Обратная сторона Земли - Александр Етоев

Тимофеев повесил трубку и откинулся на высоком кресле. Сверху над его головой со спинки из резного картуша смотрела темная буква Т. Та же самая буква была на перстне хозяина. Он прикрыл прозрачные веки и словно бы задремал. В кабинете было не по-утреннему сумрачно от наглухо задернутых штор. Хозяин не любил света. Он не любил солнца, луны и звезд. Он завидовал их покою. Он любил полумрак, и серый дождливый день, и ветер, разбивающий птичьи стаи и с волн срывающий пену. Бурный, безумный ветер, под которым сгибается человек. Как перед ним, хозяином.

Не открывая век, он сказал:

– Что-то не слышно вестей от моего должника Каменного.

8

Утро выдалось мирное. Город спал, ночные тени попрятались по углам и подвалам, и свозь серую дымку Востока пробивалось раннее солнце. После событий ночи Князь чувствовал себя больным и разбитым. Тело ныло, в висках покалывало, а во рту словно ночевала жаба. Он умылся прямо на улице из какой-то допотопной колонки и теперь брел наугад мимо длинного некрашеного забора.

Улица скоро кончилась, пошли клочки огородов, и за неглубокой речушкой открылись пустеющие поля. Так он шел с полчаса, вдыхая утренний воздух и распугивая ворон. На пути за лысым бугром он увидел одинокую рощицу – несколько старых ив, окружавших болотистую низину. У обочины рядом с рощей лежал выгоревший на солнце валун, похожий на конский череп. Князь почувствовал, что устал. Он сел на лежащий камень и вытянул усталые ноги.

– Май, – подумал он грустно. – В Ленинграде уже белые ночи. Мосты разводят, сиренью торгуют на набережной. Как-то там моя Галя-голубушка, Галина Петровна?

Он вспомнил ее Галерную и белые занавески на окнах.

– Александр Викторович, вы? – Она выходит под козырек парадной и поправляет сбившиеся очки. Значит, спешила.

– Здравствуйте, Галина Петровна. Вот прогуливаюсь перед сном. Светло. Случайно проходил мимо. Может, вместе?

А она, дура дурой, скажет, будто не понимая:

– Ой, Александр Викторович, мама меня в аптеку послала.

– Я вас до аптеки.

Аптека, конечно, уже закрыта, дежурная – за мостом, и мы идем через мост, обжигаясь друг о друга плечами. Потом обратно, над черной коркой воды, по черному вечернему диабазу, по белому вечернему городу.

Белая занавеска гаснет, это Галина Петровна выключила на столе лампу. Под лампой спит до утра последний номер «Отечественных архивов» со статьей А.В.Князя «Опыт прочтения маргиналий». Времени уже третий час.

Князю стало теплее. Он сидел в прозрачной тени и лениво жевал травинку. В болотце неподалеку вяло позвякивали камыши, воздух сделался сонным, незаметно подкрадывалась дремота.

– Галя, Галина Петровна. Вот приеду и поведу тебя прямо в ЗАГС. Сколько можно тянуть, так до пятидесяти дотянешь. И ей уже почти сорок. Старые голубк[/]и.

Мысли потекли медленно и тягуче, травинка выпала из руки, и Князь, улыбаясь сонно, подумал, прежде чем провалиться в туман:

– А с мечом в руке я выглядел, наверно, неплохо. Посмотрела бы на меня Галина Петровна, голубушка…

– Человек, – то ли услышалось Князю, то ли голос пришел во сне.

Он открыл глаза и прислушался. Тень от ивы сдвинулась на дорогу, небо на западе обложили тучи, и ветер гулял в камышах, раскачивая сухие верхушки.

«Послышалось», – закуривая, подумал Князь. От сидения на камне затекли ноги, он встал и огляделся вокруг.

– Человек. – Голос повторился опять.

Князь обошел иву, удивленно посмотрел на дорогу и, остановившись взглядом на камышах, подумал, что спрашивают оттуда.

– Добрый человек, помоги.

Голос шел не из камышей, скорее, он раздавался от камня, но говорившего нигде не было.

– Где вы? Я никого не вижу.

– Посмотри на камень, я здесь. Помоги мне, я не могу выйти.

Голос явно раздавался из камня. Камень лежал в земле, окруженный примятой травой, – валун как валун, гладкая глыба известняка с редкими вкраплениями кварца. Князь, помня об опасных событиях, осторожно к нему приблизился, но близко не подходил, а остановился поодаль.

– Не бойся, подойди ближе.

«Знать бы, кого бояться», – сказал сам себе Князь, но вдруг подумал, сидел же он на нем с полчаса, задремал даже, и ничего. Он подошел к валуну и стал ждать, что же будет дальше. Скорее всего, решил Князь, камнем завален какой-нибудь лаз в земле, и человеку из-под него не выбраться. Он уперся руками в валун и попробовал сдвинуть. Камень даже не покачнулся.

– Помогайте – толкайте снизу, – крикнул Князь неизвестно кому. – Вместе, раз-два…

Ему показалось, что камень отозвался смешком, но Князь не подал виду и продолжал толкать.

– Силой мне не поможешь, – сказал голос.

Князь отступил. Вытирая вспотевший лоб, он удивленно смотрел на валун.

– Думай, что ты внутри камня, – сказал голос устало, – думай, что тебе тяжело, что тебя жалят кристаллы, что тебе нечем дышать и вокруг темно. Думай, что ты внутри камня. Это просто, только попробуй. Сделай, добрый человек. Закрой глаза и представь.

– Зачем? – замешкался Князь.

– Помоги мне, я умираю. Сделай, как я сказал.

«Чертовщина не желает кончаться, – со вздохом подумал Князь. – Ладно, все-таки это не оживающий труп.»

Он закрыл глаза и стал думать о колючей каменной тесноте, обо всем, что говорил ему голос. И только он об этом подумал, как дыханию сделалось тесно, тело словно сдавило, холодные слюдяные грани больно налегли на глаза, а когда он их с трудом разлепил, то увидел подошву ботинка и две колонны-ноги, уходящие высоко в небо.

Человек был великаньего роста, голова его, скрытая тенью ивы, терялась среди высоких ветвей. И само дерево, разросшись в полнеба, превратилось в широкий купол, застилающий божий свет.

– Спасибо, добрый человек. И наперед подумай, как вставать на дороге у Тимофеева. Теперь прощай, лежи здесь в тенечке, дожидайся нового дурака. – Человек с силой пнул Князя в каменный бок и добавил, давясь от смеха: – Долго же тебе ждать придется. Не все такие доверчивые, как ты. Люди нынче пешком по дороге не ходят, а если ходят, то не оглядываются – себе дороже.

9

День прошел, или год, лил дождь и палило солнце. Мысли Князя окаменели, он еще пытался понять, как же с ним случилось такое. Почему в век разума и прогресса на свете существуют такие странные вещи. Волшебный меч, каменное заклятье. Почему сказки, в которые верят разве что несмышленые дети да какие-нибудь пигмеи в африканском лесу, вдруг превращаются в явь – дикую, непонятную, от которой невозможно избавиться. И как же его такого полюбит теперь Галина Петровна.

Князь лежал и чувствовал, как трутся о его тело скользкие земляные черви, как, сложившись тугими кольцами, отдыхает на камне уж. Несколько раз он видел на дороге машины. Они проносились мимо, те, кто в них ехал, ни в какие сказки не верили. От машин поднималась пыль, она оседала на камне, и тело начинало зудеть. Это было не самое тяжкое из мучений, наложенных на него судьбой. Пыль смывал дождь, дождь служил ему вместо рук. Но – память, но – одиночество, но – будущее, в котором не оставалось света. С этим справиться помощников не было.

Однажды ночью, когда рощу остудило туманом, он услышал со стороны болота какие-то неясные звуки. Звук шел снизу из-под земли, словно там, в сырой глубине, трудился огромный крот. Скрипели раздвигаемые пласты, и осыпалась крошка. Звук то пропадал, то появлялся снова. Князь ждал, напряженно вслушиваясь. Скоро он услышал отдаленный металлический лязг. Об опасности Князь не думал – что ему, заключенному в камне, какая-то возня под землей. Звук тем временем нарастал, скоро монотонные удары из-под земли стали сотрясать почву. Окаменевшим сердцем Князь почувствовал беспокойство. Он не мог понять, что же происходит внизу. И когда беспокойство переросло в ожидание и тревогу, Князю послышалось будто кто-то окликает его по имени.

– Князь! – Голос был странно знакомый. – Хозяин меча, ответь.

Князь вспомнил. Ночь. Безлюдный музей. Меч, разрубающий колдовской узел. Фогель – старик-смотритель, которого Князь освободил мечом от заклятья и которому возвратил покой. Фогель – это был он.

– Где ты, ответь? Князь! Назови себя, чтобы я не потерял направление.

– Я здесь, – закричал он в ответ невидимыми каменными устами. – Здесь, у дороги, меня превратили в камень.

Ждать пришлось еще долго. Туман стал понемногу спадать, и в путанице мокрых ветвей, оплетающих ночную поляну, робко заговорили птицы. Фогель его больше не звал, но удары делались громче. Князь зорко всматривался в темноту и вскоре у края низины заметил в траве движение. Земля вздыбилась широким горбом, лопнула во многих местах, полетели влажные комья, и в редеющем на заре тумане из земли показался гроб. Большой, разбухший, тяжелый, облепленный рыжей глиной и оправленный в стальную решетку.

На секунду все стало тихо, потом крышка медленно отошла и, отплевываясь от серой пыли, из гроба выбрался Фогель.