Глубинное течение - Барбара Картленд

Тем не менее вперед она шагнула уже со своей всегдашней заученной улыбкой на тонких, плотно поджатых губах. Но не успела дама протянуть вперед руку и поздороваться, как все пошло вкривь и вкось.

Саймон устремился навстречу гостье, изо всей силы вцепился ей в локоть и оттащил на несколько шагов вправо.

— Ну-ка, ну-ка! — заорал он. — Скажите, как по-вашему?! Вот та тень под левой грудью зеленая или малиновая?! Я сделал ее зеленой, но если я не прав — так прямо и скажите!

Ошеломленная дама, с трудом осознавая, что ее поспешно увлекают куда-то вбок по скользкому полу, пришла в смятение — впрочем, отчетливо при этом ощущая восхитительную близость, почти объятия этого гигантского сатира! Округлившиеся глаза гостьи были намертво прикованы к дальнему углу комнаты, где на подиуме раскинулась Айниз.

Леди Коулби не могла знать, что натурщица приходится Саймону законной супругой, хотя если бы и знала — вряд ли что-нибудь изменилось бы…

Короче, в тот потрясший почтенную даму ужасающий, убийственный момент ее глазам предстало лежащее, абсолютно голое молодое женское тело, расслабленно откинувшееся на спинку малинового плюшевого дивана, поперек сиденья которого свисала роскошная испанская шаль.

Впоследствии знатокам искусства оставалось лишь изумляться дерзости художника: немыслимому буйству красок, на которое не отважился бы ни один другой живописец, рискнувший взять рыжую модель.

Да, в будущем картине суждено было навлечь массу критических замечаний, однако отнюдь не с той точки зрения, какую имела в виду местная деревенская общественность, а с совершенно, совершенно другой! Ибо вопросы морали сводят на нет остальные проблемы, и уже становится вовсе неважно, допустимо ли сочетание малинового плюша и алых цветочных узоров с красноватыми переливами огненных женских волос.

К сожалению, вышеописанный эпизод, само собой, отбил охоту у большинства деревенских жителей навещать обитателей Фор-Гейбл, а те немногие, что время от времени все же решались наведываться туда из чистого любопытства, вскоре обнаружили, что Саймону глубоко наплевать на великодушную самоотверженность их поступка и что с этим смириться гораздо труднее, чем даже с самим фактом оскорбления общественной морали.

Но если в конечном счете население худо-бедно притерпелось к Саймону, то этого никогда, ни за что (как заметил однажды Реймонд, «ни в жизнь»!) не произошло бы по отношению к Айниз.

Конечно, глупо отрицать: Айниз — настоящая красавица, но стоило этой красавице открыть рот, как манера говорить сразу же выдавала ее далеко неблестящее происхождение, а пустая банальность суждений разочаровывала даже тех, кто заранее готов был смириться с любой забавной женской болтовней.

Причина женитьбы Саймона на подобной женщине оставалась загадкой, пока спустя пять месяцев после свадебной церемонии не родился Тимоти, в результате чего все наперебой жалели Саймона, поскольку он «поступил по совести». Брак этот с самого начала был обречен на провал: в сущности, после рождения Тимоти супруги жили врозь, и только война и возникшая следом угроза воздушных налетов заставила Айниз покинуть Лондон и вернуться на жительство в Фор-Гейбл.

Желание Саймона попасть в армию и внести свой посильный вклад в общее дело сблизило их и привело к мимолетному, довольно непрочному воссоединению.

Сьюзен родилась в 1940-ом и сразу же после ее появления на свет Айниз объявила, что получила приглашение сниматься в Голливуде.

Год спустя она письмом известила Саймона о разводе, который оформила в Рено, и о своем горячем желании за кого-то там выйти замуж. Конечно, такой развод в Англии признают недействительным, но вряд ли она когда-нибудь вернется в Великобританию…

Айниз желала ему удачи и передавала самые горячие приветы детям.

Впрочем, Фенела вовсе не думала о Саймоне, когда несла горячую картофельную запеканку из кухни в столовую.

Дети ждали, у всех вокруг шеи были подвязаны салфетки, Сьюзен восседала на своем высоком детском стульчике рядом с Нэни, которая расположилась на одном конце стола, в то время как Фенеле предназначался стул напротив.

Девушка опустила блюдо с запеканкой на стол и собралась уже занять свое место, когда раздался звон колокольчика у входной двери.

Колокольчик дребезжал громко и настойчиво, как будто кто-то с необыкновенной силой дергал за длинную цепочку, свисавшую с дверного косяка вдоль теплой старой красной кирпичной стены.

— Интересно, кто это? — заметила Фенела и взглянула на Нэни.

— Я открою, дорогая, — откликнулась Нэни, привстав со стула.

Вот тут-то Фенела и услыхала голос Саймона, выкрикивающий ее имя так, что дрожали стекла в коридоре, а эхо готово было вот-вот взорвать низкий потолок столовой.

— Фенела! Фенела!! Да где же ты?!!

Все в маленьком холле, от пола до потолка с переплетом дубовых балок, казалось карликовым по сравнению с Саймоном Прентисом.

В голубом мундире военно-воздушных сил он выглядел настоящим великаном, а яркие краски лица еще больше разгорелись от возбуждения, так что вся его фигура выступала с чисто плакатной живостью на фоне скромной домашней обстановки.

Фенела поспешно бросилась целовать отца, но, заметив, что он не один, с упавшим сердцем приняла у Саймона вещи его спутницы.

«Ничего особенного! — подумала про себя девушка, оглядывая незнакомку. — Немного постарше, чем обычно».

— Как поживаешь, моя милая? — осведомился Саймон.

Свой приветственный поцелуй дочери он сопроводил смачным шлепком чуть пониже спины, после чего стащил со своей головы фуражку и снял тяжелый китель. Бросив все на первый же попавшийся стул, громогласно вопросил:

— Ну, а как насчет ленча?!

— Но папа! — в отчаянии всплеснула руками Фенела. — Ты же никогда не предупреждаешь заранее о своем приезде!

— Не предупреждаю заранее! Как это — «не предупреждаю»?! — возразил Саймон. — Я же телеграмму послал… Во всяком случае, оставил на этот счет указания секретарше. Неужели она забыла?!

— Папа, ты как ей эти указания оставил, а? — поинтересовалась Фенела. — Может, просто подумывал это сделать…

Саймон взъерошил пальцами свои волосы.

— Черт возьми, а ведь верно! Это я забыл…

— Ты безнадежен, — заключила Фенела с видом человека, который вовсе не обвиняет, а скорее просто констатирует общеизвестный факт, и повернулась к женщине.

— Боюсь, мы не очень-то любезно вас встретили.

— Илейн, это моя дочка, Фенела, — без особых церемоний представил Саймон.

Фенела, пожимая мягкую, слегка безвольную ладонь гостьи, подумала: «Она мне совсем не нравится — интересно, с чего бы это?»