Иной смысл - Иар Эльтеррус

Отвернулся — и на миг встретился взглядом с холодными глазами цвета чайной розы.

Полноватый мужчина лет сорока стоял у самой стены и с выражением странной задумчивости на привлекательном, располагающем лице медленно оглядывал собравшихся, то и дело возвращаясь к Кириллу. Казалось бы, ничего особенного в мужчине не было, не считая странного оттенка глаз, но Стас на миг почувствовал, как по позвоночнику прокатилась ледяная дрожь подсознательного страха.

В этот момент кто-то тронул его за плечо. Ветровский обернулся — за его спиной стоял тот самый темноволосый молодой человек, что держался чуть поодаль друзей и родителей Бекасова, но с самого начала церемонии не отходил от гроба ни на шаг.

— Вас ведь Станислав зовут? — спросил он.

Юноша кивнул.

— Да. Кажется, мы с вами не знакомы…

— Алексей. Я был… другом Кирилла. Очень близким другом. Он говорил мне о вас, о вашей группе. И я подумал, что именно вы, возможно, сможете мне помочь.

— Почему именно я? — удивился Стас.

— Хотя бы потому, что вы — один из немногих, кто вообще умеет помогать, — по губам Алексея скользнуло подобие улыбки.

— И в чем же вам нужна помощь?

Друг Кирилла нервно огляделся, прикусил губу.

— Здесь слишком много людей, да и, если честно, безумно хочется курить. Вы не против выйти на улицу?

Едва оказавшись за дверьми центрального зала, Алексей сунул в зубы сигарету. Сжал зубами фильтр, едва не перекусив его, и посмотрел в глаза собеседнику. Его взгляд был полон тоски и боли, а еще — решимости.

— Стас, вы верите, что Кирилл мог покончить с собой? — тихо спросил он.

Ветровский несколько секунд помолчал, а потом медленно помотал головой.

— Нет. Кирилл — не мог. Он был… не из той породы.

— Я знаю. Я знаю… знал Кирилла ближе, чем можно представить, наверное, я знал его лучше, чем кто-либо еще. Но увы, я знал недостаточно, — он достал зажигалку, прикурил — Стас заметил, что пальцы Алексея подрагивали. — За два часа до своей смерти он отправил мне письмо. Обыкновенное бумажное письмо, в простом белом конверте без надписей. Он просто бросил его в почтовый ящик в моей парадной. И теперь я могу с абсолютной уверенностью утверждать, что Кирилла убили.

I. II

Они ни в кого не верят

И никогда не плачут…

Есть ли у человека душа? А если есть — то что она такое, зачем нужна? Нести бремя прегрешений после смерти, или скитаться бесчисленной чередой перерождений, или раствориться, уйти в небытие, когда прекратит свое существование бренное тело? А может, душа уходит в тот миг, когда тело покидает разум, и лежащий в состоянии овоща паралитик уже лишен этой загадочной субстанции, по некоторым версиям отличающей людей от животных? Впрочем, иные версии предполагают наличие души и у зверей, а то и у растений — мало ли, кем был «в прошлой жизни» чахлый парковый клен, какие преступления совершал в бытность свою человеком, за что переродился даже не собакой, или на худой конец, мышкой — а деревом? Если же душа есть частица Бога, то откуда же Он берет все новые и новые души, и куда расширяет территорию рая и ада? Ведь за два тысячелетия их официального существования и кущи, и геенна должны были бы переполниться. Еще можно допустить, что душа есть часть не Бога, а некоего Великого Разума, Волей своей создавшего галактики и вселенные, и давшего любимым из своих созданий нечто большее, чем просто способность мыслить… правда, кто сказал, что именно человеки оказались лучшим, что у этого разума получилось?

Есть множество теорий, откуда у человека душа. Есть множество неопровержимых доказательств как ее существования, так и отсутствия. Есть множество самых безумных теорий о том, что происходит с душой во время жизни и после ее окончания. Нет только точных ответов на все эти вопросы. И оно, наверное, к лучшему.

Где-то в иных мирах и пространствах, быть может, все уже доказано и определено. Возможно, где-то душу научились вынимать из тела в прямом, не фигуральном смысле, и препарировать ее с детским энтузиазмом садистов-исследователей, а где-то — убедились в ее существовании и изменили свою жизнь. Возможно, где-то… но не здесь. Не на Терре.

Пожалуй, на всей Терре был… было одно-единственное существо, способное ответить на вопросы — есть ли душа, откуда она и зачем. Беда лишь в том, что имея возможность ответить, оно не ведало ответа. Просто потому, что не имело в нем необходимости.

Ведь в знаниях о душе по-настоящему могут нуждаться лишь те, кто наделен душой, но никак не холодный, объединенный общей ошибкой разум, раскинувший свои слабые пока еще щупальца над застывшей в невидимой духовной агонии планетой. Разум, зовущий себя Законом, мнящий себя инструментом, самообразовавшимся для управления и изменения, отсечения лишнего и… еще раз отсечения лишнего.

Этакий скульптор и резец скульптора в одном флаконе. Неспособный созидать, но зато прекрасно умеющий уничтожать. Хотя это еще один извечный вопрос: кто есть убийца, человек или меч? Солдат, нажимающий на курок, или автомат в его руках, выплевывающий очереди смерти? Наверное, убийца все же тот, кто отнимает жизнь по своей, пусть даже навязанной роли. А если взять глобальнее: генерал, отдающий приказ «никого не щадить, пленных не брать», или выполняющий распоряжение боец?..

…сколько ангелов поместится на острие иглы, может ли Бог создать камень, который окажется неспособен поднять?..

Закон был всесилен — и беспомощен, как и любой закон, неважно, с какой буквы он пишется, строчной или прописной. Как и любому закону, ему требовались исполнители. И как и любой закон, он находил их — тех, кто слишком далеко зашел за доступную человеку грань Добра и Зла. Точнее — просто добра и зла: во всем, что не касалось непосредственно его самого, Закон предпочитал избегать излишнего пафоса.

Марионеток никогда не было много, их было ровно столько, сколько необходимо. Они послушно дергались на своих ниточках, влекомые волей Закона в нужную сторону, и принимали действительное за желаемое: запятнавшие себя в прошлом непростительными преступлениями искренне считали, что творимое ими есть благо для мира и искупление для них самих, а те, кто слишком близко подошел к той грани, за которой начинают называть святыми — просто верили во все, что им внушалось.

Сравнивая исполнителей воли Закона, задумываешься о том, чем является в этой аналогии сам закон. Кукловод? Отнюдь. Кукловод — это всего лишь продвинутая марионетка. А Закон… ну, что-то вроде директора кукольного театра. Как и любой директор, он зависит от Кукловода настолько же, насколько и Кукловод от него. Как поведут себя марионетки на сцене — на то воля Кукловода.

По крайней мере, тот, кого марионетки называли Кейтаро-дону, привык считать именно так.

Солнечные лучи пронизывали сочную зелень листвы, разбрасывая золотистые поцелуи по лепесткам цветов и мягкой невысокой траве, покрывавшей почти половину небольшого сада. В тени густого, усыпанного мелкими белыми звездочками куста, на сплетенной из ветвей циновке сидел человек. На вид ему было от сорока до семидесяти — возраст японцев с трудом поддается точному определению. Невысокий, худощавый, жилистый. В распахнутом на груди кимоно виднелась крепкая грудь, покрытая затейливой однотонной татуировкой. Коротко подстриженные черные волосы местами разбавила седина, а мочка правого уха была рассечена надвое. Японец сидел совершенно неподвижно, положив вывернутые ступни на бедра, его непроницаемые, темные до черноты глаза смотрели в одну точку.

Другой японец, увидев сейчас этого человека, постарался бы незаметно удалиться, чтобы не мешать медитации, процессу самосовершенствования. Европеец, усмехнувшись, пробормотал бы что-нибудь о бездельниках, которым нечем заняться. Но и первый, и второй были бы не правы: Кейтаро не медитировал, но и тем более не бездельничал. Кейтаро, Кукловод Закона, думал.

Вчера ему все же удалось стабилизировать дошедшую до критической точки ситуацию в Лондоне, так волновавшую Закон. Первоначальные сложности, связанные с необходимостью действовать в рамках человеческой морали, отпали сами собой, едва удалось найти приемлемое обоснование. Сегодня все европейские новостные сайты судачат о жуткой резне в заброшенной часовне на окраине города и призывают англофранцузский филиал МСБ предпринять меры против потерявших всякий страх христиан-англиканцев. Конечно, по официальной версии в часовне собрались ни в чем не повинные исследователи, безобидные дурачки, верящие в тонкие материи, энергетическую природу вселенной и тому подобные глупости — дурачки, имевшие полное право верить во что угодно, так как это право подкреплялось их общественными статусами и многомиллионными состояниями. А кровожадные англиканцы, настроенные категорически против любых проявлений так называемой «магии» и даже основавшие в две тысячи пятьдесят первом году Орден Новой Инквизиции, прознали об исследованиях и устроили на месте собрания кровавую резню. Кейтаро проследил лично — все улики были подброшены, все нужные люди — куплены или убеждены, а алиби «инквизиторов» — опровергнуты.