КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ - Кадзуо Исигуро

— Да, конечно. Значит, это и есть мисс Хеммингз?

Джентльмен остановился и обозрел зал с новой позиции.

— Так, дайте подумать. Полагаю, вы ищете кого-нибудь, кто мог бы подставить вам плечо в этой жизни. Правильно? Не беспокойтесь. В молодости я сам играл в эту игру. Итак, давайте посмотрим. Кого мы здесь имеем? — Повернувшись ко мне, он вдруг попросил: — Напомните-ка, кем, вы говорили, собираетесь стать?

Разумеется, к тому моменту я еще не сказал ему ничего подобного. Но после недолгих колебаний просто ответил:

— Сыщиком, сэр.

Сыщиком? Гм-м… — Он продолжал обводить взглядом зал. — Вы имеете в виду… полицейским?

— Скорее, частным консультантом.

Он кивнул:

— Естественно, естественно. — Он задумчиво затянулся сигарой, потом спросил: — А музеями, случайно, не интересуетесь? Вон там стоит парень, я с ним знаком много лет. Музеи, черепа, реликты и так далее. Не интересует? Нет, вижу, что нет. — Мой собеседник некоторое время продолжал осматривать зал, иногда вытягивая шею, чтобы никого не пропустить, и наконец произнес: — Конечно, множество молодых людей мечтают работать детективами. Должен признаться, я и сам когда-то об этом грезил. В ваши годы юноши бывают такими идеалистами! Мечтают стать самыми прославленными детективами своего времени, разом искоренить все зло мира. Похвально. Но в реальности, мой мальчик, позвольте заметить, неплохо иметь несколько запасных струн для вашего лука. Потому что через год-другой — я вовсе не хотел бы вас обидеть, — но очень скоро вы начнете воспринимать окружающее по-иному. Вас не интересует мебель? Спрашиваю потому, что вон там стоит не кто иной, как Хэмиш Робертсон.

— При всем моем уважении, сэр, мечта, в которой я только что вам признался, едва ли является для меня юношеским капризом. Это призвание, которому я готов посвятить всю жизнь.

— Всю жизнь? Но сколько вам лет: двадцать один, двадцать два? Впрочем, не стану вас обескураживать. В конце концов, если молодые люди не будут стремиться к благородной цели, то кто же тогда? И вы, мой мальчик, несомненно, уверены, что нынешний мир куда более порочен, чем был тридцать лет назад, не правда ли? Цивилизация на грани гибели?

— Должен признаться, сэр, — не без вызова ответил я, — что действительно так думаю.

— Помню, и я так думал. — Его сарказм внезапно сменился искренней добротой, и мне даже показалось, что в глазах у него заблестели слезы. — В чем же дело, как вы считаете? Неужели мир действительно все глубже погрязает в пороках? Неужели Homo sapiens и впрямь вырождается как вид?

— Этого я не знаю, сэр, — на сей раз более мирно ответил я. — Единственное, что могу сказать: на непредвзятый взгляд современный преступник становится все более умным, амбициозным, дерзким, а наука предоставляет в его распоряжение все более изощренный арсенал средств.

— Понимаю. И, не имея на своей стороне способных парней вроде вас, вы полагаете, что будущее выглядит сомнительно? — Он печально покачал головой. — В этом, наверное, есть резон. Легко насмехаться такому старику, как я. Возможно, вы и правы, мой мальчик. Возможно, мы позволили всему этому слишком далеко зайти. Ох!

Мой седовласый собеседник снова кивнул проходившей мимо Саре Хеммингз. Она пробиралась сквозь толпу с надменной грацией, поводя глазами слева направо в поисках — так мне показалось — кого-нибудь, кто, по ее представлениям, был достоин ее общества. Заметив джентльмена рядом со мной, она послала ему такую же, как прежде, холодную улыбку, но не остановилась. На какую-то долю секунды ее взгляд задержался на мне, но тут же — не успел я улыбнуться в ответ — она отвела глаза, выкинув меня из головы, и продолжила путь, направляясь к кому-то в другом конце зала.

Тем же вечером, позднее, когда мы с Осборном сидели в такси, уносившем нас назад, в Кенсингтон, я попытался разузнать что-либо о Саре Хеммингз. Осборн, хоть и притворялся, что на вечере нестерпимо скучал, был чрезвычайно доволен собой и охотно, в подробностях, пересказывал мне беседы, которые вел с разными влиятельными особами. Не легко было переключить его на Сару Хеммингз, не показавшись при этом неуместно любопытным. Однако в конце концов я заставил его заговорить о ней.

— Мисс Хеммингз? Ах да. Она была помолвлена с Хэрриот-Льюисом. Ну знаешь, он дирижер. Потом он поехал дирижировать оркестром, исполнявшим концерт Шуберта в Альберт-Холле прошлой осенью. Помнишь тот провал?

Я вынужден был признаться в своем невежестве, и Осборн объяснил:

— Публика, правда, не бросалась тогда стульями, но только потому, что они были привинчены к полу. Парень из «Таймс» назвал тот концерт «какой-то пародией». Или он даже предпочел слово «надругательство»? Так или иначе, сам дирижер не слишком огорчился.

— А мисс Хеммингз?

— Отшвырнула его, словно горячую картофелину. Судя по всему, она бросила ему в лицо обручальное кольцо и с тех пор на пушечный выстрел к нему не подходит.

— Неужели все из-за этого концерта?

Ну вообще-то все это действительно было весьма неприятно. И породило в свете большое бурление. Я имею в виду расторжение помолвки. Ох, Бэнкс, что за унылое сборище было сегодня! Как ты думаешь, когда достигнем их возраста, мы станем такими же?

В течение первого года по окончании Кембриджа, главным образом благодаря дружбе с Осборном, я стал едва ли не завсегдатаем подобных престижных приемов. Обращаясь мыслями к тому периоду своей жизни, я нахожу его на удивление легкомысленным. В домах в районе Блумсбсри и Холборна постоянно устраивались званые ужины, обеды и коктейли. Я был решительно настроен избавиться от неловкости, которую позорно продемонстрировал на вечере в клубе «Чарингуорт», и манеры мои раз от разу становились все более уверенными. Можно сказать, что со временем в фешенебельных лондонских кругах я занял определенное место.

Мисс Хеммингз не входила в мое привычное окружение, но я заметил: стоило лишь упомянуть ее имя, как оказывалось, что все мои друзья с ней знакомы. Более того, время от времени я видел ее на разного рода торжествах, а чаще в чайных залах роскошных отелей. Кончилось же все тем, что я начал собирать любые крохи информации о положении этой женщины в лондонском свете.

Как забавно вспоминать, что было время, когда все, что я о ней знал, сводилось к недостоверным сведениям, полученным из вторых рук! Много времени не понадобилось, что бы выяснить: большинство моих приятелей относились к ней с неодобрением. Еще до расторжения помолвки с Энтони Хэрриот-Льюисом она, судя по всему, нажила себе немало врагов по причине своей, как это называли, прямолинейности. Друзья Хэрриот-Льюиса — а их объективность, сказать по правде, едва ли заслуживала безоговорочного доверия — описывали, как немилосердно она преследовала дирижера. Другие обвиняли ее в том, что она манипулировала его друзьями, желая приблизиться к нему. Последующий разрыв с дирижером, учитывая неимоверные усилия, затраченные на то, чтобы завоевать его, одних озадачивал, другим казался явным свидетельством цинизма ее мотивов.

С другой стороны, я встречал людей, которые отзывались о мисс Хеммингз неплохо, говорили, что она умна, обворожительна, что у нее сложная натура. В частности, некоторые женщины защищали ее право расторгнуть помолвку, каковы бы ни были причины сделать это. Однако даже ее защитники сходились на том, что она страдала «чудовищным снобизмом нового вида» и напрочь отказывала человеку в уважении, если тот не обладал громким именем.

Я же, наблюдая за ней в тот год издали, почти не находил подтверждения подобным обвинениям. Иногда у меня складывалось ощущение, будто мисс Хеммингз просто не в состоянии дышать иным воздухом, нежели тот, что окружает выдающихся личностей. Какое-то время она была связана с Генри Куинном, адвокатом, но отдалилась от него после провала дела Чарлза Браунинга. Потом пошли слухи о ее крепнущей дружбе с министром Джеймсом Биконом, считавшимся в то время весьма многообещающим правительственным чиновником. К тому времени мне стал абсолютно ясен смысл слов седовласого джентльмена, говорившего, что «такому парню, как я», бессмысленно терять время, пытаясь завоевать внимание мисс Хеммингз. Поначалу я, разумеется, не понял его слов, а позднее, когда понял, обнаружил, что с особым интересом слежу за мисс Хеммингз. Однако, несмотря на это, мы впервые заговорили с ней только через два года после первой встречи в клубе «Чарингуорт».

Приятеля, с которым я пил чай в отеле «Уолдорф», внезапно вызвали по какому-то неотложному делу, и я, оставшись один и поглощая булочки с джемом, заметил мисс Хеммингз, сидевшую также в одиночестве за одним из столиков на балконе. Как я уже сказал, то был отнюдь не первый раз, когда я встречал ее в подобных местах, но к тому дню ситуация изменилась, поскольку не прошло и месяца после окончания дела Мэннеринга и я пока парил в облаках. В дни, последовавшие за моим первым триумфом, я был опьянен успехом: передо мной вдруг открылось множество дверей, совершенно неожиданные приглашения сыпались на меня, как из рога изобилия, люди, которые прежде выказывали лишь вежливую любезность, теперь при моем появлении не могли удержаться от восторженных восклицаний. Неудивительно, что у меня слегка закружилась голова.