Я заберу твои слёзы - Айше Лилуай

 Впрочем, мысли о ведьмах как раз-таки не были посторонними в этой страшной пещере. Все здесь буквально кричало о них, словно старые сказки, которыми Андор пугал ее в детстве, вдруг ожили и готовы превратиться в явь.

 За всю дорогу Валькири проронила только одно слово.

 - Пришли, - сказала она, когда девушки оказались в просторном подземном зале, посреди которого была навалена груда темно-серых валунов, кое-где покрытых тонкой зеленоватой пленкой водорослей. Самый верхний камень в этой груде был широким и плоским, так что по форме все это нагромождение напоминало стол. И очень неприятным образом (отчего Келда вдруг похолодела) навевало мрачные мысли о жертвенном алтаре.

 - Что это, Валькири? – шепотом спросила девушка.

 Прежде чем ответить ее спутница долго стояла у каменного стола и, не отрывая взгляда, смотрела на него стеклянными глазами, словно вспоминая о чем-то грустном.

 - Это мое проклятие, Келда, - глухо ответила наконец Валькири. – Много веков назад здесь убивали ведьм.

 Вновь наступило продолжительное молчание.

 - Но… Валькири, ведь ведьмы, они… Ведь ведьм никогда не существовало.

 Два острых осколка впились в глаза Келды.

 - Откуда ты знаешь?

 - А ты разве веришь в то, что раньше по земле ходили таинственные красавицы, которые владели искусством колдовства и подчиняли других своей темной воле, а после заканчивали свои жизни, корчась на костре?

 - Я верю в то, Келда, что раньше по земле ходили несчастные, которые стали жертвами подлой клеветы и злобного суеверия и которых убивали здесь, почти ровно там, где ты сейчас стоишь!

 Келда непроизвольно отступила на шаг назад, подальше от страшного сооружения из камней.

 - Но ведь это просто абсурд какой-то! Это просто сказки болтливых старушек, которым больше нечем развлечь своих внучат! Опомнись, Валькири! Не было никаких ведьм!

 - Да, не было, я знаю! – воскликнула Валькири. – Не было! В том то все и дело, что не было никаких ведьм! Но были тысячи ни в чем неповинных девушек, которых обвиняли в колдовстве и без всяких доказательств приводили сюда, где их ждал вот этот стол – и огонь. Их убивали, их предавали жгучему пламени, и пока они корчились от боли, их палачи корчили свои жестокие лица от омерзительного хохота, который перекрывал крики умирающих. Эти крики, отразившиеся от стен и потолка, навек остались здесь, и этот каменный алтарь вобрал их в себя, чтобы навсегда сохранить. И он сохранил. Знаешь, камень обладает очень длинной памятью… Я повторю, слышишь? Не было никаких ведьм! Но ИХ обвиняли в колдовстве и убивали – и тогда они СТАЛИ ведьмами! Стали! И теперь они живут здесь и зовут сюда живых людей, чтобы понемногу погубить весь мир. Их сладкие голоса отравляют разум, отравляют душу… Они готовы свести с ума и подчинить себе каждого, до кого только смогут дотянуться из глубины Средневековья…

 Келда в ужасе смотрела на жертвенник.

 - Но зачем ты привела меня сюда? – шепотом спросила она.

 - Я ведь обещала, что открою тебе загадку фьордов. Вот она – правда. Крики умирающих ведьм, смешанные с безумным хохотом их инквизиторов и сохраненные в этом камне, веками живут в этой пещере. И если прислушаться, еще можно разобрать почти неуловимую вибрацию этих голосов… Эта вибрация отражается от стен и приобретает силу, она носится вместе с ветром по побережью океана и там, где натыкается на высокие отвесные скалы фьордов, превращается в настоящие крики. Совсем как здесь, тогда… Вот в чем истинная причина того, что некоторые из твоих друзей слышат во фьордах чьи-то голоса. Им кажется, что это голоса их ушедших близких, но на самом деле это всего лишь тысячелетнее эхо. Это ведьмы заманивают их в ловушку. ОНИ ведь знают все, они проникают в душу и находят в ней самые слабые места, там, где можно вгрызться в нее и не отпускать. Им ведомо и то, что Торстеин Норсенг ждет свою мать и готов последовать за ней на край света, им ведома судьба несчастного Роальда Сорбо… Еще немного – и оба сломаются. И пустятся в дальний путь, который мы с тобой уже проделали. Они либо погибнут в дороге, либо здесь станут рабами ведьм. Они сделают все, что им прикажут. А мне даже страшно представить, на что способны бессмертные души, проданные дьяволу, ради освобождения! И что будет, если, заточенные в камне, они вдруг обретут полную волю…

 - Но почему одни могут слышать голоса, а другие – нет? – недоумевала Келда.

 - Потому что у Зовущих Эхо всегда при себе тот, кто хранит память о ведьмах.

 - Кто у них при себе?

 Валькири попыталась объяснить более доходчиво:

 - Воды океана, каждая его волна, за много лет не раз побывали в этой пещере, и камень поделился с ними своей памятью. Но океан… Он так бесконечен, так обширен, он омывает огромные по протяженности побережья. И отдает свое знание каждому крохотному камешку, который встречает на своем пути – и мельчайшим крупинкам на дне морском, и гальке, которая лежит на берегу. И тот, у кого есть такой маленький хранитель памяти, ближе к загадке, ближе к этому жертвенному алтарю, ближе к прошлому. Он слышит больше, чем могут услышать другие. Даже если он того не хочет… А теперь скажи: носит Торстеин при себе талисман из камешков, которые его мать собрала у горной речушки, впадающей в океан? Ну? Носит? Да. А его сестра? Что есть у его сестры?

 - Ожерелье из морских ракушек, - едва слышно сказала Келда.

 - Вот именно, - торжественно и торжествующе подтвердила Валькири. – Но за это ожерелье теперь нет смысла беспокоиться. Поздно… - Она вздохнула. – Слишком поздно. Океан уже забрал ее, и она погибла.

 У Келды подкосились колени, лицо побледнело и покрылось мелкими капельками пота. Непроизвольно она протянула руку и оперлась о каменный стол, а Валькири тем временем продолжала:

 - Ну а как же твой друг, тот, о котором ты думаешь засыпая?

 Келда вздрогнула.

 - Роальд, - прошептала она. – У него… у него есть… одна из трех брошек Кайла Нильсона, а на ней – большая белая жемчужина.

 Валькири в ответ ничего не сказала, но ее молчание было красноречивее любых слов.

 «Все сходится, - говорила самой себе Келда. – Если все это и вымысел, то довольно искусный и правдоподобный… Но ведь это просто бред! Как такое может быть?»

 - Ты не веришь мне, Келда? – холодно спросила Валькири.

 - Сама не знаю. Я… растеряна.

 Валькири вдруг облегченно вздохнула и даже улыбнулась.

 - Значит, все-таки веришь. Если бы не верила, не побоялась бы крикнуть мне в лицо, что все рассказанное мной – ложь. Теперь, прошу тебя, послушай дальше… Если ты хочешь помочь своим друзьям и освободить их от жутких голосов, которые они принимают за голос истины и которые причиняют им лишь боль и делают безумными, нужно уничтожить этот алтарь, а хранителей памяти вернуть обратно океану. Океан все примет назад и похоронит тайну в своей пучине, похоронит вместе с их болью – он могуч и сможет вынести эту человеческую боль. Океан предает забвению все, что скрыто под его покрывалом. Когда наступает прилив и вода проникает в пещеру, накрывая каменный стол, голосов ведьм не слышно. Поэтому перед приливом я не раз говорила Торстеину: иди домой, твоя мать не придет… Океан сильнее памяти камня. Понимаешь? Я помогла тебе, как и обещала. Я рассказала тебе все, что знаю. А теперь помоги ты мне.

 Келда внезапно ощутила жуткий страх. Валькири напомнила ей о том, ради чего на самом деле они сюда пришли. Помочь Валькири? Ужас пробирал до самых костей, как только девушка представляла, насколько безумная помощь может понадобиться такому безумному существу…

 - Но с чем тебе нужно помочь? – изумленно спросила Келда, и тут же подумала: «Боже мой, откуда она все это знает? Может быть, она…»

 - Не бойся, - усмехнулась Валькири. – У меня всего лишь та же проблема, что и у твоих друзей.

 - Ты… ты тоже слышишь эхо? – Келда сделала по направлению к спутнице несколько шагов. – Я знала это, но… Мне казалось, что у тебя… не совсем то же самое. Иначе ты бы не осознавала опасности, не проклинала бы голоса в твоей голове, не знала бы…

 И тут Валькири рухнула перед ней на колени, заламывая худые, почти белые руки.

 - О Боги! – закричала она. – Да, у меня все по-другому! Я слышу ИХ так, как есть на самом деле! Я слышу вой ветра и треск полыхающих огнем дров, слышу дьявольский смех и четче всего остального слышу дикие крики. И это не мольбы о милосердии и помощи, это даже не крики боли… Это безумные проклятия, от которых кровь стынет в жилах. Это крики отвердевших, словно закаленная в огне сталь, обездоленных и сумасшедших душ, которым не дано найти покой на небесах, но которые обречены на то, чтобы скитаться по земле и преследовать своих убийц, а после смерти последних – их потомков. Умирающие в огне клянутся отомстить за себя, и месть эта обещает быть ужасной! Вот что я слышу, Келда! Эти крики всегда, всегда звучат в моей голове! И мне не скрыться от них, пока цел этот алтарь. Но я не могу уничтожить его, это выше моих сил, что-то мне мешает. Ведь я… Ведь все мы, те, кто слышит эхо, все мы как зависимые, понимаешь? Эхо – наш наркотик, мы ненавидим себя и его, но не можем добровольно от него отказаться… И я не могу, вот уже много лет. Оно преследует меня, где бы я ни была… Пусть я даже далеко от фьорда. И мне не нужно иметь с собой хранителя памяти, потому что… потому что хранитель памяти заложен у меня в сердце, Келда! Я родилась прямо здесь, на этом столе, там, где до этого умирали. Жизнь, которую насильно отбирали, стала моей жизнью. А знаешь, когда это было? – Валькири вдруг издала невеселый, горький, безумный смех. – Вряд ли ты мне поверишь, но все же… Знаешь? Я родилась восемь веков назад, мой отец был одним из последних викингов, великим героем Ангтором, а моя мать… Ее все называли ведьмой, и она стала ей, когда ее сожгли! Ты знаешь, что ее сестры проклинали меня за то лишь, что я выжила, а не погибла вместе с ними? За то, что я выросла на руках у инквизитора. За то, что я потом полюбила его, как родного отца… Только за это. Иногда я слышу свою мать. Она зовет меня: Тора, Тора… Она страдает там, вместе с НИМИ, и простирает ко мне руки, но они заставляют ее молчать и обрушиваются на меня лавиной своих гневных проклятий. Я – существо, которое они ненавидят больше всех на свете, и их ненависть не дает мне даже просто умереть! Только уничтожение алтаря принесет мне свободу, а пока… Они и сейчас со мной, в моей голове, и спасительные минуты покоя мне дарит только прилив. И еще – ты.