Душа - Эльза Триоле

Лампа с противовесом освещала только верстак, на котором поблескивали какие-то металлические предметы, а все остальное помещение было погружено в темноту. Лишь с трудом можно было разглядеть сводчатый потолок, нагромождение мебели. Луиджи подтянул лампу, и на столе, стоявшем возле верстака, появилась рука в натуральную величину и нога, согнутая в колене, как будто на столе сидел человек, нога в штанине, обутая в черный полуботинок на шнурках…

– Разреши, я зажгу другую лампу, – сказал Фи-Фи, – а то это логово автоматов действует мне на печенку.

Под сводом вспыхнула лампочка, тусклая, грязная. Ящики, сундуки, кофры, этажерки… все битком набито какими-то вещами самого неопределенного назначения. Позади вырисовывались голые кирпичные стены. Автоматы в зависимости от размеров стояли – побольше на полу, поменьше на полках, идущих вдоль стен, самые маленькие – на столиках и этажерках. Фи-Фи уже давным-давно пригляделся к коллекции Луиджи, но в присутствии этих человекообразных роботов с блаженной улыбкой на устах, готовых подобно бегунам сорваться по судейскому свистку с места, при виде всех этих неподвижных фигур с пружинными мускулами ему почему-то становилось не по себе… Там, в темноте, огромный клоун в костюме, расшитом блестками, висит на трапеции, готовясь сделать кульбит… Фокусник с бородкой, во фраке, склоняется над лежащей навзничь декольтированной дамой в тюлевом платье, которая по его приказанию станет парить в воздухе… «Кокетка» ждет лишь знака, чтобы вынуть из пудреницы пуховку и поднести ее к своему крошечному носику, вертя слева направо головой перед ручным зеркальцем.… В заднем углу у стены притаился некий таинственный персонаж выше человеческого роста. Зовется он «Игрок в шахматы» – турок в тюрбане сидит за ящиком, на крышке которого намалевана шахматная доска… А сколько еще других, больших и малых! Луиджи, сидя в качалке с порванным плетеным сиденьем, рядом с большим деревянным столом, где красовалась группа крошечных музыкантов и крошечных балерин в пачках, сам покачивался, словно заводной… Фи-Фи попытался отшутиться:

– К чему вся эта таинственность, о Коппелиус, ты бы отлично мог отлаять меня и при них…

– Нет, не мог! Неужели ты хочешь, чтобы весь Париж был в курсе наших дел? Так, что ли? Мне нужны деньги на лечение Натали и на работу, которую я как раз начал… А ты, ты поставил все под удар. А что будет, если меня заставят заплатить штраф?

– Да я в жизни не скажу, что взял эти биллиарды у тебя! Пойми, Луиджи!

– Можно узнать это и без тебя, напасть на след не так уж трудно…

Фи-Фи, пристроившись на краешке садового стола, рассеянно крутил ключ, приводивший в движение оркестр, расположенный на ящике. Раздались приглушенные вздохи, и крошечные музыканты зашевелились – кто двигал рукой, кто качал головой, – а балерины в пачках завертелись на месте под тоненькие механические звуки музыки, не осмеливавшейся стать мелодией.

– Послушай, Луиджи! – сказал Фи-Фи. – Со мной еще похуже штука случилась…

Балерины вертелись все медленнее и медленнее, совершая свои последние пируэты перед тем, как замереть. Качалка Луиджи тоже окаменела.

– Ну? – спросил он.

Балерины застыли, оркестр смолк.

– С теми биллиардами, которые я пристроил в Марселе… Кажется, я не имел на это права… Знаешь бармена из «Колибри», улица Жан-Мермоз? Он сегодня разбудил меня чуть свет, даже десяти не было… По его словам, какой-то тип прибыл вчера из Марселя специально, чтобы меня разыскать… Придется платить штраф три миллиона за то, что я продал биллиарды в кафе, которые закреплены, черт знает, за кем они закреплены… По-моему, за каким-то крупным дельцом… А как я мог знать, что они не свободны в своих действиях, эти самые кафе, ведь хозяева ни словом не обмолвились. Надо думать, им выгоднее было иметь дело со мной. Три миллиона штрафа, да еще аппараты конфискуют… Твои аппараты, Луиджи.

Луиджи словно застыл. Даже глаза его застыли. Как восковые. Точно он из Паноптикума. Наконец он спросил:

– Кто он?

– Корсиканец.

Луиджи прикрыл глаза, и качалка снова пришла в движение.

– Тебе повезло, сопляк, – пробормотал он. – Корсиканец мне всем обязан. И он человек чести. Передай тому парню, который тебя ищет, что это дело связано с Луиджи Петраччи…

Фи-Фи нервно присел на плетеное кресло, шаткое и скрипучее.

– А ты уверен, что зря не скомпрометируешь себя в этой истории?

– Уверен?… Ни в чем я не уверен… Просто попытаюсь. Если Корсиканец не пожелает мне помочь и прицепится к нашим биллиардам… они нас повсюду найдут, где бы мы ни были… Раз шпики уже пущены по следу, они будут действовать.

Под Фи-Фи трещало и скрипело плетеное кресло.

– Если только одни шпики, тебе бояться нечего, ты просто механик, и никаких дел с таможней у тебя нет.

Луиджи поднялся с качалки.

– Не смеши ты меня. Я дал тебе аппараты без лицензии на импорт. Ты обделал дельце… Сорок пять тысяч на полу не валяются… Но у тебя нет опыта, я обязан был это помнить. В конце концов тайная поставка биллиардов не в пустыне Сахаре совершается. Любой мальчишка, посещающий бар, опытнее тебя. И ты еще залез в угодья Корсиканца! Легкомыслие…

Луиджи, казалось, успокоился. Он подошел к верстаку и направил свет лампы, как луч прожектора, на автомат величиной всего сантиметров в пятьдесят, со склоненной головой, с задранными на голову юбками, обнаруживавшими ржавый, давно вышедший из строя механизм. Луиджи деликатно тронул пальцем шайбу, пружины… Фи-Фи поднял к нему несчастные глаза.

– Легкомыслие… – повторил Луиджи, когда первое его слово уже растворилось в тишине. – Самое точное твое определение – ты легкомыслен. И это в твои-то годы! Сколько ты денег потерял! Почему ты вечно только теряешь? Правда, тебе не везет… Но подумай, какие могут быть неприятности, да еще эти три миллиона штрафа!

В дверь постучали.

– Дракула – дурак! – крикнул черноволосый тип, по имени Лебрен. – Господин Петраччи, вас зовет Натали. Она беспокоится, не знаю почему, но беспокоится.

– Идем! – Луиджи открыл дверь. – Иди вперед, Фи-Фи. – Он выключил свет.

Натали, сидевшая перед рисовальной доской, подняла голову, взглянула на них. Луиджи положил руку рядом с ее рукой.

– Все образуется, – сказал он.

– Хорошо.

Натали опустила глаза на свой рисунок.

– Я себе налью, – заявил Лебрен, наливая кофе (вот уж действительно красивый парень), – а то Дракула опорожнит весь кофейник. Хочешь кофе, Жанина?

Теперь в комнате оказалась некая Жанина, которая, вся красная от смущения, сидела на самом краешке кресла. Фи-Фи метнул в ее сторону быстрый взгляд и, хотя душа его не лежала сейчас к таким вещам, все же подумал, что Жанина очень миленький автоматик и он не прочь поднять ее юбчонку, чтобы завести механизм.

– Господин Петраччи, – заявил Лебрен, – Натали отказалась от заказа. Компания «Миб» хочет, чтобы все их витрины были украшены автоматами, на которых стояла бы подпись Натали Петраччи. А Натали послала их подальше. Директор «Миба» мой личный друг, вот он и попросил меня походатайствовать за него…

Натали отложила перо, разогнула спину и несколько раз подряд провела гребешком по волосам.

– Я уже вам сказала, Лебрен, сейчас у меня медовый месяц с «Игроком в шахматы». Я делаю иллюстрированную серию. Вы посмотрите только, сколько книг… А когда я подумаю, что сам автомат тут же рядом… Мысль о нем не покидает меня ни днем, ни ночью. Возможно, сейчас сюда заглянет Клод, он великий скульптор, но кушать ему хочется, как и прочим смертным. Он вам сделает в тысячу раз лучше, чем я.

– Хозяин «Миба» требует автоматов, подписанных «Натали Петраччи», плевать ему на всех великих скульпторов мира. Заметьте, Натали, я занят пересадкой костных тканей и, если меня будут отвлекать посторонними вещами, брошу все к чертовой матери… Ой, что я такое говорю! Натали, он жаждет вашей подписи!

– Тогда пусть ждет своей очереди. Сейчас я увлекаюсь «Игроком». Уже уходите, Фи-Фи?

– Да… Ты мне позвонишь, Луиджи?

Фи-Фи вышел в длинный коридор Дракулы. У каждого из этих людей своя страсть… и пересадки костной ткани, и изобретения, и исследования… «Ай-да Драку-ла!» – машинально прочел он на грязной стене, освещенной розоватым светом электрической лампочки. Он ускорил шаги. «Дракула – бабник». Фи-Фи спешил: ему хотелось напиться.

V. Детские игры

Итак, в доме № 3 по улице П. были большие квартиры для жильцов «свободных профессий» – ковры на лестницах, лифт, на каждой лестничной площадке только одна дверь, да еще двойная, черный ход; а тот же самый дом со стороны улицы Р. имел всего один-единственный вход, помещавшийся между магазином Луиджи Петраччи и красильней. Деревянная лестница, никаких ковров, три двери на каждой площадке и самые разномастные жильцы. Квартира семейства Луазель была точно такая же, как и все прочие: перегородок много, места мало. Семья состояла из госпожи Луазель, матери, ее сына Рене, его жены Денизы (супруги работали на радио) и их четырех детей, в порядке появления на сцену: Оливье, Миньоны (Маргарита), Кристо (Кристоф) и Малыша (Поль-Луи-Амеде – в честь покойного дедушки). «Давно пора, – говаривал Рене Луазель, – давно пора повесить на дверях дощечку с надписью «укомплектовано и никаких прибавлений».