Портрет по завету Кимитакэ - Николай Александрович Гиливеря
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нас отказывались выпускать, пока С. не предоставит возможности остальным заглянуть в загадку. С., в свою очередь, наслаждался развернувшимся зрелищем, не желая вот так просто удовлетворять любопытство толпы. До меня вдруг дошло, что иного выхода, как пробиваться с боем — у нас попросту нет.
Неожиданно снизу из груды тел показалась особо наглая рука, попытавшаяся исподтишка выхватить артефакт. С. в последнюю секунду умудрился отдёрнуть руку, сделав стремительный шаг назад.
В следующие несколько мгновений к наглой руке добавилось плечо, вторая рука, а затем на свет родилась ЕЁ голова, решившая пойти в наступление.
Никто не мог подумать, что Э. (несмотря на всю свою отбитость) посмеет нарушить чуть ли не главное правило нашего строя. Но она это сделала. Детей постигла растерянность. Возмущённое жалкое блеяние и непонимание прокатились по головам с неозвученным вслух вопросом: «что же делать дальше?»
Это убогое создание бросилось на С., но тот интуитивно догадался кинуть калейдоскоп рядом стоявшему парню. Э. бросилась и на него. Началась игра «в картошку».
Кто-то счёл это забавным. В воздухе снова начали витать смешки. Очередь дошла до меня. Ловко поймав артефакт, я сразу же кинул его С… Мне не хотелось, чтобы руки этого мерзкого существа касались меня. Сработано было ла́дно, но у Э., как окажется, резко поменялись планы. В этот раз она не метнулась за игрушкой. Её глаза поймали мой суровый взгляд, обрамлённый пунцовым лицом. Она замерла на мгновение, но только чтобы броситься на свою жертву.
Я оторопел. Стоял как вкопанный, пытаясь побороть чувство паники, заодно придумав план спасения.
Её мерзкое лицо потянулось к моему. Губы сложились в трубочку для поцелуя. Отдёрнув голову, удар пришелся на шею. Я почувствовал влажный холод, который неумело пытался поглотить меня всей этой нелепой страстью.
Добрая полусотня глаз с замиранием наблюдала за развернувшейся сценой. Руки попытались оттолкнуть прокажённую, но её наглые губы начали покрывать поцелуями мои руки.
Униженный и задетый, я впал в отчаянную ярость. Кисти сами сжались в кулаки, начав колотить Э. со всей силы, которая тогда была во мне.
Будет нечестно умолчать о внутреннем ликовании вперемешку с наслаждением, которое я тогда испытал, в попытке заколотить эту мерзкую личность до смерти. Но Э. только распалялась. Она не пыталась защищаться, принимая каждый удар с открытым забралом. Её искривлённый болью рот продолжал лизать мои части тела, в попытке как можно больше «откусить».
Никто не пытался остановить нас. Меня и Э. спасли крики особо впечатлительных девочек, на которые прибежала воспитательница.
Первым под удар попало моё ухо, очень больно скрученное взрослой рукой. На этот момент Э. уже отступила, завывая на манер собаки, попавшей под колёса невнимательного водителя.
Массовка, наконец, ожила. Все парни, да и девицы наперебой кричали воспитательнице о моей невиновности. Ей наспех пытались объяснить ситуацию.
«Мерзкая девчонка» — крикнула тогда на Э. воспитательница. Хватка немного ослабла. Я был почти спасён, но хуже причинённой мне физической боли последовало дальше, когда взрослый человек обратился: «Тебя не учили, что девочек бить нельзя?! Где твоё достоинство?»
Наказание постигло обоих. Я и Э. отправились стоять в разные углы. Причём время отбывания не было названо. Нас лишили завтрака, дневных игр. Только к обеду было разрешено выйти на свободу. Всё это бесконечное время друзья виновато смотрели на меня с игровой зоны, иногда корча разные гримасы, в попытке поднять настроение. Я улыбался им в ответ, но внутри образовалась пропасть, подчёркивающая как собственное жестокое поведение, так и всю нелепость сложившейся ситуации, в которую я был втянут.
По прибытии моей матери, воспитательница подробно изложила происшествие, строго поглядывая на меня, пока я пытался застегнуть замок на правом ботинке.
«Я с ним поговорю» — подытожил родитель.
Зная мой неконфликтный характер, на улице мама спросила, что же на самом деле произошло в туалете для мальчиков. Я честно рассказал, выложив всё как на духу, после чего рука в варежке погладила мою голову.
«Бедная девочка из неблагополучной семьи» — вот что сказала мама вслух. Больше этой темы мы не касались.
* * *
Из того крошечного периода жизни мне особо ярко запомнилось несколько событий, к которым я мысленно возвращался в более поздние годы. И если на момент свершения они являлись рядовыми эпизодами, то теперь, для взрослого меня, приобрели более серьёзные очертания, отчасти предопределив дальнейшее развитие.
Зима теряла свои полномочия, оставляя после себя лужи с вечной грязью. Прогулки на отведённой территории приобретали весёлость, становясь на первый план в положительном списке времяпрепровождения.
Каждый ребёнок ждал одиннадцати часов, когда можно будет отдаться порыву, носясь как угорелый на свежем воздухе.
Из оставшихся глыб снега мы сооружали подобие автобуса, затем взимая плату за проезд в виде отсыревших сучков; Играли мячом в вышибалы, а иногда и просто устраивали деконструктивные догонялки, не имеющие точно определённых правил.
В один из таких дней Э. снова учудила, спустив прилюдно (прямо посреди площадки) штаны и начав шумно испражняться обильной струёй мочи.
Парни сгрудились в одну кучу, начав тыкать пальцами, сопровождая увиденное омерзение громкими смешками. Девочки же, наоборот, с тихим ужасом наблюдали за развернувшимся зрелищем, не в силах сказать ровным счётом ничего.
Посмотрев на мою молчаливую физиономию можно было решить, что и меня эта сцена шокировала своей откровенностью. Будет справедливым заметить, так оно и было. Но мой ступор объяснялся отнюдь не омерзением, наоборот. Тогда я испытал новое чувство, которое впоследствии обретёт слово «вожделение».
Я смотрел на девичьи гениталии, испускающие тёплую струю, желая прикоснуться рукой к этому запретному фрагменту тела. Детское невинное возбуждение поразило мой ум. Не в силах описать своей тяги, я стоял потрясённый и посрамлёный. Никогда не забуду первой эрекции, которая вызвала бурю внутреннего стыда.
Подбежала преподавательница, болтавшая до этого с коллегой. Она прилюдно отчитала Э., пообещав сделать выговор родителям. На том и кончился короткий эпизод непотребства. Мы вернулись к своим играм, словно ничего не случилось, и только в моей голове увиденное отпечаталось нестираемым фломастером.
В эту же прогулку со мной стряслось ещё одно происшествие. Снова чувство стыда, но обрамлённое, увы, неприятным контекстом.
В моей группе воспитывалась девочка по имени М… Она была дочкой уборщицы. Ничего плохого не могу сказать на её счёт. Вполне рядовой ребёнок, не имеющий особых отличительных черт. Только глаза были посажены чуть ближе, чем у остальных.
Я вернулся к играм, но после увиденного, сильная тяга к женскому полу накрыла меня
