Разочарование в Боге - Филип Янси

Наконец, около четырех часов утра я пришел в себя. Ничего не произошло. Бог не откликнулся. Так зачем себя мучить? Не лучше ли забыть о Боге и жить своей жизнью, как все нормальные люди?

Внезапно на меня нахлынуло ощущение свободы, несказанное облегчение, словно я только что сдал экзамен или получил водительские права. Борьба завершена. Моя жизнь принадлежит только мне.

То, что я сделал после этого, может показаться нелепым: я взял Библию и еще пару христианских книг и спустился во двор. Я тихонько прикрыл за собой дверь, чтобы никого не разбудить. Во дворе у нас стоит кирпичный очаг, туда я свалил все книги, полил их жидкостью для розжига и чиркнул спичкой. Ночь была безлунная, пламя поднялось высоко. Страницы Библии и богословских книг свернулись в трубочки, почернели, рассыпались золой и поднялись вместе с дымом к небу. С ними рассеялись и остатки веры.

Я еще раз сходил наверх и принес еще одну охапку книг. За час я сделал восемь ходок к книжному шкафу: комментарии, семинарские учебники, моя собственная рукопись — все обратилось в дым. Я бы сжег все свои книги, но мне помешал сердитый пожарник в оранжевом плаще. Он подбежал ко мне и принялся орать: «Что это вы тут делаете?!» Кто–то, видимо, увидел огонь и дал сигнал тревоги. Я не знал, как объяснить пожарнику происходящее, и забормотал, что просто сжигаю мусор.

Пожарник залил мой огонь какими–то химикатами, забросал его землей и позволил мне уйти. Я поднялся по лестнице и рухнул на кровать. От меня пахло дымом. Уже светало, а я обрел покой, словно огромная тяжесть свалилась с души. Я больше не лукавил. Я мог честно говорить с самим собой. Ничто больше не вынуждало меня поддерживать в себе веру в то, в чем я не был убежден. Я как бы заново пережил обращение, но обращение не к Богу, а от Бога.

Как хорошо, что я не стал профессиональным душепопечителем. Я всегда теряюсь, когда человек обнажает передо мной душу, как это сделал Ричард. В тот вечер я почти ничего не говорил. Наверное, так даже было правильнее. Если б я и нашел какие–то неправильности в том испытании, которому Ричард подверг Бога, пользы нам обоим от этого бы не было.

Ричарда больше всего угнетало то, что его книга об Иове должна была выйти в свет уже через несколько недель. Он известил издателя о том, как изменились его богословские взгляды, но печатные станки было не остановить. Я сказал, что по–прежнему готов поддержать его книгу, ведь меня интересует в первую очередь ее содержание, а не личная позиция автора.

— К тому же я и сам пересмотрел многие из своих взглядов и не совсем согласен с тем, о чем писал десять лет тому назад, — сказал я ему.

Длинный монолог изнурил Ричарда. Но к концу нашей встречи он казался спокойнее.

— Может быть, вся беда в том, что я взялся именно за Иова, — предположил он. — Я так любил его: Иов не боялся быть честным с Богом и добился ответа. В этом вся разница между нами: Бог пришел на помощь Иову после пережитых им страданий, а мне Он так и не ответил.

Сгущались сумерки, на улице уже зажглись фонари. Ричард тряхнул мою руку и быстро сбежал вниз по лестнице. Мне было грустно. Молодой, загорелый, здоровый парень. Многие сочли бы, что у него нет ни малейших причин предаваться отчаянию, но я слушал его, видел как сжимаются и разжимаются его пальцы, как напряжено лицо, и понял наконец, в чем причина его гнева.

Ричард испытывал сильнейшую боль, какую только может причинить человеку предательство. Это была боль влюбленного, обнаружившего внезапно, что он брошен. Вся его жизнь сосредоточилась на Боге, а Бог оставил его.

3. Вопросы, которые не принято задавать вслух

Важнейшие вопросы, которые на протяжении всей нашей жизни как бы плавают в смутном тумане, способны в одночасье принять четкие формы. Визит Ричарда послужил для меня такого рода катализатором. Его беды — развал семьи, проблемы со здоровьем, неудавшийся роман, ускользнувшая работа — едва ли можно отнести к подлинным несчастьям, но в ту ночь у полыхавшего костра он облек в драматическую форму сомнения, которые преследуют каждого из нас. Думает ли о Нас Бог? А если да, то почему Он не спустится на землю и Не приведет в порядок все, что вышло из–под контроля? Почему хотя бы отчасти не поправит наши дела?

Ричард, охваченный болью и гневом, не систематизировал свои сомнения, он чувствовал себя преданным и не облекал свои ощущения в богословский вопрос. Однако обдумывая наш разговор, я все время возвращался мыслью к тем трем насущным вопросам о Боге, которые проступали сквозь его смятение чувств. Чем дольше я размышлял над проблемой, тем яснее понимал: эти вопросы таятся в душе каждого из нас. Большинство людей не осмеливается задать их вслух, считая их как минимум невежливыми, а как максимум кощунственными.

Справедлив ли Бог? Ричард хотел следовать Богу, но его жизнь разваливалась на части. Как осмыслить свои несчастья в свете библейских посулов счастья и благополучия? А сколько людей преспокойно отрицают существование Бога — и процветают? Эта жалоба знакома нам еще из Книги Иова и Псалтиря, но для многих она по–прежнему остается препятствием на пути к вере.

Почему Бог молчит? Трижды в наиболее критические моменты учебы, выбора карьеры, романа Ричард просил Бога дать ему четкие указания. Каждый раз ему казалось, что он угадал волю Бога, но всякий раз выбор приводил его к поражению. «Разве отец поступает так с детьми? — повторял Ричард. — Неужели Ему нравится смотреть, как я разбиваю себе нос? Меня учили, что Бог любит меня, что следуя Его замыслу, я обрету счастье. Так что же Он не откроет мне Свой замысел?»

Почему Бог прячется от нас? Этот вопрос терзал Ричарда острее, чем остальные. Бог обязан как–то проявлять Себя. Это казалось Ричарду необходимым бoroсловским минимумом, уровнем, ниже которого вера невозможна. «Как я могу поддерживать отношения с Тем, в Чьем существовании не уверен?» Однако складывается впечатление, что Бог намеренно прячется даже от тех, кто Его взыскует. После того как Бог не откликнулся на всенощное бдение Ричарда, молодой человек, так сказать, «махнул рукой» на Бога.

Вскоре я отправился в деловую поездку в Южную Америку, и там мне вновь пришлось столкнуться с теми же тремя вопросами. В Перу пилот помог мне добраться до маленькой деревушки индейцев племени шипибо. Гидроплан опустился на воду, подплыл к берегу реки, пилот вывел меня по тропинке через джунгли на «главную улицу» деревни — грязную дорогу, по краям которой стояла дюжина свайных хижин, покрытых пальмовыми листьями. Мой проводник показал мне церковь, построенную сорок лет тому назад и привлекавшую множество прихожан. Он же показал мне гранитный памятник чуть в стороне от «главной дороги» и поведал историю о молодом миссионере, участвовавшем в создании этой церкви.

Когда полугодовалый сын миссионера умер от острого амебиаза, молодой проповедник, по–видимому, впал в отчаяние[1]. Он собственноручно вытесал памятник из камня и посадил у могилы сына дерево. Ежедневно, в самую жару, когда все укрывались в тени, миссионер спускался к реке и приносил воду, чтобы полить саженец. Он стоял над могилой, заслоняя ее своей тенью, словно пытаясь защитить от раскаленного тропического солнца. Порой он плакал, порой молился или просто стоял, глядя в пустоту. Жена, прихожане–индейцы, коллеги — все пытались как–то утешить его, но это никому не удалось.

Наконец миссионер и сам заболел. Он бредил, у него тоже начался понос. Его отправили на самолете в Лиму, доктора осмотрели его, но не нашли ни амеб, ни других возбудителей болезни. Испробовали различные лекарственные средства, но помочь ему не смогли. Миссионеру поставили диагноз «психогенная дизентерия» и отправили вместе с женой обратно в Штаты.

Стоя возле крошащегося гранитного памятника, на который местные женщины ставили теперь кувшины, возвращаясь с реки, я попытался представить себя на месте молодого миссионера. О чем он молился под полуденным солнцем? И вновь всплыли три вопроса Ричарда. Проводник сказал мне, что миссионер терзался от несправедливости произошедшего. Малыш ничем не провинился. Отец привез с собой семью, чтобы служить Богу в диких джунглях — и вот награда? Он молился, чтобы Бог знамением подтвердил Свое присутствие, молился хотя бы о слове утешения, но не получил его. Усомнившись в сочувствии Бога, миссионер дошел в своем страдании и сострадании к ребенку до полнейшего истощения.

Полагаю, атеисты не испытывают разочарования в Боге. Они ничего не ждут и ничего не получают. Но человек, доверивший свою жизнь Богу, подсознательно ждет чего–то в ответ. Неужели его ожидания напрасны?

Долгое время я не встречался с Ричардом. Я постоянно молился о нем, но мне не удавалось с ним связаться. Он отключил телефон. Ходили слухи, что он куда–то уехал. Издатель прислал мне экземпляр его книги, и я поставил ее на полку в качестве грозного предупреждения о том, как опасно писать на богословские темы.