «красные кхмеры» — с войсками Лон Нола, штурмовые бригады Пол Пота — с народной милицией объединенного Вьетнама, новые кхмерские партизаны — с карательными экспедициями полпотовцев. Стреляли и по солдатам в мундирах, и по босоногим крестьянам, по беженцам, женщинам и маленьким детям.

Ни одно преступление, ни одно бедствие не обошли этого закоулка Азии, так как эта территория — ключ ко всему Индокитаю. В силу этого вопрос о судьбе небольшого кусочка земли переносится в высокие сферы мировой политики. Достаточно глянуть на карту: две драконьи челюсти, которые охватывают Сиамский залив, не могут не оказывать ошеломляющего воздействия на умы генштабистов. Здесь пересекаются воображаемые траектории ракет средней дальности, которые идут от Синьцзяна к Молуккскому проливу, от острова Диего-Гарсия до Сахалина. Здесь пролегают кратчайшие воздушные пути. Здесь находятся стратегические акватории дальневосточных флотов и районы, где шныряют подводные лодки, которые вскоре будут вооружены ракетами с ядерными боеголовками мощностью в десять с лишним килотонн и снова будут вынуждены держаться поближе к мелким прибрежным шельфам Южной Азии. Мимо пасти дракона проплывают суда, груженные малайским оловом, корейским вольфрамом, индонезийской нефтью.

Уже несколько десятилетий здесь сталкиваются глобальные интересы, стратегические расчеты, полученные с помощью компьютеров, идеологические принципы, упрощенные до примитивизма, насилие, выступающее без всяких покровов, и народные революции, грозные и чистые, словно пламя. Это относится ко всему данному региону, но здесь, на выгоревших полях «Клюва попугая», все это можно увидеть сразу же, в такой конденсированной форме, которую может создать в своей лаборатории только сама история. Достаточно пройти десять шагов. Здесь рвались авиабомбы и гаубичные снаряды. Раздавались залпы корабельных орудий. Стреляли замаскированные пулеметы. Но больше всего следов оставило автоматическое стрелковое оружие.

VI. Ни хлеб, ни деньги, ни лекарства не имеют ныне столь универсальных свойств и применения в таком поистине общепланетном масштабе, как огнестрельное автоматическое оружие с соответственным запасом патронов. Пятизарядная винтовка, вроде маузера 08/15, была все-таки оружием слишком сложным для партизана-крестьянина. Требовалось иметь представление о разбросе пуль, пользоваться прицелом с изображенными на нем цифрами, заниматься утомительной чисткой длинного ствола. Винтовка была неудобна. Ее трудно было спрятать. Для джунглей она не годилась. А из автомата сумеет выстрелить любой, даже десятилетний ребенок. Меткость стрельбы не имеет большого значения, потому что, выпустив патроны только из одного магазина, можно на минуту прижать к земле целый взвод отборной пехоты. Автомат можно изготовить в любом месте земного шара и успешно использовать в совершенно другом конце земли — везде, куда можно доставить ящики с грузом. Для умения пользоваться этим оружием не требуется ни длительного обучения, ни знания иностранных языков, ни даже умения читать и писать. Пользование автоматом — дело простое и легкое, доступное даже неграмотному. Достаточно вставить магазин и нажать на спуск.

Великое, замечательное изобретение. Тот, кто служил в какой-либо из армий мира, наверняка запомнил, как медленно сгибается указательный палец правой руки и одновременно напрягаются мышцы левого предплечья, чтобы смягчить отдачу. После первых выстрелов это ощущение навсегда остается в мускулах, нервах и в мозгу.

У нас, в Европе, после стольких лет мира автомат вызывает ассоциации исключительно с мундирами регулярных армий. Но за эти же десятилетия в мире произошло примерно двести освободительных войн, восстаний, мятежей и партизанских сражений, в которых автомат играл самую важную роль.

Автомат сделался крестьянским, простонародным оружием, оружием примитивным, точно так же, как некогда им были пики и топоры. Он дал азиатским крестьянам то, чего у них не было за всю долгую их историю, а ведь это была история бесчисленных бунтов и отчаянных выступлений, почти всегда кончавшихся поражением: он дал им во много раз большую убойную силу. Силу, которая в двадцать четыре или семьдесят два раза (в зависимости от числа патронов в магазине) результативнее, чем укол пики или удар мачете. Позвякивание пустых гильз в кармане — это сегодня примерно то же, что в давней Европе оседланный конь и хорошо наточенная сабля.

Нет, это, пожалуй, нечто большее,

Автомат нынче стал самым действенным средством преображения мира для тех, у кого есть повод его переделывать или защищать, если он изменился согласно их пожеланиям. Автомат стал самым надежным и абсолютно универсальным мерилом для идеологии, власти, политической линии, системы правления. Если во многих районах Вьетнама почти у каждого едущего на велосипеде крестьянина за спиной автомат, то вывод из этого может быть только один: вооружить народ может в Азии только такая власть, которая в ежедневном молчаливом всеобщем голосовании получает от основных слоев общества одобрение своей деятельности. Наличие оружия у масс и всеобщее умение вести партизанскую борьбу исключают какое бы то ни было манипулирование, являются проверкой каждого отдельно взятого пункта любой программы.

На Азиатском континенте это совершенно новое явление, последствия которого пока трудно предвидеть. Явление необратимое, которого нельзя не учитывать, если речь идет о ближайшем и отдаленном будущем.

Об этих вопросах редко пишут с полной откровенностью. Наши европейские души не все способны переварить. Требования протокола и рассудительности во внешней политике обедняют краски Азии и зачеркивают ее драмы. Мы почти ничего достоверного не знаем об отчаянных выступлениях в Мадиуне[6] и Телингане[7], о борьбе, которую вела армия «Хукбалахап» на Филиппинах, о многолетних боях малайзийских партизан, о бирманских «Белом Флаге» и «Красном Флаге». Но не детали тут важны. Важна сущность происходящего.