В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях - Павел Назаренко

Простреленные и изгоревшие танки виднеются стоя одиноко или группами по 5, 8–10 штук, чернея издали, но уже не грозными, наводящими ужас, смертельный страх на все живое. Остатки подбитых и изуродованных орудий и машин уже никому не нужных, выглядывают из выросшей густой высокой травы и кустарников, свидетелей пирушки холодной смерти, вершившей свою жатву, жертв, в этих полях.

Города и села мчатся нам навстречу и уходят в даль, оторвавшись от хвоста нашего поезда. Своей чистотой и опрятностью, как много они напоминают нам наши родные станицы Кубани и Дона.

Обитатели их в своих живописных нарядах, особенно женщины, заставляют тебя перенестись в наш родной Казачий край.

Осталась и Венгрия позади со своими прелестями, не почувствовавшие еще прикосновения руки, замазанной кровью, московского коммунизма и знаменитых колхозов и совхозов, закабаляющих несчастных свободных людей. Въезжаем в пределы Румынии. Картина резко меняется. Эта страна более бедна. Поля ее не так уже обширны и богаты, как в Венгрии. Местность более пересеченная, чаще встречаются горы, покрытые лесами. Города, села и хутора уже не так чисты, опрятны и богаты. Народ, особенно простолюдины, одеты не богато, а скорее бедно. Нечистоты виднеются повсюду. Бедность и отсталость проглядывают отовсюду. С очень редкими и малыми остановками, наш эшелон спешит вперед все дальше и дальше на восток, изнурял свои жертвы все больше и больше голодом и бессонницей. От пары сухарей не можешь быть сытым в течении 24 часов, беря еще во внимание их малую величину.

Спать не давали. Старались изнурять бессонницей. На остановках делаются проверки. Заходит в вагон человека три чекиста и заставляют нас бегать в вагоне с одного конца в другой. Обратно по одному пулей. Если, чья либо физиономия не понравилась чекистам или недостаточно быстро перебежал, палки пускаются в ход и удары сыпятся на тебя, где попало. Чтобы мы в вагонах не спали, конвоиры деревянными колотушками или молотками били нас с неимоверной силой. Колотили, били о стены вагонов, бегали по крышам, создавал страшный грохот, чтобы не дать нам спокойно заснуть, хотя бы на короткое время.

Усталость овладевает истощенными и истомленными телами, а о состоянии нервов не приходится и говорить. Полусонными глазами смотришь в щелочку и наблюдаешь как меняются картины.

Вот уже и Румыния осталась позади. Перекатились и через границу «земного социалистического рая» ночью. Монотонно стучат колоса вагонов о стыки рельс. В щелях вагонов мелькают телеграфные столбы, придорожные редкие деревья и разные красивые пейзажи Украинской земли.

В вагонах тесно — ни сидеть, ни лежать. Духота ужасная и кажется, что весь воздух поглощен людьми и нечем дышать, а к тому же наружная температура (средина июня), накаленные солнцем железные крыши вагонов, усугубляют се. Хочется спать, но новью машинисты или неучи или на зло несчастным жертвам, ведут эшелон грубо, делая сильные рывки или толчки сопротивления, отчего люди качаются подобно волнам бушующего моря, сбивая друг друга с ног, падая на своих соседей. Громко высказываются проклятия по адресу всех заправил Советского рая.

На продолжительных остановках, вдали от станций, измученные бессонницей, люди начинают быстро засыпать в различных позах: стоя, сидя и лежа, но предаться сну, «крепкому и продолжительному сну, не удается.

Новые конвоиры, ревностные исполнители воли красных владык, очень часто, как нам казалось, злоупотребляли данными им правами, а возможно и имели специальные задания, а потому с новым пылом, как бы стараясь перещеголять друг друга и как можно больше изнурить свои жертвы, с неимоверной силой били молотками о бока и крышу вагонов, что сон, подобно испуганной птице, улетал, оставляя в душе боль и горечь, а в теле новое острое потрясение.

Удары молотками не прекращаются до тех пор, пока наш эшелон не тронется и но привезет нас в те места, где нас ожидает гибель.

Дизентерия в вагонах

Если не полный, то больше чем полуголодный паек и жажда одолевали несчастных, а начавшаяся дизентерия сопутствовала им.

У лотка образовывается большая очередь людей, которых мучили приступы дизентерии. Со свистом и шипением, обдавая соседей брызгами зловонных испражнений, освобождаются желудок и кишечник больных. Здесь уже не было ни стыда ни стеснений, а еще находились шутники и остряки, которые делали увеселительные минуты.

Так капитан артиллерист Гд-нов, заболел дизентерией. Как более изнеженный, в сравнении с казаками, он не в силах был долго терпеть и сразу бежит к лотку. Лейтенант сов. службы помогает ему, смеялись остальные, и подавал команду «правее» но он не был прав, ибо его правая сторона для артиллериста, была левой и не успел он отменить свою команду, как наш артиллерист, помимо своей воли, выпустил заряд свой не в лоток, а левее в стену вагона, ударившись о которую, заряд, чуть ли не весь, угодил в стоящих и сидящих по соседству. Эти неприятные картинки и переживания продолжались не днями, а неделями. Создавалось такое впечатление, что мы обитаем не в вагонах а в загаженных уборных, в которых не было выводных труб и вентиляторов.

Невольно обращаешься с молитвой ко Всевышнему: «Господи, до чего могут доводить людей красные палачи и владыки. Помоги не только нам, но и всем людям избавиться от земного коммунистического рая». Насколько они жестоки, что никто из бывших тиранов не может сравниться с их тираническими, садистическими и зверскими обращениями с людьми? Иногда удавалось на жел. станциях выпросить воды. Люди с жадностью набрасывались на воду, вырывая друг у друга кружки, стараясь утолить жажду и заглушить голод водой, но вода не всегда была доброкачественной, что еще больше усиливало господствующую дизентерию.

Вагоны замкнуты. Сигнал, после постоянных рывков и толчков, мчится дальше, в щелках вагонов меняются виды. С трудом наблюдаем через небольшие щели красивые и незабываемые, манящие к себе, пейзажи, а они меняются и меняются без конца.

Дни проходят тоскливо в напряженном и выжидательном состоянии.

В ожидании, но чего, смерти или бесконечных страданий в далекой и холодной Сибири, а колеса все стучат «тик так, тик так» и стучат без конца, не давая ответа.

Проехали много. Уже не одна граница осталась позади. Много плохих и прекрасных картин пронеслось перед нашими глазами, зрящими сквозь жалкие скважины вагонов. Все осталось позади. И, вот, перед нами расстилаются широкие степи восточной Украины, с полуразрушенными городами, селами и хуторами, что является свидетелем того, что в этих местах, еще не так давно бушевал ураган войны в продолжении 3-х лет.

Остановка нашего эшелона, на маленькой степной жел. станции. Открываются вагоны, чтобы напоить людей, а паровозам набрать воды, а так же дать людям очень скудный продовольственный паек.

После 28-летней разлуки, первый раз смотрю и не могу насмотреться на знакомые поля, на степную даль, бесконечную, на родное бездонное небо, по которому лениво и спокойно плывут белые и редкие облака, свободные, никем не гонимые, не преследуемые.

«О, тучки небесные, вечные странники», вы вольны, вы свободны, но как мы униженные, убитые, лишенные дорогой свободы, воли-волюшки, а в скорости может быть и жизни. А даль степная? — как она манит к себе многообещающе, как ярко напоминает прошлые годы, когда мы малочисленные, но крепкие духом, восстали против поработителей народов. Боролись за свои и др. народов права и вольности, за независимость своей казачьей Родины, от коммунистов.

Не казаки, а с ними даже и но так многие казаки, несчастные, поддались лжи и обещаниям московских красных — брехунов. Восстали против нас и, уничтожая нас, сами, как кролики шли в пасть удава, в объятия красных командиров.

Да, щедро мы поливали эту казачью землю своей юной кровью и не задумываясь, отдавали свои жизни за спасение своего казачьего края и др. свободолюбивых народов. А что получили за это? — изгнание, а теперь-предательство Иуды, трудовые лагеря и смерть — скорую или медленную. Позор тем людям, которые еще и теперь сочувствуют коммунистам и Ко, — и укрываются от борьбы с ними и надеющиеся на других, те мол пускай борются с всеобщим врагом, а в случае победы тогда и мы подоспеем к ним, а на случай поражения, то «моя хата з краю, нычого нэ знаю», как говорят украинцы, а мы останемся целыми, невредимыми, и не в немилости то — варящей комиссаров, которые смогут жестоко расправиться с некоторыми, а мы покорны и нам не грозит никакая опасность.

О, как горько ошибся этот неблагодарный народ, оказавшийся в положении «быдла». Жаль напрасно пролитой крови за неблагодарный народ. Жаль напрасных жертв. Не напрасно ли были брошены перлы под грязные ноги людской массы, жаждущей крови и грабежей.

Стук запираемых вагонов прерывает мысли. Щелкнули замки. Гудок и после обычной встряски, наш поезд сначала, как будто неуверенно, медленно, а потом все больше и больше увеличивает свой ход, оглушая окрестности своим пыхтением и стуком колес, помчался в направлении Москвы.