Воин - Дмитрий Колосов

Стены врезанной в платформу лестницы украшали барельефы, изображавшие военные и дворцовые стены, а также статуи древних магических божеств — крылатых грифонов, баранов, быков и козлов, сфинкса и подземного льва с острым хвостом скорпиона.

Сзади послышался цокот копыт. Странник обернулся. Сидя верхом на коне, по лестнице взбирался богато разодетый вельможа. Вот он поравнялся со странником, бросил на него презрительный взгляд и поскакал дальше. Хотел поскакать… Его лошадь вдруг заартачилась, встала на дыбы и сбросила седока на каменные плиты. Проделав это, животное мгновенно успокоилось и застыло на месте. Пряча улыбку странник продолжил свой путь. Едва он поравнялся с изрыгающим проклятья вельможей, как тот мгновенно согнулся в низком поклоне и пробормотал:

— Прости, что не узнал тебя, просветленный.

Странник кивнул головой и прошел мимо. Вельможа обжег его спину ненавидящим взглядом. Но странник уже привык к подобным проявлениям неприязни и не обращал на них никакого внимания.

Взобравшись по лестнице на платформу он прошел через портик, украшенный четырьмя огромными статуями быков и очутился в тачаре — личных покоях царя.

Здесь роскошь сочеталась с комфортом. В просторных залах тачары не было громоздких каменных или электроновых изваяний, вместо хладного мрамора пол был покрыт светло-серой штукатуркой, а стены обиты теплым деревом. Из небольших арочных окон лился мягкий свет, блики которого терялись в драпировках из пурпурной шерсти.

В приемной зале было немноголюдно. Присутствовавшие здесь люди разбились на несколько групп. Одну составляли близкие родственники царя Арсам, Гиперанф и Гистасп. Облаченные в длинные, расшитые золотом хламиды они негромко переговаривались. При появлении мага все трое после некоторых колебаний приветствовали его поклоном головы. Странник ответил им тем же. Неподалеку от родственников царя стояли пятеро или шестеро вельмож. Большинство из них также поклонились вошедшему, лишь Артифий, сын Артабана поспешно отвернулся.

У стены возле статуи крылатого барса скучал в одиночестве человек, чьи скромные одежды, резко контрастирующие с богатыми хламидами сановников, свидетельствовали о том, что он родом с запада. Его тело облегал простой льняной хитон, на ногах были легкие сандалии. Он казался скромной пичугой в окружении пышных павлинов. То был спартанский царь Демарат, изгнанный из родного города. Скользнув по магу безразличным взглядом, спартанец вернулся к прежнему занятию — устав созерцать надутые физиономии эвергетов[8] и родственников царя он предпочитал рассматривать вооружение стоявших у дверей, что вели во внутренние покои, бессмертных.

Окинув комнату взором и кивнув эвергетам в знак приветствия странник встал у стены. Ждать пришлось недолго. Распахнулась дверь и в залу вошел начальник личной охраны царя Артабан. Парсийские вельможи склонились в низком поклоне. Лицо спартанца скривила презрительная гримаса, которую он даже не попытался скрыть. Глядя на него, маг не сумел удержаться от улыбки. Он прекрасно понимал гордого воина, привыкшего склонять голову лишь перед друзьями, павшими на поле брани. Магу был также неведом придворный поклон. Он мог пасть на колени лишь пред сильным, но время сильного еще не пришло.

Даже самые большие недруги не могли отрицать, что Артабану самой судьбой предназначено быть государственным мужем. Он намного превосходил всех прочих сановников: и умом — острым, властным, быстрым в выборе решений, — и внешностью. Высокого роста он был статен, дороден; большая холеная, окрашенная хной борода подчеркивала мужественные очертания лица, нос был подобен острому орлиному клюву, глаза светились мыслью, но могли метать и молнии.

Артабан оглядел собравшихся, задержав взгляд на маге, после чего сказал:

— Великий царь, царь царей, царь двадцати трех провинций, сын Дария, внук Виштаспы, богоравный Ксеркс моими устами выражает свою волю и объявляет, что сегодня будут приняты Гистасп, сын Дария, Арсам, сын Дария, Анаф, сын Отана и Артифий, сын Артабана. Остальным повелеваю явиться на следующее утро.

Недовольно ворча вельможи, которым было отказано в приеме, разошлись. Ушел и Демарат. Маг остался стоять на месте. Вновь взглянув в его сторону Артабан провозгласил:

— Царь повелевает войти в его покои Гистаспу, сыну Дария.

Следом за Гистаспом были приняты и другие сановники. Выходили они очень быстро, что свидетельствовало о том, что царь торопится и не склонен вступать в длинные разговоры. Маг догадывался о причине подобной спешки. Падежный информатор из числа приближенных царя сообщил, что в царский гарем доставлены две очаровательные ионийки. Судя по всему Ксерксу не терпелось отправиться к своим новым наложницам.

Зала опустела. Остались лишь бессмертные, да невозмутимый маг. Давая отдых ноющим от ходьбы ногам он прислонился к безобразному каменному туловищу какого-то монстрообразного божества. Лица бессмертных дрогнули от этого кощунства. Негромко скрипнула створка приотворяемой двери, появился Артабан.

— Ты еще не ушел, Заратустра? — деланно удивился он.

— И не уйду. — Маг усмехнулся. — Не ради этого я проделал многочасовой путь.

— О, я понимаю тебя! — Артабан махнул рукой, приказывая бессмертным удалиться, и дружески тронул Заратустру за локоть. — Дорога, пройденная ногами отшельника, несоизмеримо дольше, чем та, что проскакал конь Гистаспа или Гиперанфа. Поверь мне, я искренне сочувствую тебе, великий маг, но ничем не могу помочь. Царю не терпится устремиться в сребростенный гарем.

— Да, великий царь падок до иониек, — невозмутимо согласился Заратустра.

Пальцы Артабана, сжимавшие локоть странника, ощутимо дрогнули. Вельможа конечно же подозревал, что Заратустра имеет соглядатаев среди придворных, но не думал, что они столь осведомлены — ведь девушек доставили из Сард лишь ночью. Однако Артабан быстро совладал с собой. Коротко рассмеявшись он поспешно сменил столь щекотливую тему разговора.

— У повелителя много забот. Увы, он не всегда располагает временем выслушать советы своих мудрых слуг.

Заратустра, прекрасно знавший, что именно Артабан решает, кто попадет, а кто не попадет на прием к царю, заметил:

— Я слышал, что в последнее время великий царь стал прислушиваться к советам одним и совершенно забыл о других.

— Недоумеваю, Заратустра, кого мог забыть великий князь.

— Ну, например, Мардония или Мегабиза.

— В твоих словах отсутствует истина, маг. Как может повелитель забыть о Мегабизе, сыне благородного Зопира, оказавшего столь значительную услугу его деду Курушу, или Мардония, долгие годы верно служившего высокочтимому отцу? Они, как и прежде, пользуются благорасположением повелителя.