Храброе сердце - Мойра Янг

Он делает глубокий вдох. Он открывает дверь. И входит внутрь.

Молли за стойкой. Она вытирает насухо стопки. Ржавые, помятые питьевые жестянки и кружки, выглядят еще более отталкивающими, чем в прошлый раз, когда он здесь был. Она прокладывает себе путь к нему через них, как будто у неё тут толпа жаждущих по скорее выпить. Он единственный посетитель.

Она поднимает глаза. Она ничего не может с собой поделать и вздрагивает от удивления. Но тут же на её лице вспыхивает радость. И что-то еще. Облегчение. А затем так же быстро, вся эта гамма чувств исчезает, как не бывало. А на лице появляется привычная маска. Улыбка - всё это уже я слышала. А в глазах - чего я только не повидала.

У них есть своя история, у него и у Молли. И она уходит корнями очень глубоко. Но эта радость предназначалось не ему. Никогда она не была для него необузданным и желанным счастьем, которое он мельком увидел только сейчас. Нет. Она думает, что Айк приехал вместе с ним. Он глотает воздух от того, что у него внезапно перехватывает горло.

— Ну-ка, ну-ка, — протяжно говорит она, — посмотрите, кого занесло к нам ветром.

Она возвращаетца к своей работе. Ее длинные светлые вьющиеся волосы собраны сзади в хвост. У нее отвлекающие губы. Опасно изогнутые. Прямой взгляд. Путешественники делают большой крюк, только ради того, чтобы побывать с ней в одной комнате. Это самое лучшее, на что они могут надеятца.

— Молли Пратт, — говорит он. — Напомни мне, что такое небесное существо, как ты, делает на этой свалке?

— Подаю ядовитое пойло таким же негодяям как ты, — говорит она. — И я запрещаю тебе называть мое место свалкой.

— Ты запрещала мне в прошлый раз, — говорит он, — и много раз до этого. Помнишь?

— Ох, я припоминаю, — говорит она. — Ну что же, заходи, не стесняйся. Ты робок, как девственница в первую брачную ночь. Садись, выпей, притащи стул для Айка. Где он? Ставит на постой лошадей?

Он не отвечает. Он будет оттягивать с этим, до тех пор, пока уже невозможно будет не ответить. Сначала пропустить стаканчик, а то и три. И ждать подходящего момента. Он идет к бару, хватая по дороге парочку деревянных табуретов. Он садится, бросая на пол свой дорожный мешок, а пояс с оружием кидая на барную стойку. Здесь повсюду песок. Забившийся по углам. У его ног, сквозняком залетающий через дверь.

— Плохие вещи творятца там, Молли, — говорит он.

— Добро пожаловать в Новый Эдем, — говорит она. — Это новый солнечный мир.

— Кровавый мир, ты имеешь в виду, — говорит он.

— Мир всегда был кровавым, — говорит она. — Только в наши дни, кровь некоторых людей лучше, чем у других.

— Какие новости? — спрашивает он. — Тонтоны похоже уже не те, што прежде. Кто теперяча у власти? Ты когда-нибудь слыхала такое имечко, как ДеМало?

Она качает головой.

— Он зовется - Кормчий, — говорит она. — Захватчики земель, ой, пардонте, Земельные Распорядители, — они с таким придыханием произносят его имя, как будто он вовсе не человек. Они говорят, што он творит чудеса. И што он здесь для того, чтобы исцелить землю.

— Ты не должна быть здесь, — говорит он. — Тут не безопасно.

— Что ж, не без этого, — говорит она. — Тонтоны не жалуют самогон и шлюх. О боги, времена изменились. Но у этих ублюдков более важные дела на уме, чем это место. Земли пояса бурь не хорошее место для них. Я разрешила Лилит и другим девочкам уйти, и как ты можешь видеть, у меня не очень много народу. Шлюх нет, самогона немного, они не собираютца мешать мне.

— Ты не знаешь этого наверняка, — возражает он. — Тебе нужно уйти, Молли.

— Это мой дом, Джек, — говорит она. — Мое дело. Я занимаюсь этим с пятнадцати лет. Мой отец занимался этим до меня, и он получил его в наследство от своего отца. Я всю свою жизнь имела дело с упертыми сукиными детьми.

— Я видел их, Молли, видел их в действии, — говорит он. — Ты хочешь отдать свою жизнь ради этого места? Ради этова?

— До этого никогда не дойдет, — говорит она. — А если дойдет, я могу позаботитца о себе.

— Хорошо, но ты не должна быть здесь одна, — говорит он. — Когда ушли девочки?

— Недавно, — отвечает она. — Все в порядке, я могу рисковать собой, но не ими.

Што-то в том, как она говорит, заставляет его глаза сузитца.

— Во што ты ввязалась? — спрашивает он.

— Забей, — говорит она. — Эта тема для разговора закрыта.

Она подталкивает к нему переполненную, ржавую консервную банку. На ее поверхности плавают мертвые жуки.

— Пей, давай, — говорит она. — Платы брать не буду. Я лучше налью еще одну и для Айка. Вы должно быть ребята ссохлись по такой-то жаре.

Пока она наполняет другой стопарь, а он выуживает жука, она глядит на дверь.

— Што его там задерживает? Ой, только не говори мне, знаю. Поди ж, прячетца за свою кобылу. Это так похоже на него, послать тебя первым в стан врага, разведать што к чему, пока он ждет на безопасном расстоянии. «Я вернусь через три месяца», говорит он мне, «Молли, я даю тебе слово, а после я вернусь и буду подле тебя. И никогда тебя больше не покину. Три месяца, красотка моя». А сам пропал на три года, десять месяцев и шесть дней. Я сказала это тогда, Джек, и щас повторю: чтобы ты не смел переступать порог моего кабака, если не приведешь обратно Айка, штобы я, наконец-то, стала уже честной женщиной. На веки вечные, аминь. Если ты так не сделал, то я засуну тебя в котел и сварю припаршивейшую барматуху. Говорила я это или нет?

— Говорила, — подтверждает он.

— А разве я не та женщина, которая держит слово?

— Та самая.

— Што ж, тогда, — говорит она.

Он опрокидывает стопку с выпивкой. Задыхаясь, когда та попадает в горло.

— Гадость какая, — сипит он, когда к нему возвращается способность говорит. — Что это?

— Виски из полыни, — отвечает она. — Сварен в прошлый вторник. Он отгоняет клопов, вшей, мух. Помогает также от седловой чесотки. Последний человек, который попробовал это, бежал отсюдова на четвереньках, завывая, как волкодав.

— В один прекрасный день ты кого-нибудь траванешь, со смертельным исходом, — говорит он.

— А кто сказал, что я этого уже не сделала? Какого черта беречь человеческий род? Она спрашивает так, как будто ей более чем плевать на это.

— Освежи-ка, — скажет он ей. Он толкает к ней стопку. — Не забывай подливать, — говорит он.

— Сам давай, — говорит она.

Она разглядывает свое отражение в осколке зеркала, которое она хранит за стойкой. Она щиплет себя за щеки, кусает губы и возится с волосами, все время, бросая короткие взгляды по направлению к двери. Двадцать девять лет, а ведет себя как нервничающая девчонка, ждущая того, кто заставляет ее сердце биться быстрее. От вида этого его сердце сильно сжимается.