Жить и умереть в Париже - Надя Лоули

По улице Лепик Ольга пошла наверх. Двери многочисленных магазинчиков и недорогих бутиков были открыты. От фруктовых и рыбных лавочек невозможно было отвести глаз. Ольга почувствовала, что безумно проголодалась, и завернула в «Две мельницы», подумав с улыбкой, что не грех ей, привыкшей к дорогим ресторанам и изысканной кухне, «спуститься на землю». Приближалось время обеда, святое для французов время, и все ресторанчики и кафе уже были полны неспешно, с чувством и толком жующей публикой. С удовольствием поедая какое-то дежурное блюдо, Ольга решила, что ни одна холера, в том числе и из прошлой жизни, не возьмет ее, пока она даже в состоянии стресса может есть с таким аппетитом.

Спустившись в метро, она от Аббатис доехала до Сен-Жермен-де-Пре. В «Одеоне» не просмотрела, а, скорее, продремала какую-то картину и вышла на улицу уже совершенно разбитая и обессиленная.

Петляя по улочкам Латинского квартала, она свернула к набережной Вольтера, спустилась по каменной лестнице к Сене и зашла в плавучее кафе. Уже темнело. Грея руки о чашку с кофе, она смотрела на отражающиеся в реке огни Лувра, на проплывающие мимо экскурсионные речные трамвайчики «Бато-Муш», и чувствовала, что цепенеет от безысходности. Будь что будет, решила она и на первом попавшемся такси поехала домой.

На площади Трех вокзалов царила обычная суматоха раннего утра. Приходящие поезда дальнего следования, в основном в это время из Петербурга, и местные электрички выбрасывали из себя сотни и сотни приезжих, которые вливались в обычную московскую суматоху, привнося в нее свои маленькие и большие, важные и не очень дела. Этих людей разного рода занятий, профессий, званий и титулов Москва, как всякий мегаполис, притягивала к себе магнитом со всех концов огромной страны. Кто-то еще только надеялся найти свой шанс в столице, кто-то торопился на уже назначенные деловые и личные встречи, переговоры и консультации. Кто-то садился в черные министерские машины, кто-то в поджидавшие их навороченные иномарки, другие шли на остановку такси или сворачивали налево, в метро «Комсомольская».

На площади пахло дешевой восточной едой, прогорклым кофе. Но те, кто имел хорошее чутье, сразу чувствовали запах денег, больших денег, которые без устали и все с большей скоростью крутились в этом городе.

Раскаты забубенной музыки и запахи из шалманов, толкучка у входа в метро, суета привокзальной площади — все это обрушилось на заспанных и мрачных пассажиров фирменного поезда «Красная Стрела», который только что прибыл из Питера.

Шагая по замусоренному асфальту, Игорь Проханов раздраженно думал, что все-таки в Питере потише и поприличнее. Нет этой безудержной разлюли-малины. За годы, прожитые в «северной столице», он успел слегка отвыкнуть от московской суматохи и шума.

Взяв частника у Ярославского вокзала, он, хорошо зная город и его законы, назвал маршрут, цену и откинулся на сиденье. Багаж в виде спортивной сумки и портфеля-дипломата не занял много места. Машина двинулась по Садовому кольцу к центру. Было серенько, дождливо, даром что только конец лета.

Игорь подумал, что неплохо бы принять душ и позавтракать, но нет, в забронированный номер в «Балчуге» он поедет потом. Сначала дело, которое не терпит отлагательств. На Смоленской площади он вышел из машины и направился к правительственной высотке. Там, в Министерстве внешней торговли, один из кабинетов занимал Андрей Дубцов, его школьный, а потом и университетский товарищ. На его-то помощь и рассчитывал сегодня Игорь. Разговор предстоял серьезный и конфиденциальный.

Игорь был из той категории мужчин, которые выглядят моложаво до глубокой старости. И в пятьдесят он был подтянут, сухопар, седеющие у висков волосы были подстрижены бобриком, а осанка выдавала хорошую спортивную подготовку. Все это должно было работать на его имидж удачливого бизнесмена. Неприятное впечатление оставляли, пожалуй, только тонкие губы да холодный блеск серых, никогда не улыбающихся глаз.

Десятый «Б», в котором учились Игорь и Андрей, был типичным классом советской средней школы. Однако их самих нельзя было назвать строго типичными представителями поколения. Оба они очень рано поняли, чего хотят и как этого следует добиваться.

Игорь и Андрей принадлежали к комсомольской элите школы. Пройдя в старших классах хороший курс политической подготовки, понаторев в комсомольской демагогии, они уже на первых курсах финансово-экономического факультета Университета добавили к этому столь необходимые в партийной жизни навыки лавирования и подковерной борьбы. С таким багажом друзья легко вошли в комитет комсомольского и партийного актива вуза. Потом комсомольская карьера Игоря слегка притормозилась, а вот Андрей, всегда выдержанный, уравновешенный, с неизменным комсомольским значком на лацкане хорошо отутюженного пиджака, оказался более удачливым или предприимчивым — как посмотреть. Он дорос до секретаря комитета комсомольской организации факультета и ко времени защиты диплома вступил в коммунистическую партию. Там, в вузе, к ним присоединился, став своеобразным мозговым центром компании, красавец и рубаха-парень Владислав Корнеев.

Получив диплом, Андрей по распределению попал в систему аппарата Городского комитета комсомола. Его профессиональные знания пригодились ему нескоро. Карьерный рост давал возможность быстро подключиться к системе распределения номенклатурных благ и привилегий, которые и не снились молодым специалистам, разлетевшимся после вузов по бескрайним просторам Родины.

Благоустроенной отдельной квартирой в престижном районе и машиной он обзавелся уже к тридцати годам. Старшие товарищи по комсомольским вечеринкам, доросшие до высоких партийных чинов, вскоре забрали его наверх, туда, где бывшая комсомольская братия, переросшая в партийный клан молодых карьеристов, потихоньку вытесняла теряющих былую хватку партийных боссов.

Оказавшись в кругу «самых-самых», Андрей начал подтягивать к себе друзей.

Проведя много времени вместе на конференциях, съездах, в комсомольских лагерях, на вечеринках, они научились понимать друг друга с полуслова и негласно давно уже объединились в некий союз, своеобразное «комсомольское братство». Их связывало многое: возраст, образование, хватка, мировоззрение, здоровый цинизм в отношении к происходящему. Собираясь вместе, они не обсуждали мировые вопросы и комсомольские проблемы — было достаточно других животрепещущих тем: поездки по молодежной линии за границу, очередь на машину по госцене. Государственные «кормушки» обеспечивали не только их, но также их жен и детей (элитные пионерские лагеря, санатории, спецклиники и спецмагазины). Они за государственный счет ездили по стране и на бесчисленные комсомольские и партийные сборища, пленумы, съезды, отдыхали в молодежных спортивных лагерях в Крыму, устраивали банкеты по случаю очередных «красных» дат советского календаря. Для них уже был решен вопрос «Может ли коммунизм победить в одной, отдельно взятой стране?». Весь их образ жизни говорил, что может, очень даже может. Казалось, так будет продолжаться сколь угодно долго. Ничто не предвещало скорого краха.

Спустя несколько часов после известия о жуткой гибели Влада она уже летела в Париж. Аэропорт «Шарль де Голль» сначала напугал ее лавиной пассажиров и многочисленными переходами — он был преддверием незнакомого, грандиозного города, столицы мира, о которой Ольга прежде только читала в книгах.

Она полюбила Париж сразу. Развернутый к людям, к жизни, этот город подставил ей свое плечо и смягчил чудовищный удар — гибель Влада. В его смерть Ольга долго не могла поверить. Она не видела его мертвым, на похоронах не присутствовала, да их и не было, под чужим именем его захоронили в чужой земле, на общественном кладбище, как невостребованного. Тогда она чувствовала себя виноватой: жива, богата, свободна, живет, дышит, радуется, надеется. А Влад остался там, забытый всеми. Всеми, но не Ольгой. Она долго воскрешала в памяти все их встречи и расставания, ссоры и примирения, радости и печали, эти невосполнимые ощущения единения души и тела.

Чем был для нее Влад, Ольга в полной мере поняла лишь после его смерти. И особенно остро, когда оказалась перед необходимостью заново строить свою жизнь один на один с новой, незнакомой реальностью. От их совместной жизни не осталось даже фотографий. В их годовом скитании по югу Франции было не до того. Когда в спешке бежали из России, и подавно было не до сентиментальных сборов.

В Париже, где у нее не было ни одной знакомой души, Ольга наконец окончательно осознала, что это все не кошмарный сон, а новая реальность, в которой ей предстоит жить.

Она сняла маленький номер в недорогом отеле в центре Парижа, поблизости от Люксембургского сада, на улице Сен-Сюльпис. Рядом прелестные бульвары Сен-Мишель и Сен-Жермен. В глубине Латинского квартала — Сорбонна, студенческая мекка мира. Первое время Ольга без устали бродила по улочкам, которые жили своей особой, не прекращающейся ни на час жизнью и днем и ночью. Гуляла в Люксембургском саду, часами сидела на скамеечках, наблюдая за возней детишек и воробьев в песке, за причудливой, успокаивающей игрой света и тени в воде каналов.