Дороги. Часть вторая. - Яна Завацкая

— Даже если кто-нибудь из нас осенью погибнет, даже если мы проживем только эти три месяца — это и то будет уже слишком много... слишком щедро, — прошептала Ильгет. Арнис поцеловал ее. Это было так же, как в первый раз, на Визаре, только дольше продолжалось.

Арнис смотрел в глаза Ильгет. Мир медленно возвращался на свое место.

— Иль, — спросил он тихо, — тебе страшно?

Она неловко кивнула, отвела взгляд.

— Не бойся,Иль, пойдем. Не бойся, все будет хорошо, поверь мне. Пойдем, ведь уже почти полночь.

... В этом совсем нет ничего страшного. И пошлого ничего нет, и грязного. Ведь когда первые люди жили в Раю, до грехопадения — они были наги, и совсем не замечали этого. А мы сейчас чисты, как они.

Разве, Иль, я не видел тебя обнаженной? Я знаю твое тело лучше, чем собственное, лучше, чем ты его знаешь. Так уж у нас получилось. Я все помню, каждый твой шрамик помню, каждую рану. А эти точки — они не болят теперь? Совсем нет? Иногда понятно, но вот сейчас ведь совсем не больно? Я все-таки буду осторожен. Да и ты ведь меня видела всяким, верно? Разве мы от этого становимся хуже, оттого, что нет одежды?

Я знаю, Иль, почему ты боишься, я все понимаю. Понимаю, почему так сжалось твое тело, почему плечики поникли, съежились, будто пытаясь защитить грудь. Но не бойся, Иль, ведь я совсем другой, ведь я люблю тебя, моя драгоценная, моя радость, разве я могу причинить тебе боль? Солнышко мое, ну давай, я возьму тебя на руки. Просто вот так возьму, а помнишь, как я тащил тебя на Визаре? Да нет, нисколько не тяжело. И тогда было не тяжело, и сейчас. Только страшно было, я так боялся, что не донесу, что ты умрешь. Тебе хорошо вот так, тепло? Правда?

У тебя такие трогательные ключицы. Тоненькие, маленькие. Точно куриные лапки. Можно, я их поцелую? Вот так. И не бойся ничего.

Я очень осторожно. Очень тихо. Я знаю, что ты умеешь терпеть, ты даже не боли боишься, а того, что между нами случится непоправимое. Но не бойся ничего.

Свет очей моих... золотинка... любимая.

Какие руки у тебя тонкие, тонкие, но крепкие. Ну еще бы, «Молнию» на себе таскать.

Твои глаза — они изменились, знаешь? Это правда, что ты больше не боишься? Ты любишь? Правда? Меня? Нет, я знаю вообще-то, но так удивительно... Брось ты, какой я самый прекрасный, ерунда.

Все получится. Все будет хорошо. Тебе не тяжело, правда? Да, я чувствую, я знаю теперь. Да, милая, да!

Утром они позавтракали вдвоем в новенькой сверкающей кухне. А потом вошли в Сеть и зарегистрировали свой брак в статистической службе. Маленькая формальность, которой в свое время пренебрег Пита, а Ильгет не стала настаивать, только однажды заметила, что надо бы оформиться официально. Пита относился к формальностям с презрением. Однако пренебрежение это теперь сильно облегчило им жизнь, иначе Ильгет пришлось бы несколько месяцев потратить на официальный развод с Питой.

— Как, однако, легко неверующим, — заметила Ильгет, — всего пять минут — и готова семья.

— Ну развестись и неверующим все-таки сложно, — улыбнулся Арнис.

Ильгет посмотрела на него. Все было по-прежнему, все-все. Ничего не изменилось от того, что произошло ночью.

А она так боялась...

А это было совсем по-другому. Как будто в первый раз. И страха никакого не стало. И еще — никогда ей не было так хорошо. Даже и сейчас вот — все еще хорошо, так чудесно, как просто быть не может.

— Тебе идет солнце, — сказал Арнис. Они гуляли в Бетрисанде, переодевшись после тренировки. Ильгет улыбнулась, поправила прядь около уха, недоверчиво посмотрела на Арниса.

— В каком смысле?

— Ну... идет. Ты вся такая солнечная. Золотая. Как блики в лесу между соснами.

— А помнишь, мы первый раз встретились... Я гуляла тогда в лесу с собакой. У меня еще такое стихотворение было, я вспоминала его.

— Расскажи.

— Да, подожди, оно короткое.

У осени истерика -

Дожди, лучи, дожди.

Какая-то мистерия.

И все, что ни скажи,

Звенит в ушах, как стерео.(1)

— Здорово, — произнес Арнис.

— Это мне лет семнадцать было, когда я сочинила.

— Ты очень талантливый на самом деле человек.

— Да? Да ну, посмотришь — на Квирине почти все талантливые.

— Ну не скажи. Все равно кто-то выделяется. Вот у тебя все-таки стихи очень неординарные. Да и проза, собственно, тоже.

— А знаешь, в последнее время я очень много пишу. Ведь каждый день тебе новые стихи читаю. Причем именно стихов, не знаю уж, почему... Такое ощущение, что я плыву в небе, с облаками.

— Надо как-нибудь полетать с гравипоясом, по-настоящему. Сейчас не до того, конечно, а вообще... Но наверное, писать стихи — это что-то похожее. Я вот только в юности однажды сочинил стишок, но он плохой.

— Все равно, расскажи!

— Да я забыл уже. Знаешь что? Сядь, пожалуйста вот сюда, на скамейку.

— Что, опять фотомуза снизошла?

— Ну сядь, а? Что тебе, трудно?

Арнис отошел на несколько шагов.

— Ты не можешь так посидеть минут пять? — спросил он.

— Зачем?

— Ну так... просто. Я посмотреть хочу.

— Сумасшедший ты какой-то.

— Нет, Иль. Я художник. Я стал художником. Запоминаю образ.

— Так рисуй меня с натуры.

— Нет, я построю твой образ из света... когда попаду в запределку. Ты же знаешь, там можно из света лепить, как из глины.

Они замолчали. Арнис поднял спайс и сделал снимок. Потом он просто смотрел. Ильгет молча, очень покойно и тихо сидела на вычурной узкой скамеечке, а за ее спиной темно-зеленым взрывом разлетался широколистый куст, а по бокам пестрел подлесок, и под ногами стелился рыжеватый ковер прошлогодней листвы. Ильгет сидела посреди всего этого в белесом платье, маленькие руки сложены на коленях, и узкое полудетское лицо — золотистая смугловатая кожа, волосы цвета темного меда, и в глазах огненные искорки.

— Ну все? — спросила Ильгет, — пойдем дальше?

— Пойдем, Иль... пойдем, золото мое. Ты есть, наверное, хочешь? Может, где-нибудь перекусим? Или сразу домой пойдем? Или, может, к маме, она тебя хотела видеть...

— Столько предложений сразу, с ума сойти.

— Иль, если ты хочешь, я тебя могу хоть на Артикс отвезти прямо сейчас, и мы там пообедаем в Голубом Гроте.

— Ну ты уже совсем улетел... можно в «Ракушку» зайти, но как-то это слишком празднично.

— А что тут особенного? Ну и что, а кто мешает взрослым, серьезным людям устроить себе маленький праздник?

— У нас с тобой каждый день какой-нибудь праздник.

— Правильно, так и надо. Сегодня у нас... Сегодня у нас будет День Новой Мечты. Правильно? Сегодня мы помечтаем о том, как полетим на Артикс. И вообще у нас каждый день будет праздник. Завтра как встанем с утра, так и будем придумывать, какой у нас праздник.

— По-моему, у тебя крыша едет...

— У меня едет, это точно. Но как тебе идея?

— Насчет каждый день праздник? Так у меня и так праздник каждый день. Как тебя увижу, так и праздник.

— Ой... ну все, Иль. Так ведь теперь и ночью тоже праздник.

— А ночью — еще какой! Только я уже, честно говоря, к вечеру ног не волоку.

— Ты устаешь очень, — сказал он печально, — и сейчас, наверное, устала, а я тебя таскаю. Знаешь что, а давай я тебя понесу до «Ракушки»? На руках?

— Да ты что, я тяжелая.

— А то я не знаю. Я ж тебя три дня тащил на Визаре. Ничего, не заметил даже.

— Так я с тех пор отъелась. Арнис, ну не надо, ты что, с ума сошел? Что люди подумают?

— Ну ладно, не хочешь — как хочешь.

В конце мая стартовал с базы Бетриса гигантский лайнер «Алмазная корона».

Денег, подаренных на свадьбу родственниками Арниса и друзьями, хватило даже на то, чтобы снять весьма комфортабельную каюту-люкс. Впрочем, большая часть подарка уже перешла на счет Артиксийского банка, зато теперь два долгих месяца Ильгет и Арнис могли совершенно ни о чем не беспокоиться — все питание, и все развлечения для них стали бесплатными.

Полет до Артикса — всего двенадцать дней, все планеты Федерации довольно близки друг к другу в четырехмерном континууме (сигма-пространстве), но и это время лучше использовать с толком.

«Алмазная Корона», выполняющая регулярные рейсы до Артикса, была роскошнее обычного лайнера, на коем Ильгет с Питой когда-то летели на Ярну. Ильгет и Арнис почти и не выходили из своего великолепного люкса, только вот Палубу посещали ежедневно, да в какой-нибудь ресторанчик заглядывали. Ну еще иногда отправлялись бродить по кораблю просто на экскурсию.

— А здорово здесь, правда?

— Конечно. Мы вот вроде бы эстарги, а Космоса совсем не видим.

— Мы не так много бываем в Космосе, да и пока летишь — все некогда, ну иногда выберешься на Палубу.

— Но это гораздо лучше обычной Палубы, верно?

Они сидели в одной из обзорных камер, прямо на серебристом полу, а вокруг, со всех сторон раскинулся Космос, сквозь почти незримый ксиоровый купол — бархатная чернота, россыпи немигающих, но очень крупных звезд, местами темные провалы, густые залежи мелкого бисера, цепочки и дороги из небесных бриллиантов.