Создатели континентов - Лайон де Камп

— Хитафия счет своим долгом прибыть на танцы за час до начала. Пуще того, чешуйчатую шею осирианца украшал черный галстук-бабочка. Джон Фицджеральд, конечно же, пришел с Алисой Холм. Герберта Ленгиела это задело, он не знал, куда себя деть, и старался под маской усталости скрыть досаду от того, что Алиса пришла не с ним.

Когда с подносом, уставленным напитками, проследовал Хитафия, некоторые девушки, никогда прежде осирианца не видевшие, завизжали. Алисе тоже хотелось вскрикнуть, но она взяла себя в руки и сказала:

— Ты танцуешь, Хитафия?

— Увы, мисс Холм, не имею возмошность.

— О, держу пари, что ты должен танцевать божественно!

— Не есть так. Дома, на Осирисе, я исполнял танцы ухаживания лутше всех. Бросайте взгляд на мой хвост! Боюсь, што для меня будет надо весь пол. Вы не представлять, как тяжело иметь хвост в мире, где у все нормальные существа хвост нет. Каждый раз, когда я проходить тшерез вращательная дверь…

— Пойдем потанцуем, Алиса, — вмешался Фицджеральд. А ты, чудище, займись своим делом как официант.

— Ну что ты, Джон! — взмолилась Алиса. — Похоже, ты ревнуешь меня к бедняге Хитафии. А я нахожу его очаровательным.

— Я ревную к скользкой рептилии?! Ха-ха! — усмехнулся Фицджеральд, и они закрутились в танце, напоминающем зулусские пляски.

На следующем собрании по приему новых членов братства стоял невообразимый вой — каждый из кандидатов принес с собой по три кошки, прошествовав с ними по дорожкам университетского городка мимо домов и окон своих друзей.

Браун спросил:

— А где же Хитафия? Чудище обычно не опаздывает.

В этот момент в дверь позвонили. Один из новичком открыл ее и тут же отпрянул, а потом скакнул назад, как испуганный олененок, только не с такой грациозностью, а из горла его выбулькнулось что-то вроде лягушачьего кваканья.

В дверном проеме нарисовался Хитафия, с взрослой львицей на поводке. Кошки сыпанули в разные стороны и полезли на занавески, стеллажи и прочие возвышенности. Братьям-йотянам тоже нестерпимо захотелось спрятаться куда подальше, и они остались сидеть на своих местах лишь потому, что не хотели ударить лицом в грязь перед новичками.

— Добрый ветшер! — поздоровался Хитафия. — Это — Тутси. Я взял ее напрокат. Подумал, што если приведу одна достатошно большая кошка, это будет если принес трех, как мне приказали. Вам она нравится, я надеяться?

— Ну и характер! — воскликнул Фицджеральд. — Не просто чудище, а с норовом.

— Теперь меня наказывать лопатками? — В голосе Хитафии звучала надежда.

— Тебя ими бить — что динозавра хлестать одуванчиками. — И Фицджеральд решил недополученные осирианцем удары переадресовать другие кандидатам.

Когда все связанное с приемом новых членов на этот раз было закончено, братья-йотяне устроили небольшое совещание. Бродерик сказал:

— Надо будет им на следующий раз придумать задание позаковыристее. В первую очередь Хитафии. Велим ему, например, принести… э-э… как насчет вставных зубов того парня — он не то императором был на Осирисе, не то еще кем? Из музея то есть?

Хитафия спросил:

— Вы говорить о зубы великого Главного инспектора — Фиссесаки?

— Да, инспектора Рыбы — ну, вы произносите это по-своему, но я имел в виду именно его.

— Это будет отшень большая тшесть. Пока мы не идти, могу я просить мистера Фиттшеральта говорить со мной об один момент?

Джон нахмурился и сказал:

— О'кей, монстр, только поживее. А то у меня свидание.

Они вышли, а остальные братья-йотяне услышали, как Хитафия что-то просвистел Джону в коридоре.

Затем осирианец выглянул из-за двери и сказал:

— Мистер Ленгиел, могу я и с вами поговорить? — И они тоже о чем-то пошептались-посвистелись в коридоре.

Остальные члены братства этого диалога не слышали, потому что их глазам предстало нечто несравненно более интересное. Джон Фицджеральд, в костюме с иголочки, вознамерился их покинуть, а заскучавшая львица в этот момент решила с ним немного поиграть: кто кого поборет? И чем сильнее он пытался вырваться — тем сильнее она на него наседала. Наконец он сдался и лег на спину, а Тутси села рядом и начала усердно лизать ему лицо языком, напоминающим крупный наждак. Терпение Фицджеральда было на исходе, когда вошел Хитафия и оттащил свою «киску» прочь.

— Мне отшен жаль, — промолвил осирианец. — Она такая игривая.

Вечером накануне следующей встречи братства йотян через кусты у местного музея двигались какие-то тени. Дверь открылась, и из нее выскользнула другая тень — судя по контурам, это был высокий широкоплечий мужчина. Он осмотрелся, потом глянул в темноту, из которой только что вышел. Сделав несколько осторожных шагов вниз по ступенькам, человек прошептал:

— Сюда!

Из кустов вышла другая тень — не человека, а чего-то мезозойского. Тень человека бросила тени рептилии какой-то пакет, а в этот момент из дверей вышел сторож и крикнул:

— Эй, вы там!

Тень-человек пустилась наутек, а тень-рептилия нырнула в кусты. Сторож еще раз крикнул, дунул в полицейский свисток и бросился за человеком, но скоро остановился, тяжело дыша. Преследуемый скрылся из виду.

— Будьте вы прокляты! — выругался сторож. — От полицейских все равно далеко не уйдете. Кто же у нас был сегодня после обеда, перед закрытием? Одна пигалица, похожая на итальянку, этот рыжий препод и один амбал, навроде футболера…

Фрэнк Ходиак увидел, что его сосед по комнате собирает свои нехитрые пожитки, и спросил:

— Куда это ты?

Я хотеть уезжать на рождественские каникулы, — ответил Хитафия. — Мен отпускать на несколько дней. — Он со щелчком закрыл свой чемоданчик. — До свидания, Фрэнк. Мне было приятен знакомиться с тобой.

— «До свидания»? Ты уезжаешь прямо сейчас?

— Да.

Судя по твоему голосу, ты и возвращаться сюда не то будешь не то нет.

— Возмошно всякое. Когда-то. Сахаси-штаси , как говорят на Осирисе.

— А что это за забавный пакет ты держишь?.. — Но не успел Ходиак закончить фразу, как Хитафии и след простыл.

На следующем собрании братства Хитафия, до того самый старательный из кандидатов, отсутствовал. Йотяне позвонили в общежитие, и Фрэнк Ходиак сказал, что осирианец уехал несколькими часами ранее.

Всех удивило также перебинтованное запястье Джона Фицджеральда. На вопросы братьев-йотян он ответил:

— Будь я проклят, если сам что-то знаю. Помню только, в какой-то момент обнаружил, что сижу у себя в комнате, а рука у меня порезана.