Дипломатия Симона Боливара - А.Н.ГЛИНКИН
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мир молодого Боливара – это героический эпос Древней Греции и Рима, это мир мыслителей века Просвещения, мир современных ему великих людей, таких как Наполеон, Вашингтон, Миранда.
Еще большую роль в идейном формировании Боливара играли общение с его наставниками, выдающимися педагогами и мыслителями своего времени – Симоном Родригесом и Андресом Бельо, а также путешествия в Европу, где рушились феодально-абсолютистские порядки и возникали контуры нового, более свободного и человечного мира.
После смерти матери Боливара заботу о юном Симоне взял на себя его дядя, Карлос Паласиос-Бланко. Даже если бы он сознательно хотел воспитывать своего племянника бесстрашным бунтарем, вряд ли можно было найти ему лучшего наставника, чем Родригес. Некоторые исследователи считают Родригеса представителем утопического социализма в Латинской Америке, другие видят в нем горячего последователя Жан Жака Руссо. Общение на протяжении пяти лет юного Боливара с этим человеком необычной судьбы, который порвал со своей семьей, отличавшейся фанатичной религиозностью, и провел несколько лет в Европе, оставило неизгладимый след в душе будущего Освободителя. Родригес познакомил Боливара с «Общественным договором» и другими трудами великого женевца. Читая в знаменитом романе «Эмиль» строки «мы приближаемся к состоянию кризиса и веку революций», Симон верил, что гениальное пророчество Руссо относится не только к Европе, но и к испанской Америке.
Двадцатилетнего Родригеса и тринадцатилетнего Боливара связала тесная и трогательная дружба, зародившаяся в поместье Сан-Матео, где они проводили дни в прогулках, походах, задушевных беседах. Эта дружба не прервалась и после того, как Родригес, обвиненный в участии в республиканском заговоре Гуаля и Эспаньи в 1797 году, был вынужден срочно уехать в Европу. Много лет спустя, вспоминая дни юности, Боливар с присущей ему патетикой напишет Родригесу: «Вы открыли для моего сердца свободу, справедливость, великое, прекрасное. Я следовал по указанному Вами пути» [18].
Новым наставником Боливара стал Андрес Бельо, ученый и литератор, человек энциклопедических знаний, прекрасно владевший французским и английским языками. Под его влиянием Боливар стал приобщаться к миру классической поэзии и литературы, познакомился с бессмертными творениями Гомера, Данте, Вергилия, Сервантеса.
Наверное, все полученные знания могли остаться мертвым грузом, если бы «вторым я» Боливара не стало постоянное «общение с самим собой» – каждодневные размышления о прочитанном и познанном, из которых постепенно складывались его убеждения и взгляды.
Годы ученичества завершались. В 1799 году опекуны Боливара по традиции богатых креольских семей направили юношу в Мадрид для завершения образования.
ПОЗНАНИЕ МИРА
19 января 1799 г. испанский корабль «Сан-Ильдефонсо», стоявший на рейде венесуэльского порта Ла-Гуайра, поднял якоря и, наполнив паруса попутным ветром, взял курс на Испанию. На его борту находился Симон Боливар. Это был его первый выход во внешний мир, познание новых горизонтов «нашей Америки» (предстояли остановки в Мексике и на Кубе) и далекой Европы.
Миниатюра неизвестного художника сохранила облик Симона Боливара времен его первого путешествия в Испанию. Стройный юноша, одетый изящно и с долей щегольства, лицо, еще сохраняющее мальчишескую округлость, копна черных волос, полукружья густых бровей и большие, широко распахнутые глаза, пытливо вглядывающиеся в окружающий мир.
Юноша жадно впитывал новые впечатления. Но не только этим была знаменательна первая зарубежная поездка. Боливар не был создан созерцателем, его влекло действие. Он любил повторять слова Руссо: «…Если человек, способный сделать что-нибудь полезное для человечества, остается в бездействии, он заслуживает осуждения» [19]. Однако еще не пришло время для выхода кипевших в нем сил. И обуревавшие Боливара мысли, чувства, дерзкие мечты проявлялись в неординарных поступках.
Полуторамесячное пребывание в Новой Испании (Мексика) позволило С. Боливару познакомиться с историческими памятниками и богатейшей культурой одной из самых многочисленных народностей коренного населения Америки – индейцев-ацтеков. Не эти ли юношеские впечатления Боливара побудили его позднее осмыслить вклад индейцев, которых в те времена далеко не все причисляли к категории «людей», в формирование наций Латинской Америки и стать поборником прав коренных жителей?
Рекомендательные письма и заботы родственников открыли Боливару доступ во дворец вице-короля Новой Испании. На званом обеде произошел эпизод, который можно считать первым публичным заявлением Боливара о своих взглядах. Когда речь зашла о политической обстановке в Европе, молодой каракасец, одетый в форму младшего лейтенанта королевской армии, столь смело и открыто выразил свое восхищение Французской революцией, что вызвал смущение присутствовавших, не привыкших слышать во дворце подобные речи, и явное неудовольствие вице- короля X. Асансы [20]. Последний поспешил принять меры к тому, чтобы поскорее отправить юношу в Испанию.
В Мадриде Боливара опекали его дядя Эстебан Паласиос и выходец из Венесуэлы гвардейский офицер Мануэль Мальо, пользовавшийся благосклонностью королевской фамилии. Пребывание Симона в столице Испании обогатило его множеством впечатлений. Значительную часть своего времени он посвящал систематическим занятиям науками, но не замыкался в классных комнатах. Боливара привлекают интересные люди. В беседах с ними он ищет ответы на волнующие его вопросы. Симон – частый гость во дворце маркиза Устариса, уроженца Каракаса, давно жившего в Мадриде и игравшего немалую роль в политической "кухне" испанской монархии. Поклонник французских энциклопедистов и приверженец политики просвещенного абсолютизма, маркиз Устарис познакомил Боливара со многими известными учеными, писателями и художниками Испании, разрешил Симону работать в своей богатейшей библиотеке [21].
Интеллектуальному развитию Боливара способствовали долгие беседы с Устарисом, человеком эрудированным, отличавшимся широким кругозором и философским складом ума. Этим беседам не мешала большая разница в возрасте. Можно предположить, что умудренный знаниями и жизненным опытом маркиз угадывал в молодом человеке необычайную одаренность. Он заботливо и тактично шлифовал попавший в его руки алмаз. До конца своих дней Боливар сохранил признательность престарелому маркизу за жизненные уроки и вспоминал о нем с глубоким уважением и теплотой. По свидетельству О'Лири, одной из тем, вызывавших жаркие дискуссии, был вопрос об отделении испанских колоний от метрополии. Не отвергая такую перспективу, Устарис тем не менее говорил об огромных трудностях, которые могут возникнуть при этом. Однако слова маркиза вызывали в душе Боливара не пессимизм, а жажду борьбы.
Было бы неверным представлять, что в Мадриде Боливар жил затворником, погруженным в занятия, чтение и обсуждение «вечных вопросов». Ничто человеческое ему не было чуждо. После провинциально тихого Каракаса, насчитывавшего 44 тыс. жителей, великолепие столицы Испании ослепляло, и Симон закружился в вихре светской жизни. Ему было семнадцать лет. Он любил и умел танцевать. Богатство, знатность и высокое покровительство обеспечили ему благосклонность королевского двора. Его неоднократно приглашали во дворец в Аранхуэсе, допускали к играм с инфантами в прекрасных садах, окружавших королевский дворец. Однажды здесь и произошел эпизод, которому молва придала символическое значение. Во время игры в мяч с наследным принцем Фердинандом Симон Боливар с огромной силой метнул мяч и угодил им принцу в лоб. Последний сначала опешил, а затем вспыхнул гневом и хотел проучить неучтивого креола. Королеве Марии Луизе не без труда удалось восстановить мир [22]. Знал бы Фердинанд, которому вскоре предстояло занять трон, что его партнер четверть века спустя лишит королевскую корону ее самых ценных бриллиантов, не миновать бы Боливару страшных казематов кадисской тюрьмы. Но только богам, а не простым смертным подвластно приподнимать завесу будущего.
На пороге XIX века Испания еще продолжала числиться в ряду великих держав, но то, что предстало взору молодого каракасца, потрясло его. По соседству, за Пиренеями, Франция да и почти вся Западная Европа уже вступили в новую эпоху, а здесь, на Иберийском полуострове, продолжало царить средневековье. Управляемая династией испанских Бурбонов, одной из самых древних в Европе, некогда могущественная и богатейшая держава переживала глубокий упадок. Господство феодальной знати и католической церкви душило живые силы страны.
Богатства, притекавшие из заморских владений, не приносили благополучия. Они уходили «в песок» – тратились на содержание двора, правительства, привилегированных классов и князей церкви. Эта камарилья была неспособна что-либо предпринять для экономического и духовного прогресса нации.