Право первородства - Генри Олди

Отец одобрил.

Шло время. Артур рос крутым, Шамиль — великим. Чемпион города, области, страны, Европы… Иногда — реже, чем хотелось бы, — стареющий Рустам возил сыновей в Дагестан: хвастаться.

За Шамиля ему простили отъезд. «Сердце моё! — говорил Рустам рыдающей жене, когда та преграждала мужу путь на вокзал.

Ну что за глупость: горячий регион? Кебаб, вино и друзья! Горячие объятая! Горячий шашлык! Кто в Махачкале обидит Чисоевых? Самоубийца, да? Меньше смотри телевизор, сердце!» Жена плакала и цитировала новости: в Цумадинском районе убит тот, в Гунибском районе застрелен этот, в Табасаранском районе… Сыновья ждали на улице.

Болезнь подкралась со спины, как и подобает трусу. Рустам боролся до последнего. Всё чаще он вспоминал минского Медведя, которому двадцать пять лет назад проиграл чемпионат СССР. Болезнь ломала круче могучего белоруса. Рустам ходил по палате и мычал — лошадиная доза промедола не спасала. Врачам говорил: это я пою. В горах так поют, когда радуются. Сыновей поднял, отчего не радоваться? Он был ещё жив, когда наверху приняли решение о проведении открытого турнира в его честь. «Памяти Чисоева» — подразумевалось, но не озвучивалось. Что ж, сверху видно всё: Рустама Чисоева похоронили за два месяца до проведения турнира.

Шамиль и Артур записались в участники.

Город встал на уши. Братья шли к финалу, как два раскалённых ножа сквозь брусок масла. Оба — тяжеловесы; им оставалось пройти полуфинал, чтобы сойтись друг с другом за кубок, где на краю чаши стоял бронзовый отец. Город предвкушал поединок, но в результате никто не сомневался. Знал и Артур: ему не сладить с братом. Крутому — с великим, первородным. Это знание таскалось за Артуром по улицам, сидело с ним за одним столом, бродило ночью вокруг кровати. Шамиль хвалил все Артуровы поединки. Указывал на ошибки, давал советы. Отец будет рад, говорил Шамиль. Чемпион так привык быть первым, что не сомневался: отец обрадуется его победе и второму месту Артура. Так было всегда — отчего ж не сейчас?

Полуфинал назначили на субботу.

В пятницу приехал дядя Расул.

Строго говоря, он не был братьям Чисоевым дядей по крови. Но разве это важно? Дядя Расул явился помянуть друга детства. Дядя Расул снял номер в «Мире» и звал к себе. После турнира, сказал Шамиль. В понедельник. Обидится, вздохнул Артур.

Ты его знаешь. Хорошо, в воскресенье вечером, сказал Шамиль. Сразу после финала. Наверняка обидится, повторил Артур.

Он с дороги, сидит в номере, ждёт нас. А мы не придём, в лицо плюнем. Ладно, кивнул Шамиль. Твоя правда.

Артур промолчал. Он знал, что делает.

Дядя Расул привёз чёрной икры. В литровой банке. Сверху икра была залита подсолнечным маслом, чтоб не портилась. Дядя Расул родился в Сулаке, селе браконьеров, мастеров вспороть брюхо осетру. Ещё он привез коньяк, тот коньяк делали в подпольном цеху, принадлежащем дяде Расулу. Тёмный янтарь с запахом старого дуба и мускатного ореха. Учитывая, что знаменитый Кизлярский завод пал в бою с разрухой и не успел возродиться к новой славе, продукция дяди Расула шла на ура. «Светлая память Рустаму!» — возгласил дядя Расул. Разлив коньяк по гранёным рюмкам, размером с добрый стакан, он начал говорить о покойном: хорошее, только хорошее и ничего, кроме хорошего. Это была песня. Это был гимн. Это был плач седых гор над обмелевшим морем.

Артур пригубил.

Шамиль выпил.

Дядя Расул сам намазал братьям по бутерброду. Вспомнил, как водил их, маленьких, на кабанов. Он и впрямь водил — и ружья давал. Мужчины! Сыновья мужчины! Дядя Расул налил по второй. Смотри, Рустам! Каких орлов воспитал! Каких львов… Ничего, что ты ушёл рано. Ты живёшь в своих детях. Земля тебе пухом, дорогой Рустам! Твой прах здесь, а сердце твое — в горах!

Артур пригубил.

Шамиль выпил.

Дядя Расул заварил чай. Сделал ещё бутербродов. Сливочное масло легко впитывалось ломтиками городской булки. Чёрной, влажной после дождя землёй ложилась икра. Дядя Расул легко мог, что называется, «накрыть поляну» в гостиничном ресторане. Десять полян! Сто! Но он был человеком старой закалки. Рестораны успеются. Рестораны — пхе! Сегодня — он и сыновья Рустама, о котором он скорбит. Нам хватит. Правда, мальчики? Ваш отец — вы даже не знаете, какой это был золотой человек! Тётя Мегри выплакала все глаза. Дедушка Абусалим — вы помните дедушку Абусалима? — сказал: «Лучшие уходят рано!» Поцелуйте маму, мальчики, ей крепко досталось. Вах, эти болячки…

Ваше здоровье, дядя Расул, сказал Шамиль. Живите долго, не болейте. Вы нам теперь как папа. Дайте я вас обниму. Борец умеет обнимать по-разному. Врагов — так, чтоб кости трещали. Друзей так, чтоб сил прибавлялось. Вас я обниму так, что на сто двадцать лет хватит. Будьте здоровы, дядя Расул, и тётя Мегри пусть будет здорова, и дедушка Абусалим.

— До дна! — вскричал дядя Расул, утирая слезу.

Шамиль выпил до дна.

Артур тоже выпил до дна. В его рюмке плескался чай.

Вечер только начинался.

Завтра Шамиль Чисоев проиграет схватку Денису Зайцу со счётом 1:3. Артур Чисоев победит Глеба Назаренко со счётом З:0, а в воскресенье, в финале, порвёт на тряпочки Зайца, ошалевшего от внезапной победы над «самим Шамилем». Стоя на верхней ступеньке пьедестала, мокрый от пота, прижимая к груди кубок — голова бронзового отца едва не выколола Артуру левый глаз, — Чисоев-младший улыбнётся рукоплещущим зрителям. «Молодец! — заорёт с трибун Шамиль, размахивая руками. — Наша кровь!» Артур кивнёт, с достоинством принимая похвалу брата.

Как старший — от младшего.

17:41

…будь ты проклят…

— Почему в объезд?

Личную реальность заклинило. Артуру казалось: он застрял в дверной «вертушке», которую шутки ради поставили на стопор. И вот — ни туда, ни сюда. Он мог только пялиться на мир сквозь мутное, засиженное мухами стекло. Там, снаружи, люди беззвучно, по-рыбьи разевали рты. Медленно, словно в толще воды, проплывали автомобили… Чужая, бессмысленная, но всё-таки жизнь. А его жизнь уложили на обе лопатки.

Он не сразу заметил, что Толик свернул с обычного маршрута. Автомобиль охраны — такой же Lexus LX570, как у самого Чисоева, — следовал в десяти метрах позади, как привязанный.

— Ты куда?

— Проспект Гагарина перекрыли, — не оборачиваясь, отозвался Толик. Авария, что ли? Или ЧП… Я сейчас по радио найду. Можно, Артур Рустамович?

Толик знал: шеф не любит радио. Но водителя распирало от любопытства. Из-за чего перекрыли целый проспект? Все, небось, уже знают, один он…

— Ищи, — отмахнулся Артур.

Не веря своему счастью, Толик поскорее — пока шеф не передумал — ткнул пальцем в кнопку, безошибочно попав на канал «горячих новостей».

— …для установки рекламного билборда, — ворвался в салон взволнованный женский голос. — Работы вела бригада уроженцев Камеруна…

— И до нас докатилось, — буркнул Толик. Бритый затылок водителя побагровел от сильных чувств. — Политкорректность! Нет чтоб сказать по-честному: «негров». И всем понятно. «Уроженцы Камеруна», блин… Да хоть Буркина-Фасо!

В школе у Толика по географии было «отлично».

Профессионально взволнованная дикторша, ЧП на проспекте, ворчание Голика, проблемы камерунских негров — всё это было фуфлом. Плюнуть и растереть. Артур достал из кармана мобильный, включил, изучил список пропущенных вызовов. Геныч, снова Геныч, Шамиль в ассортименте, кто-то из юротдела, зампредправ банка, опять Геныч, директор отеля… Короедов. Кто такой Короедов? А, ну да, директор рекламного агентства… Геныч. Селиванова из благфонда…

Звонка от Ксюхи не было. Чисоев открыл список СМС за двое суток. Нет, он ничего не проглядел. Сообщений от Ксюхи тоже не было. Артур набрал номер дочери.

«Абонент временно недоступен. Перезвоните позже».

В прошлый раз ему ответили: «Абонент не может сейчас ответить на ваш звонок. Перезвоните позже». А ещё раньше — просто длинные гудки. Трубку никто не брал.

— …как сообщил рабочий, металлическая свая неожиданно целиком провалилась под землю! — в голосе дикторши звучал странный, почти сексуальный восторг. — Несмотря на это, бригада продолжила работу. Одна за другой сваи исчезали под землёй, но это не остановило упорных камерунцев…

— Во придурки! — икнул, давясь смехом, Толик.

Он украдкой покосился на шефа. Толику частенько влетало от Чисоева за привычку болтать за рулём, комментируя что ни попадя. Он честно пытался сдерживать словесный понос, но получалось плохо. «Уволит!» — с тоской думал Толик после очередной головомойки. К счастью, отменная пунктуальность, двадцатилетний водительский стаж и прекрасное знание города спасали болтуна. Чисоев профессионалами не разбрасывался.

Не интересуясь терзаниями водителя, Артур вновь набрал номер дочери. Где ты, Ксюха? Возьми трубку чтоб тебя! Он привык к закидонам дочери, смирился с ними. Ксения Артуровна — погода на улице. Можно ругаться, можно терпеть, но сделать ничего нельзя. К сожалению, старые привычки, основанные на опыте, дали сбой. Сейчас сам опыт рушился в тартарары.