Русская Европия к началу царствования Николая I - Борис Башилов

VI

Исторически сложившийся уклад каждого народа, - по меткому определению Победоносцева. - драгоценен тем, что он не придуман, а создан самой жизнью и поэтому замена его чужим или выдуманным укладом жизни, неминуемо приводит к сильнейшим катастрофам. Ложные идеи и действия правителей и государственных деятелей на основе ложных идей создают почву для изменения психологии руководящего слоя. Усвоив чуждые национальному духу или, что еще хуже, ложные вообще в своей основе, политические и социальные идеи, государственные деятели сходят с единственно правильной для данного народа исторической дороги, обычно уже проверенной веками. Измена народным идеалам, нарушая гармонию между народным духом и конкретными историческими условиями взрастившими этот дух, со временем обычно всегда приводят к катастрофе. Так именно случилось и с русским народом. Текла река времен и каждый день уносил русское государство прочь от свойственных русскому народу идей. Проследить с начала ход развития русского национального государства, и показать затем, как оно было разрушено в результате того, что оно со времен Петра I стало строиться на чуждых русской народной стихии, религиозных, политических и социальных принципах - такова цель, которую поставило перед нами нынешняя страница Русской Истории. Петр I принес величайшее несчастье русскому народу, когда стал насильственно заменять народные верования и сложившиеся на основе векового опыта учреждения. Ни верования, ни учреждения не переходят механически от одного народа к другому. "...Правительственные ярлыки имеют крайне маловажное значение, указывает Лебон. - Никогда не предоставлялось народу выбирать те учреждения, какие он считал лучшими. если бы по какому-нибудь крайнему случаю ему предоставилась возможность избрать такие учреждения, то он не сумел бы их сохранить. Многочисленные революции, последовательные смены конституций, которым мы поддаемся в течение целого столетия, являются для нас тем опытом, который давно должен был бы направить внимание государственных деятелей на этот пункт. Я думаю, впрочем, что разве только в тупом мозгу масс или в узком мировоззрении некоторых фанатиков может еще сохраниться нелепая идея, что перемены общественного строя производятся одним почерком указов. Единственная полезная роль учреждений заключается в том, что они дают законную санкцию тем переменам, которые допускаются установившимися нравами и взглядами. Они, так сказать, следуют за этими переменами, но не; предшествуют им. Характер и мысль людей изменяется не путем учреждений". (Лебон. Психический фактор эволюции народов.) Точку зрения Лебона разделял под конец жизни и знаменитый английский социолог Герберт Спенсер. Вначале Герберт Спенсер, как и все люди радикального, то есть почти всегда утопического мировоззрения, совершенно игнорировал какое влияние оказывает характер народа на его судьбу. Но когда, под старость, он, наконец, понял что характер народа играет основную роль, он перестал верить, что можно произвольно создавать какие угодно "прогрессивные" учреждения. Политические и социальные учреждения всякого народа являются выражением основных свойств его души. Форму учреждений изменить легко, но изменить основу их, коренящуюся на мировоззрении народа и его характере очень трудно. Ни Петр I, ни его преемники вплоть до Павла I, не понимали этого. Разгром масонско-дворянского заговора декабристов и запрещение масонства значительно оздоровляли политическую атмосферу в России, но и этим были устранены только важнейшие препятствия, мешавшие нормальному историческому развитию, но не все.

VII

Живший во время "Великой" французской революции знаменитый французский историк Франсуа Гизо писал, что: "Народы, как они ни хотели, не могут порвать со своим прошлым, имея за собою долгую и славную жизнь; они под влиянием прошлого и когда стараются его отменить, сущность их характера и судьбы, созданные историей, лежат в основании их крупнейших преобразований. Никакая революция, самая решительная и глубокая, не в силах упразднить национальные традиции. Вот почему так важно знать и понять эти традиции не только с тем, чтобы удовлетворить пытливость ума, но и для того, чтобы улучшить международные отношения". Возникшее чрезвычайно рано, еще в Киевской Руси сознание национального единства - единого русского народа и единой русской земли, в Московской Руси окончательно оформляется и дает ей возможность стать национальным государством значительно раньше, чем сложились национальные государства в Европе. Как национальное государство Московская Русь старше современных государств Европы. В то время, как Московская Русь имела уже отчетливое сознание национального единства, Германия, Англия, Франция и другие нынешние государства представляли из себя механическое случайное сцепление большего или меньшего числа феодальных владений, удерживаемых воедино только военной силой, находившейся в руках самого крупного феодала. К моменту, когда Петр I приступил к революционной ломке русских религиозных, политических и социальных устоев - Московская Русь была уже давно сложившимся национальным государством. Ломка этих традиций сулила в будущем неизбежные потрясения и катастрофы. "Москва не просто двухвековой эпизод русской истории окончившийся с Петром, - с горечью констатирует убежденный западник наших дней Г. Федотов. - Для народных масс, оставшимися чуждыми европейской культуре, московский быт затянулся до самого освобождения (1861). Не нужно забывать, что и купечество и духовенство жили и в XIX веке этим московским бытом. С другой стороны, в эпоху своего весьма бурного существования московское царство выработало необычайное единство культуры, отсутствовавшее и в Киеве, и в Петербурге. От царского дворца до последней курной избы Московская Русь жила одним и тем же культурным содержанием, одними идеалами. Различия были только количественными. Та же вера и те же предрассудки, тот же Домострой, те же апокрифы, те же нравы, обычаи, речь и жесты". (Новый Град. стр. 153-154). "Два или три века мяли суровые руки славянское тесто, били, ломали, обламывали непокорную стихию и выковывали форму необычайно стойкую. Петровская империя прикрыла сверху европейской культурой московское царство, но держаться она могла все таки лишь на Московском человеке. К этому типу принадлежат все классы, мало затронутые петербургской культурой. Все духовенство и купечество, все хозяйственное крестьянство ("Хорь" у Тургенева), поскольку оно не подтачивается снизу духом бродяжничества или странничества". (Г. Федотов. Сб. "Новый Град" стр. 75-76). "...В татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица... Что поражает в нем прежде всего, особенно по сравнению с русскими людьми 19 века, это его крепость, выносливость, необычайная сила сопротивляемости". "Есть основания думать, что народ в XVI-XVII вв. лучше понимал нужды и общее положение государства, чем в XVIII-XIX", - пишет Г. Фетодов в статье "Россия и свобода" (Сборник "Новый Град").

VIII

Политические принципы Московской Руси настолько своеобразны, что у других народов мы не найдем ничего похожего на них. Самодержавие очень резко отличается, как от европейских, так и от азиатских монархий. Очень ярко охарактеризовал, политические идеалы русского народа Лев Тихомиров: "Политическая сущность бытия русского народа, - написал он, - состоит в том, что он создал свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше юридических отношений, начало этическое. Этим создана русская монархия, как верховенство национального нравственного идеала, и она много веков вела народ к развитию и преуспеянию, ко всемирной роли, к первой роли среди народов земных именно на основании такого характера государства". "Русский народ, указывает он в другом месте, - выработал тип монархической власти, который является наиболее близким во всей человеческой истории, приближением к идеальному типу монархии. Это самая классическая форма монархии из всех существовавших до сих пор типов монархий. Все остальные типы монархии, бывшие до сих пор по отношению к русскому самодержавию являются неполноценными, менее развитыми типами". (Л. Тихомиров. "Монархическая государственность") Западный абсолютизм, как западная республика - это диктатура закона. Русское же самодержавие, по определению В. Соловьева, есть "диктатура совести", точнее диктатура православной совести. Русское самодержавие есть выработанное русским народом в течение веков своеобразное сочетание начал авторитета и демократии, принуждения и свободы, централизации и самоуправления. Русский народ издавна выражает свое убеждение, что закон не способен быть высшим выражением правды, которую он ищет и которую он хочет установить в жизни. На основании законов, по глубокому убеждению русского народа, праведная жизнь невозможна. Верховная власть не может опираться на безличный закон или, как выражался Иван Грозный, на "многомятежное человеческое хотение". Источники верховной власти, по убеждению русского народа, должны вырастать из совести нравственной личности, подчиняющейся Богу. Не из параграфа "хорошего" отвлеченного закона, а из живого милосердного сердца. Никогда русский человек не верил и не будет верить в возможность устроения жизни на юридических началах. Очень ясно и верно сформулировал основные политические идеалы русского народа И. Солоневич в "Народной Монархии": "В России всегда содержание предпочиталось форме, совесть - букве закона, мораль - силе, а сила - интриге". "Сквозь все достоинства и недостатки русского народа сплошною, непрерывною красной нитью проходит тяга к справедливости. Не к какой-то абстрактной, потусторонней справедливости, а к простой, земной, человеческой, ГОСУДАРСТВЕННОЙ справедливости". "...Не общественная польза, - пишет Лев Тихомиров, - не интересы Отечества, не приличие и удобство жизни диктуют русскому его правила поведения, а абсолютно этический элемент, который верующие прямо связывают с Богом, а неверующие, ни с чем не связывая - чтут бессознательно" Самобытные политические идеалы русского народа, как мы видим, несравненно выше политических идеалов западно-европейских и азиатских народов. В высоте русского политического идеала, как правильно отмечает Лев Тихомиров "лежит трудность его реализации, а трудность реализации грозит разочарованием, унынием и смертью нации, оказавшейся бессильной провести в мир слишком высоко взятый идеал". Но этого-то, нравственной высоты самобытного русского политического идеала и трудности его реализации, русские интеллигенты никогда не понимали. Весь трагизм русского политического развития они объяснили не трудностью реализации высоких политических принципов проистекающих из идеи "Третьего Рима - идеи создания на земле наиболее христианского типа государства, а тем, что Россия будто бы отстала от опередившей ее в государственном строительстве Европы. Только после разразившейся национальной катастрофы отдельные, немногие члены Ордена Русской Интеллигенции имеют мужество признаться в ошибочности своей оценки русских политических традиций. Так, например, на собрании социалистов-революционеров в 1929 году в Париже эсер еврей Бунаков-Фундаминский делая доклад о революции 1917 года заявил например: "Московская государственность покоилась не на силе и не на покорении властью народа, а на преданности и любви народа к носителю власти. Западные республики покоятся на народном призвании. Но ни одна республика в мире не была так безоговорочно признана своим народом, как Самодержавная Московская Монархия... Левые партии изображали царскую власть, как теперь изображают большевиков. Уверяли, что "деспотизм" привел Россию к упадку. Я, старый боевой террорист, говорю теперь, по прошествии времени - это была ложь. Никакая власть не может держаться столетиями, основываясь только на страхе. Самодержавие - не насилие, основа его - любовь к царю" ("Двуглавый Орел", № 25,1929 г.). И стремление к конституции, проявившееся при первых преемниках Петра I, свидетельствует вовсе не о развитии политического сознания по сравнению с Московской Русью, а, наоборот, об упадке политического сознания, ибо свидетельствует, что в высших слоях русского общества все больше увеличивается число людей не способных уже считать основой политических отношений нравственное начало, и считающих что основой политических отношений может быть только бездушный закон.