Моя жизнь с Чаплином - Лита Чаплин

В такие моменты мама обычно улыбалась и кивала — а после, когда мы оставались наедине, выражала несогласие.

— Твой дедушка хочет добра, но он старомоден, Лиллита. Нет ничего дурного в том, чтобы сниматься в кино, и в том, чтобы тебя обожали. Ты хотела бы сниматься?

— Думаю, да.

— Конечно, хотела бы, все хотели бы. И, может быть, когда-нибудь ты будешь сниматься, а мы все будем гордиться тобой!

Дедушку подобные разговоры вывели бы из себя, но не думаю, что для меня это значило больше, чем если бы мама сказала: «Ты хотела бы быть прекрасной принцессой?» У меня было смутное ощущение, что суета вокруг кино затрагивает мой дом, но это не было частью моего мира.

Презрение моего дедушки к актерам имело одно исключение — Чарли Чаплина. Однажды вечером он отправился смотреть «Мейбл за рулем» (Mabel at the Wheel) и, вернувшись домой, был в таком восторге от комика — «Знаете, он ведь тоже англичанин?», — что стал его поклонником. «Помяните мое слово, этот парень будет знаменитым», — предсказывал дедушка, не понимая, что предрекает великое будущее человеку, который и без того уже знаменит. В следующие годы наша семья не пропускала ни одной картины с Чаплином.

Уже через девять лет, мой дед размахивал оружием с криком: «Я убью этого сукиного сына за то, что он сделал с этим ребенком!»

В тот год, когда я впервые увидела Чарли Чаплина, дедушка построил новый многоквартирный дом «Наварро» и вместе с бабушкой переехал в одну из квартир. Мы с мамой переехали в квартиру поменьше в том же здании, и она продолжала видеться с Хэлом под присмотром своего отца. Хэл обычно приходил к ужину, иногда каждый день в течение недели. Мне он нравился, и было непонятно, чем он не угодил дедушке. Хэл был высокий, красивый мужчина, он много смеялся и никогда не забывал принести мне подарок. Он уделял мне внимание — порой, казалось, даже большее, чем маме, — он сажал меня на колени и говорил: «Если твоя мама выйдет за меня замуж, мы все втроем будем вместе навсегда, и ты будешь моей маленькой дочкой». Эта идея казалась мне прекрасной, я рисовала себе картины, как мы втроем сидим на пикнике, или, взявшись за руки, гуляем по улицам, а другие дети наконец могут лицезреть моего отца. Если он въедет к нам, он будет спать с нами в одной постели, и это вполне нормально.

Но чем больше я спрашивала маму о том, собирается ли она выйти замуж за Хэла Паркера, тем уклончивее были ее ответы. О ее решении я узнала совершенно неожиданно.

Однажды ночью я легла спать в нашу с мамой постель. Потом помню, как проснулась на кушетке в гостиной и услышала голоса, идущие из спальни. Мамин и мужской.

«Мама…» — позвала я, по какой-то причине боясь встать.

«Все в порядке, Лиллита, — отозвалась она. — Оставайся там и спи. Все нормально».

«Мама, кто там с тобой?»

Вместо мамы мне ответил Хэл Паркер: «Это я, милая. Твой новый папа. Постарайся заснуть».

На следующее утро я была в квартире у дедушки, когда мама спокойно и с достоинством, сообщила, что она и Хэл накануне поженились. Я ожидала, что дедушка рассвирепеет. Но этого не произошло. «Ты сделала ошибку, — сказал он. — Но дело сделано. Когда все пойдет под откос, не приходи ко мне в слезах».

Некоторое время я была под впечатлением, что меня выселили из спальни. А поскольку стена между гостиной и спальней была очень тонкая, ночью, когда везде уже был выключен свет, мне не давал уснуть скрип кроватных пружин.

Тем не менее вскоре я привыкла к этому, ведь со мной случилось кое-что волнующее: у меня был папа, и притом любящий. В свои выходные дни Хэл выводил меня куда-нибудь — именно меня, — и он не позволял маме никому говорить, что я не его дочь. Он работал заместителем директора Сесила Де Милля на Вайн-стрит, и ему доставляло удовольствие приводить меня в киностудию и представлять всем как свою дочь. Однажды, шутки ради, он устроил меня и маму статистами на съемки фильма с Джеральдин Фаррар и Уоллис Рейд. Я была в восторге от внимания, которое это повлекло за собой.

Хэл был добрый и внимательный человек, и совершенно очевидно, что он и мама любили друг друга. Но со временем он стал все чаще оставаться дома, и я слышала, как мама подкалывает его за лень и нежелание ходить на работу. Позже я поняла, как поняла и мама, что дело не в лени, а в болезни. Хэл очень много курил, несмотря на тяжелую аллергию на никотин. Хотя все врачи его предостерегали, он продолжал курить, утверждая, что не в силах бросить. Наконец он настолько ослабел, что не мог даже по утрам выползти из постели. После нескольких предупреждений его уволили из студии. А мама начала работать.

Мало-помалу ее любовь к нему уменьшалась, а моя — становилась все сильнее. Живо вспоминаю одну глупую игру, в которую я часта играла. В «Наварро» был лифт, стены которого были сделаны из широко расставленных металлических пластин. Я входила внутрь, нажимала все кнопки от первого до последнего этажа и ложилась на пол кабины, так что ноги между пластинами «ходили» вверх и вниз. Однажды мои ноги перекрестились и застряли в металлическом каркасе. Лифт продолжал ездить. Всякий раз, когда он доезжал до низа, мои ноги больно царапало, а я не могла высвободить их.

Я вопила от ужаса. Я слышала, как зовут меня мама и Хэл, не зная, где я, и бегая в безумии то вниз, то вверх. А я настолько была парализована страхом, что не в силах была ничего сказать им. Хэл добрался до меня первый и держал меня на руках, пока мама была в истерике.

«Ну все, детка, все, — успокаивал он, — теперь все позади».

Я изо всей силы впилась в него и не отпускала всю дорогу до квартиры. Мама хотела взять меня на руки, но я ни в какую не хотела оставить Хэла. Пригласили врача, а я продолжала цепляться за Хэла, хотя мама была рядом. Даже после того как доктор сказал, что никаких повреждений, кроме ссадин и синяков, у меня нет, я умоляла Хэла оставаться со мной, пока не заснула.

Я помню этот инцидент так отчетливо, потому, что он помог мне понять не только, как много значил для меня отчим, но и как много я значила для него. Еще долго после того, как я оправилась, Хэл продолжал спрашивать меня, все ли в порядке, и говорил, какое облегчение испытал, узнав, что я не пострадала.

Это была одна из причин моего уныния, когда мама сказала мне — а мне тогда было девять, — что дедушка прав, и ее брак с Хэлом Паркером оказался неудачным. «Он очень славный и нравится мне, дорогая, но дело в том, что он просто не в состоянии содержать нас. Я зарабатываю недостаточно денег, чтобы заботиться обо всех троих, а дедушка не хочет помогать, так что…»

«Нет! — кричала я. — Нет, мама, я его не брошу! Давайте останемся вместе навсегда, как мы говорили! О, мама, пожалуйста, не делай этого…»