Причина успеха - Хелен Филдинг

Я открыла дверь, которая представляла из себя кусок рифленого железа, и вошла в хижину – мой дом в Сафиле. Крытый соломой домик из дерева и глины диаметром примерно двадцать футов, земляной пол покрыт тростниковыми циновками. Повсюду стоял запах пыли. У меня была железная кровать с москитной сеткой, стол, полки для книг и документов, два металлических кресла с отвратительными резиновыми подушками в цветочек и пластиковый кофейный столик. Все было покрыто слоем песка. Песок забивался между зубов, в уши, в карманы, в белье. Мне нравилась моя хижина – думаю, прежде всего потому, что здесь я могла остаться в одиночестве.

Но, видно, не сегодня. Через две минуты в дверь неуверенно поскреблись, и появилась голова Бетти. Она понимающе улыбнулась. Вошла без спросу, обняла меня и плюхнулась на кровать. На потолке слышалось какое-то копошение – потолком служила большая полотняная простыня, натянутая, чтобы ловить крупных насекомых, которые иначе падали бы прямо на голову.

– Здравствуйте, маленькие друзья, – сказала Бетти, посмотрев наверх.

Нет, только не это. С самого утра меня не оставляют в покое.

– Я вижу, что ты нервничаешь, Рози. И понимаю почему.

Ну вот, подумала я, сейчас заведет свою волынку. Про Генри и Сиан.

– То же самое было в семьдесят четвертом году, когда Джуди Эллиот была администратором в Ми-кабеле. К ним поступило несколько беженцев в очень плохом состоянии. Она сообщила в главный офис и попросила прислать дополнительных сотрудников и запасы лекарств и продуктов. Но ее лишь отчитали, сказали, что она преувеличивает. Через два месяца беженцы хлынули потоком – в разгар эпидемии умирало по сто человек в день, и, естественно, не хватало рабочих рук, не хватало оборудования.

Значит, Генри и Сиан ни при чем. Дело в саранче.

– Что ты слышала? Думаешь, стоит им верить? За те четыре года, что я прожила в Сафиле, мы наслушались рассказов о грозящих эпидемиях. Послушать беженцев, так толпы больных холерой, менингитом, элефантиазом и еще бог знает чем вот-вот перейдут границу, заражая всё на своем пути. Но никогда, ни разу за все время моего пребывания в Сафиле ничего подобного не случилось. Мы даже начали подозревать, что беженцы специально выдумывают эти страшилки, чтобы получить больше еды.

Бетти обиженно покачала головой.

– Не думай, что я пытаюсь учить тебя жизни, Рози. Ты прекрасно справляешься со своей работой. Ты знаешь, как я восхищаюсь всем, что ты делаешь. Но мы всегда должны слушать, что говорят африканцы. Прислушиваться к голосу Африки.

Внезапно мне захотелось укусить Бетти или начать мутузить ее по лицу, долго, как боксерскую грушу.

– Я тоже встревожена, Бетти, но мы не можем поднять тревогу просто так. У нас нет конкретных сведений. Ты знаешь что-нибудь, чего не знаю я?

– Эти люди, туземцы, они наш барометр, понимаешь? И Зубы Ветра – так их называют африканцы, – она сделала паузу для создания эффекта, – Зубы Ветра приходят неожиданно. Они могут лететь весь день без остановки, покрывая тысячи и тысячи миль.

– Знаю, то же самое я слышала вчера в лагере, когда раздавали еду. Что-нибудь еще ты знаешь?

– В пятьдесят восьмом году, когда Мэвис Эндерби работала в лагере в Эфиопии, нашествие саранчи погубило столько зерна, что можно было прокормить миллион человек в течение года. Конечно, больше всего меня волнует урожай, Линде я уже говорила. Представь – на многие мили небо становится черным от саранчи, будто покрытым копотью, солнца не видно.

– Я знаю, – сказала я намного громче, чем следовало, и зря – меньше всего мне хотелось злить Бетти. – Ты что-нибудь еще слышала?

– В день они съедают столько же, сколько весят, ты знала? Скоро сбор урожая, такой кошмар, и они передвигаются так быстро – целые тучи саранчи...

Этим утром мне предстояло так много сделать. Надо просто выставить ее, подумала я.

– Спасибо, Бетти, – сказала я. – Большое спасибо за помощь. Очень тревожные новости, но ты же знаешь... вместе справимся... Мне действительно нужно идти, спасибо, что зашла.

Это сработало. Замечательно. Бетти восприняла мои слова как намек, закатила глаза с показным смущением и бросилась ко мне обниматься.

– Ладно, нужно поторопиться в лагерь, если мы хотим успеть вернуться и встретить нового доктора, – сказала она, еще раз обняла меня и ушла.

Сегодня должен был приехать новый врач, американец. Бетти уезжала через три недели, и его вызвали на замену. Мы собирались устроить праздничный обед в его честь. По рассказам, одна из наших медсестер, Линда, работала с ним в Чаде два года назад. Но сама она скрытничала на этот счет и молчала как рыба. Хотя и так было ясно, что она с ним переписывалась. Линда заливалась краской каждый раз, когда мы говорили, где будет спать наш новый доктор. Я надеялась, что он окажется нормальным. Мы жили чем-то вроде очень тесной общины, уже давно притерлись друг к другу. Новый человек легко мог бы нарушить равновесие.

Я села на кровать и стала думать о том, что сказала Бетти. Несмотря на то что меня в ней многое раздражало, она была хорошим врачом и давно работала в Африке – судя по ее рассказам, чуть ли не с начала прошлого века. Слухи слухами, но если логично рассуждать – выводы неутешительные. Впервые за несколько лет в Кефти прошли дожди. В Африке, по жестокой иронии, сильные дожди после засухи создают идеальные условия для размножения саранчи. И полчища саранчи действительно могли передвигаться с огромной скоростью. Нашествие саранчи в период сбора урожая – хуже, чем война. Беженцы хлыну т моментально, в несметных количествах.

Я встала, взяла папку и стала просматривать документы. Мы пытались установить в Кефти систему раннего оповещения, но безуспешно – въезд в Кефти был строго запрещен. Запрещен организацией “Содействие”, так как Кефти – зона военных действий, и намбульским правительством, так как они не хотели проблем с правительством Абути, а Кефти воевала с Абути. Вся информация, которой мы располагали, была в этой папке. Графики цен на зерно на приграничных рынках, диаграммы роста и веса детей, документы, фиксирующие переход через границу. Я уже просматривала папку два дня назад и не обнаружила ничего из ряда вон выходящего. Просто хотела еще раз убедиться.

Мне нужно было быстро принять решение, потому что в одиннадцать часов Малькольм должен был привезти нового доктора. Малькольм тоже работал в “Содействии” – единственный патрульный полицейский на всю Намбулу. Он был немного заторможенным, но раз уж мы собирались поднять тревогу, приезд Малькольма как раз кстати. Я решила спуститься к лагерю и поговорить с Мухаммедом Махмудом. Он подскажет, что делать. Меня охватила паника. Я выпила воды и попыталась успокоиться. Выйдя на улицу, под обжигающие лучи белого солнца, я заметила, что Генри и Сиан воркуют у ее хижины. Он потрепал ее за подбородок, как кошку. Она заметила, что я наблюдаю за ними, покраснела и метнулась в хижину. Генри поднял брови и высокомерно усмехнулся.

– Генри Монтег, – строго проговорила я, – иди в свою хижину.

Он улыбнулся как ни в чем не бывало. Улыбка Генри не помещалась у него на лице – довольная улыбочка сынка богатых родителей. Даже здесь он умудрялся выглядеть элегантно. На глаза падала челка – такие были в моде как раз два года назад, когда он в последний раз был в Южном Кенсингтоне. Я все время пыталась заставить его заколоть ее заколкой.

– С тобой я позже поговорю, – сказала я. – Возьми два контейнера – они стоят рядом со столовой – и поставь в “тойоту”. Я поеду в лагерь, вернусь к приезду Малькольма.

– Хелло-о! Динь! Дон! Мисс Эффективность! – сказал Генри и обнял меня одной рукой, не проявляя ни капли уважения. Нет смысла говорить с ним о Сиан, по крайней мере сейчас, когда он ведет себя как веселый щенок, отряхивающийся после купания. Любая критика с моей стороны и просьбы проявить осторожность будут встречены кучей брызг и звонким восторженным тявканьем.

Мы сели в пикап и всю дорогу дружелюбно молчали. Я решила ничего не говорить Генри о саранче, пока не поговорю с Мухаммедом. Мухаммед Махмуд не был общепризнанным лидером в лагере, но он был умнее других, включая нас. В любом случае поговорить нам с Генри все равно не удалось бы. Вождение автомобиля в Африке требует полной концентрации, даже если ты не за рулем. Трясет и болтает, будто ты оказалась в стиральной машине, и необходимо то расслаблять, то напрягать тело, чтобы вовремя отреагировать, когда тебя подбросит на сиденье и ударит головой о крышу.

– У тебя лифчик не лопнет? – заорал Генри. Он так остроумно шутил каждый раз, но все время делал вид, будто это только что пришло ему в голову.

Дорога в лагерь вела по песчаному серпантину над крутым обрывом. Вдали показались хижины, белая пластиковая дуга больницы, квадратные, обитые тростником домишки, в которых располагались клиника, столовая, рынок, школа. За последние четыре года беженцы забыли, что такое нищета и страдания, и стали жить спокойно. И мы тоже. Но чтобы сохранять спокойствие, приходилось прилатать немалые усилия. Мы многому научились друг у друга – экс-патриоты и беженцы. Это было взаимовыгодное существование. Ночью мы ходили на их празднества, слушали тамтамы и сидели у ритуальных костров. Перед нами оживала Африка наших детских фантазий. Мы давали им лекарства, пишу и знания о медицине, которые были им необходимы. Катались на лодках по реке, играли с их детьми, чувствовали себя отчаянно смелыми. Беженцам нравилась наша энергия и наивный восторг оттого, что мы в Африке. “Мы прошли по туннелю отчаяния и поняли, что можем не только жить, но и танцевать”, – однажды сказал Мухаммед. Он всегда говорил будто стихами, и иногда меня это раздражало. Мы вместе пережили кризис и теперь были счастливы. Но беженцы полностью зависели от поставок продовольствия с Запада. Это делало их уязвимыми.