Море для смелых - Борис Изюмский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, в удлиненном, застывшем лице мастера, в его пустых глазах, в благообразной розоватой лысине было что-то от угодников, какими изображали их на иконах.
— Мы на него управу найдем! — обещала Лешка, и Вера ободрялась, представляла все уже не так мрачно: конечно, управу найти можно.
Да и каменщик Малов, мужчина лет пятидесяти, с чугунными плечами, с продубленной, коричневой кожей лица, услышав как-то разговоры Лясько, сказал Вере, по-волжски окая:
— Ты, доченька, не робей… Я об этом храпаидоле на общем собрании вопрос поставлю, научим его, как относиться к молодым кадрам.
Вера пробормотала, что они и сами за себя постоят, но в душе была благодарна каменщику.
«СТЫДМОНТАЖ»Потап Лобунец и Станислав Панарин жили вдвоем в самой маленькой комнате общежития, вместе ходили на работу, вместе гуляли вечерами в парке и у пристани.
Лобунец — с Тамбовщины. После средней школы он работал трактористом в колхозе, получил водительские права. В Пятиморск приехал по комсомольской путевке, когда в степи забивали первые колышки на строительстве комбината. Потапу понадобился месяц, чтобы пересесть на бульдозер.
Он ухаживал за ним, как за живым существом: ежедневно чистил скребком и щеткой, как добрый кавалерист коня, ремонтировал, смазывал, заправлял.
Сын инженера Станислав Панарин, щупленький, с острыми локтями, работал крановщиком. Сначала на «Журавле», сам похожий на него тонкой длинной шеей и тощим телом, потом овладел более мощным «Пионером-2», и, наконец, башенным краном. У этого — радиотелефонная аппаратура, электромагнитный тормоз, тридцатиметровая стрела.
Стась в прошлом году окончил десятилетку, медицинская комиссия освободила его от службы в армии. Он мужественно скрывал ото всех свой недуг — ревматизм, стоически переносил слякоть и стужу. Крутолобый, с вихром, как у птицы красавки, он в свободные часы сидел где-нибудь, заплетя одну ногу за другую, весь поглощенный чтением своего любимого журнала «Техника — молодежи».
Потап Лобунец проснулся первым. Стараясь не шуметь, встал со скрипнувшей койки, вытащил из-под нее двухпудовую гирю и, надев на босу ногу тапочки сорок шестого размера, вышел во двор. Только занималась заря. Пахло морем и утренней степью. Подбежал щенок Флакс — добродушный коричневый пойнтер, вымоленный недавно Потапом у инженера Мигуна.
Лобунец покормил Флакса, поиграл гирей, перебрасывая ее с ладони на ладонь, как горячую пышку, поднимая и опуская на мизинце, и пошел к умывальнику.
Когда он возвратился в комнату, Стась еще спал.
— Подъем! — Потап рывком сорвал одеяло с друга. Схватив на руки ошалелого Стася, он неуклюже закружился с ним по комнате, напевая и неимоверно фальшивя: «Домино, домино!»
Завтракали они дома. Потап истребил почти целую буханку хлеба с маслом. Стась же за это время только неохотно отколупнул хрустящую корочку и задумчиво грыз ее крупными, немного выдвинутыми вперед зубами.
— Гляди, горбушкой всех девок приворожишь! — предостерег Потап и провел рукой по своему высокому лбу, такому большому, что казалось, волос над ним недостаточно, хотя у другого эти же волосы сошли бы, пожалуй, за пышную шевелюру.
— Приворожить? Это идея, — меланхолично согласился Стась.
Они вышли из общежития. На Лобунце соломенная шляпа с обвисающими широкими полями, синий комбинезон с большими оттопыренными карманами, серая майка, отороченная фиолетовыми полосками материи, — вольная фантазия швейной артели. На Стасе рубашка в крупную клетку с подвернутыми рукавами и бутсы. Панарин уделял своему туалету минимум внимания, и Лобунец называл его Гаврошем за короткие, по щиколотку, брюки, подпоясанные тонким, в узлах, ремешком.
Шли молча. Лобунец энергично щелкал семечки. Стась, наконец, не выдержал:
— Ты долго еще будешь плеваться, как верблюд? Это же бескультурье!
— А что? — спокойно, продолжая поплевывать шелухой, возразил Потап. — Полезное растительное масло. Вместо курева. Разве не лучше?
Тут бить нечем: он действительно не курит, а вот Стась не выпускает сигареты изо рта.
Заговорили о девчатах. Панарин и Лобунец уже с месяц как ушли из бригады Свирь, но вспоминали о днях, проведенных там, с удовольствием. Так мученики не прочь иногда возвратиться мыслью к стойкости, проявленной ими в тяжкие минуты.
— А Юрасова и Аркушина стали ученицами бетонщиц, — сообщил Стась, знавший обычно все, что происходило на строительной площадке: девчата относились к нему безбоязненно, совсем как к подружке, охотно делились своими тайнами.
Потап вспомнил Юрасову в красной майке и красном берете, произнес снисходительно-ласково:
— Букашка.
Немного помолчав, дал оценку и Вере:
— Маков цвет!
Стась усмехнулся:
— Вот механизма замедленного действия!
Он осмотрел подкрановые пути, концевые упоры, крюк и заземление, проверил тормоз и смазку. Ну, все в порядке. Стропильщик снизу сделал флажком круг: «Внимание!» Деликатно-просительно взвыл мотор, открывая день.
Стась посмотрел вниз. Из земли, словно какая-то гигантская сила выжимала их оттуда, тянулись в рост трубы, стены ТЭЦ, фундаменты газогенераторов, ажурное плетение арматур — рождалась большая химия…
Стась нашел глазами Потапа. Хорошо, черт, работает! Научился подниматься без разворота в гору, задним ходом, разрабатывать котлован движением «по восьмерке». А вон и бетонщицы…
Юрасова и Аркушина бетонировали кабельный канал. Панарин оказался достаточно осведомленным — действительно их поставили ученицами к опытным бетонщицам.
Присмотревшись, Вера и Лешка научились разбираться в бетоне, вместе со всеми сердились, если завод присылал не ту марку, со знанием дела рассуждали, что, мол, на некоторых стройках теперь в цементное тесто добавляют известь-пушонку, алюминиевый порошок, и делали для себя множество иных открытий. Вера наловчилась сбрасывать с лопаты смесь «шлепком», Лешка пыталась отремонтировать невыключенный электровибратор, но, к счастью для нее, вовремя подоспел свирепо раскричавшийся монтер.
Сейчас, постукивая снаружи опалубки деревянным молотком — «барсом», Лешка мечтательно сказала:
— Вот бы посмотреть, как бетонируют под водой!
Вера воздержалась от высказываний на эту тему. Ей по горло хватало наземного бетонирования, она считала, что в ближайшее время под водой ей делать абсолютно нечего.
— Внимание! Внимание! Товарищи строители! — раздается из рупора, прикрепленного к столбу неподалеку от ТЭЦ. — Говорит комсомольский штаб стройки.
Лешка распрямилась, краем губ поддула волосы со щеки.
— Вчера хорошо потрудилась бригада Надежды Свирь…
Приятно слышать знакомое имя! Значит, девчата не сдают темпов!
— На участке мастера Лясько плохо используется автокран при монтаже ограды. Не подготавливается фронт работы. Нет кирок. Неужели их надо выписывать из «Посылторга»? Стыдно товарищу Лясько так относиться к труду!
«И здесь отметили Святителя, — думает Лешка. — Мы-то знаем, как он относится к труду!»
Перед тем как бетонировать пол главного корпуса, надо было подвести туда дорогу для машин с бетоном. А когда девчата возмутились, что это не сделано, Лясько ответил: «Вам же лучше — за подноску больше платить будут». Радетель!
— Позор еле слесарю-водопроводчику Шеремету, — продолжал диктор, — грубияну и прогульщику…
Шеремет… Шеремет… Где слышала она это имя? А-а-а, в автобусе. Это тот злой, цыганистый. «Интересно, откуда они узнают обо всем?» — подумала Лешка.
Словно отвечая на ее вопрос, из рупора раздалось:
— Комсомольский штаб стройки просит вас сообщать о недостатках и о хороших примерах в работе. Заседает штаб ежедневно с четырех часов десяти минут дня в комитете комсомола.
«Надо будет зайти», — решила Лешка.
Григорий Захарович Альзин был инженером-химиком, и ему предстояло в дальнейшем возглавить комбинат синтетических жирозаменителей. Но, как человек деятельный, он не мог сидеть и ждать, когда выстроят этот комбинат, а взялся строить его сам.
У него уже был опыт подобного строительства на Украине, а организаторские способности, острота и ясность мысли, ночные бдения над специальной литературой восполняли пробелы в знаниях строительного дела, позволяли вести его энергично, с хорошим риском и размахом. Так стал он в одном лице управляющим трестплощадкой и директором будущего комбината. Маленький, толстый, с трубкой в зубах, с непокрытой плешеватой, словно бы в выцветших клочках волос, головой, о которой сам он как-то иронически оказал, что природа задумала ее для большего туловища, но в последний момент перерешила, катился он сейчас колобком по двору комбината, сопровождаемый отрядом инженеров-строителей и химиков. Вот остановился у будущего цеха слива и налива, что-то достал из верхнего кармашка пиджака, положил в рот.
