Ночные грехи - Тэми Хоуг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего! Пульса нет!
— Разряд! — Она снова нажала кнопки. Взгляд на монитор, где ровная зеленая линия разделила пополам экран. — Еще раз. Разряд!
Тело женщины в конвульсиях. Прямая линия изогнулась, как кнут при щелчке, и монитор начал неустойчиво попискивать. Радость и облегчение наполнили комнату.
Они работали c Идой Берген сорок минут, вытаскивая из когтей смерти, только для того, чтоб снова потерять ее через десять минут. Они сотворили чудо во второй раз, но в третий удача отвернулась от них. Ханне пришлось сказать мужу Иды.
Рабочая одежда Эда Бергена тепло и сладко пахла коровой, парным молоком и едва уловимо — навозом. У него было то же стоическое лицо, какие она видела у многих северных фермеров, но его глаза были яркими и влажными от беспокойства, и они наполнились слезами, когда она сказала, что врачи сделали все возможное, но не смогли спасти его жену.
Она села рядом с ним и стала объяснять ему жестокие ритуалы смерти. Даже в это скорбное время надо принимать решения… и так далее… и так далее… Она говорила тихо, монотонно, как на автопилоте, оцепенев от усталости, подавленная накатившей депрессией. Как врач, она часто обманывала смерть, но смерть не позволит ей выигрывать каждый раз, а она так и не научилась, да и вряд ли когда научится, оставаться безразличной к потерям… Адреналин, который подпитывал ее в кризисной ситуации, испарился. Да, потери неизбежны. Но как она ненавидела эту часть работы!
После ухода мистера Бергена Ханна проскользнула в свой кабинет и села за стол, не включая свет, облокотив голову на руки. На сей раз боль оказалась сильнее. Возможно, потому, что она сама впервые в жизни так близко подошла к опасной черте потери. Ее брак находился в опасности. Брак Эда Бергена закончился сегодня. Сорок восемь лет совместной жизни против одного мгновения, когда машину заносит и она летит без контроля по обледенелой дороге. Это были хорошие годы? Годы любви? Станет ли он оплакивать свою жену или просто пойдет дальше?
Теперь она думала о Поле, его неудовлетворенности, недовольстве, скрытой враждебности. Десять лет брака рвались, как гнилой шелк, и она чувствовала себя бессильной это остановить. У нее не было никакого опыта в таких делах. Она никогда ничего не теряла и не имела никаких навыков борьбы с потерями. Она почувствовала, как глаза заволакиваются слезами — слезами за Иду и Эда Берген и за себя. Слезами горя, смятения и бессилия. Она боялась разрыдаться. Ей следовало быть сильной. Ей было необходимо найти решение, сгладить все шероховатости, сделать всех счастливыми. Но сегодня вечером бремя забот оказалось слишком тяжелым для ее хрупких плеч. Она не могла отделаться от мысли, что единственный свет в конце тоннеля — это свет прожектора большого черного поезда.
В дверь постучали, и Кэтлин просунула голову в кабинет.
— Вы знаете, она многие годы наблюдалась у кардиолога в больнице северо-западного Эббота, — сказала она спокойно.
Ханна вздохнула и включила настольную лампу.
— Как пациент Крэйга?
Кэтлин скользнула в кресло для посетителей. Она закинула ногу в кроссовке на колено и рассеянно потерла чернильное пятно на штанине.
— С ним все в порядке. Пара переломов, легкое сотрясение, царапины на шее. Повезло. Когда машину занесло и она начала кружиться на льду, другая машина врезалась в нее с пассажирской стороны… Бедный ребенок. Он очень переживает из-за аварии. Не перестает говорить и говорить, что дорога была сухая, и вдруг гололед, и он не справился с управлением.
— Иногда жизнь преподносит и не такое, — прошептала Ханна, поглаживая кончиками пальцев стоящие на столе часы в форме небольшого кубика. Корпус часов был деревянный, из клена цвета вороньего глаза, на ощупь гладкий, как атлас. Подарок Пола четыре года назад на какой-то юбилей. Часы, чтобы она всегда могла знать, сколько времени оставалось до их встречи…
— Ну ладно! Сегодня вы уже прошли свой скользкий участок, — сказала Кэтлин, — время собираться, приводить себя в порядок и возвращаться домой к Жевунам.
Ледяной холод пронзил Ханну, как кинжал. Она сомкнула пальцы на часах и повернула циферблат к свету. Шесть пятьдесят!
— Боже! Джош! Я забыла про Джоша!
Запись в дневнике
День 1-й
План усовершенствован.
Игроки выбраны.
Игра начинается сегодня.
Глава 2
День 1-й
18.42
— 5 °C
Меган О’Мэлли никак не ожидала увидеть шефа полиции в нижнем белье, но опять же, это был такой день. Она плохо рассчитала время на переезд в новую квартиру, его не хватило. Вернее, она и представить себе не могла столько непредвиденных обстоятельств до, во время и после переезда. Она уже стукнула себя за это. Следовало бы подумать!
Конечно, некоторые вещи невозможно предсказать. Например, она не могла знать заранее, что вчера полетит система зажигания в машине. Она не могла предвидеть, что ее новый домовладелец, хорошенько покутив в бильярдном зале Американского легиона, махнет из города в Лас-Вегас на чартерном рейсе. И как можно предугадать, что поиски ключей от ее квартиры вовлекут полицейский розыск в самые глубокие, самые темные сферы деятельности сыродельной фабрики, или что не будет работать ни одна из коммунальных услуг, когда она, наконец-то, попадет в свою квартиру. Ни телефон. Ни электричество. Ни газ. И это притом, что их должны были включить еще два дня назад.
Бедствия и проволоґчки, сконцентрировавшись в одной точке в правом виске, дали о себе знать немедленно. Небольшая головная боль угрожала перерасти в катастрофическую. Последнее дело начинать работу на новой должности с мигрени. Все могли бы решить, что она — слабая. Маленькая и слабая — образ, с которым ей приходилось бороться и в лучшей форме.
Итак, на сегодняшний день она — полевой агент Миннесотского бюро криминальных расследований, одного из лучших правоохранительных агентств на Среднем Западе. Одна из одиннадцати полевых агентов в штате, всего-то. И единственная женщина. Первая женщина, разбавившая тестостерон в рядах полевых агентов Бюро криминальных расследований. Кто-то где-то, вероятно, гордился ею, но Меган сомневалась, что это чувство распространится на мужские бастионы правоохранительных органов отдаленных районов штата. Феминистки назвали бы ее пионером. Другие использовали бы слова, убранные из стандартных словарей по моральным соображениям.
Меган называла себя копом. Ее тошнило от дискуссий на тему полового различия. Она закончила все необходимые курсы, прошла все тесты — и в классе, и на улицах. Она знала, как держать себя в руках, как обращаться с любой стреляющей штукой на свете. Она полностью отработала часы патрулирования, заработала свои нашивки детектива. Она провела немало часов, выполняя штабную работу, и дважды принимала участие в задержаниях. И вот ее время пришло.
Лео Козловски, пятидесятитрехлетнего агента из Оленьего Озера, сразил сердечный приступ. Тридцать лет пончиков и дешевых сигар наконец доконали его, и бедный старина Лео уткнулся лицом в тарелку послерождественских шведских фрикаделек в кафе «Скандия».
Когда весть о его смерти разнеслась по лабиринтам офисов штаб-квартиры, Меган почтила минутой молчания память Лео, а затем подала еще одну докладную записку суперинтенданту, представляя свое имя для рассмотрения на этот пост. Когда день для принятия решения приблизился, а она не услышала ничего ободрительного, Меган собрала всю свою волю в кулак, взяла послужной список и отправилась в офис специального агента, возглавлявшего региональное отделение Сент-Пола.
Брюс Де Пальма запел старую песню, которую ей приходилось слышать уже не раз. Что все полевые агенты — мужчины. Все шефы и шерифы, с которыми они должны работать, тоже мужчины. Детективы и офицеры, входящие в их сеть, тоже почти все мужчины. Нет, это не дискриминация, это реальность.
— Хорошо! Вот здесь тоже все реальное, Брюс, — сказала Меган и хлопнула папкой с документами по столу, прямо по его регистрационной книге. — У меня больше следственного опыта, больше учебной практики и протоколы задержаний лучше, чем у кого-то еще в списке на это назначение. Я прошла курсы агента в академии ФБР, и я могу отстрелить член у крысы с двухсот метров. Если я не пройду снова только потому, что у меня есть грудь, ты будешь слушать мой вой всю дорогу до отдела местных новостей в «Пионер пресс».
Де Пальма нахмурился. У него была внешность «а-ля Никсон», которая не добавляла ему любви прессы. Меган представила, как в голове начальника прокручивается сцена, где репортеры называют его «уклонистом», который «отказывается от всякого сотрудничества», в то время как камеры сфокусированы на его глубоко посаженных бегающих глазках.
