Яйцо Чингисхана или Вася-василиск - Александр Тюрин

Потом Василий машинально оглянулся и увидел, что оторвался от «глаза» на порядочное расстояние, по крайней мере, куда больше, чем Антон. А напарника как раз накрывал и захватывал порыв того густого ветра, отчего движения тела и конечностей сразу стали какие-то прерывистые, дискретные. При этом дискретность все более увеличивалась, разные части и члены у Антона двигались по своим особым маршрутам. Он вроде бы разлетался на лоскутки, словно рисунок в детском калейдоскопе. Только струйки крови, напоминающие длинные тонкие веточки, и порванные струны сухожилий явно не соответствовали детской игрушке. «Глаз» как будто изучал Антона при помощи полного разъятия. И кончилось это тем, что от напарника остались лишь какие-то конфетти, но и они быстро превращалось в набор геометрических точек.

«Полное растворение, — автоматически подытожил Василий, — он получил то, что хотел. Но я-то всегда требовал другого, это должно ведь учитываться.»

Когда «глаз» стал разворачиваться в его сторону, то уже нашлась какаято полуразрушенная канавка с гниющей жижей на дне. Василий соскользнул в нее и пошлепал, стараясь пригибаться как можно ниже. Однако, над головой неотвратимо возникло и быстро сгустилось марево со странными оптическими свойствами — оно вроде бы состояло из множества газообразных линз. Воздух был пошинкован на отдельные объемы, одни из которых как бы раздулись и стали тугими, словно буфера молодой красавицы, другие наоборот съежились и провисли на манер старушачьих сисек.

Марево опустилось и рассекло самого Василия на отдельные странно смотрящиеся куски — получившаяся картина смахивала на совместное творчество Сальвадора Дали и Пабло Пикассо. Но при том полная анестезия, никакой боли. Чудом сохранившимся зрением Василий видел, как пролетают, кружась, руки, ноги, гирлянды кишок, уши — все они были измененных форм и размеров. Безобидная такая расчлененка, похожая на карусель. А потом они упорхнули прочь и Василий на мгновение остался в пустоте, странной, промятой складками, рассеченной прожилками как мрамор. Все несущественно, все пофиг — только такая мысль осталась при нем, но даже она слабела.

Время отделилось от него и стало несильным ветерком. Он висел, затухая в пустоте, пока вокруг не зароились вдруг другие части другого тела. Вскоре уже Василий воплотился в новую форму, которая приспособлена была жить там, где нет человеческих дорог. У него появились челюстеруки, два панциря, передние и задние хвосты, бахрома отростков, три пары тонких длинных лап и родина под лиловым небом…

В какой-то сверхположительный момент пустота была оттеснена, марево отступило, а вместе с ним и бредовые видения. Неведомый эксперимент закончился. Василий встрепенулся всеми своими членами — самыми обычными, человеческими — и сфокусировавшимся зрением определил, что дренажная канава из открытой стала уже закрытой, то есть над головой появилcя свод и свет сменился тьмой. Это даже показалось уютным. Да и вскоре забрезжил впереди день — через какую-то сотню метров тоннель благополучно заканчивался.

А когда Василий снова вышел на свет, то увидел поваленную колючку и снесенные каким-то паводком столбы. Пожалуйте на волю, в пампасы. Оставив позади зону, Василий старался ни о чем не думать, но потом в его голове стал заседать дискуссионный клуб, который все-таки пришел к мнению, что это экстраморфин так разлагающе действует на психику. Половина того, что он увидел сегодня, просто — непрекрасные видЕния, наркотические глюки. А что касается Антона, то он просто взбесился и дал деру незнамо куда. Что и следовало ожидать от долбанного индуиста-буддиста-пофигиста.

К концу дня Василий все-таки ступил на болотистый берег озера Горькое. Из его амуниции мало что сохранилось, только вещмешок с универсальной щеткой и миской, в которую нечего было класть. Электромочалка и то сломалось, отчего теперь только лупила током и бессмысленно скакала по спине. Ну и конечно боди-комп накрепко присосался к груди. А еще сохранился пакетик экстраморфина. Его Василий без особого сожаления бросил в воду. А потом без особых колебаний снова выловил и ограничился тем, что отсыпал в озеро половину.

Василий, с трудом двигая ноги (те самые конечности, что совсем недавно, в видЕнии, самостоятельно плясали вокруг него) собрал немного валежника и подпалил его зажигалкой. Улегся на бочок, поджарил на костерке одну половинку своего тела, повернулся и припек другую. Затем успел отодвинуться, прежде чем отрубился от изнеможения и легкого дымного отравления. Снов не было, ни приятных, типа вручения Нобелевской премии, ни поганых, вроде круиза на барже с гробами.

Когда он прекратил спать, то почувствовал, что лучше полежать еще немного без какого-либо движения. Ведь достаточно одной подвижки и сразу все хором заболит, и руки, и губы, и поясница, и желудок, и его брат — кишечник.

Неожиданно он стал вспоминать то, что ему вспоминать не хотелось — один малоприятный эпизод из своей армейской биографии. В армию его призвали в конце 89 года как офицера запаса. Подобное приключилось лишь с одним его однокурсником и лишь потому, что тот повернут был на оружии и всяких воинственных выкриках. Но мирные люди вполне ловко скрывались от военкомата, несмотря на волны повесток, время от времени заливающих почтовые ящики.

А Василий не стал особо отбрыкиваться, может потому-что поднадоела «тихая» семейная жизнь и тоскливые будни мэнээса во ВНИИ холодильного машиностроения.

Вначале служба равнялась работе в спокойном учреждении, мало отличимом от гражданского, только зарплата была повыше. Но по мере того, как на эту зарплату доставалось продуктов все меньше, работа становилась все более неспокойной. Кончилось это переброской в южные края, под Моздок, в одно малопонятное инженерное подразделение. Вскоре Василий первый раз услышал как свистят пули, и понял, что свистнувшая пуля уже не опасна.

А потом настал день, когда центральная власть, закусав сама себя, рухнула. После этого прошло совсем немного времени, и Василия вызвали к командиру полка.

У того в штабе уже находилось пять человек. Трое из них были обыкновенными верзилами из разведроты. Четвертый выглядел довольно интеллигентно, вроде как военный переводчик. Пятый…

Несмотря на то, что этот офицер был всего лишь капитаном, он производил впечатление заводилы. Ни тебе косой сажени в плечах, ни других внушительных габаритов, но в каждое движение вкладывал он несколько больше силы чем надо, вроде как от переизбытка энергии. Рослый красавецполковник рядом с ним смотрелся невыразительно и блекло. Василий понял, что за капитаном стоит кто-то большой, солидный, который собственно и сколотил всю эту группу для неких своих нужд. И еще. У этого офицера были не вполне нормальные глаза. И хотя изъяснялся он спокойно, даже вежливо, по шизоватым гляделкам и той самой напружиненности, можно было догадаться, на что способен этот фрукт.

— Вася, — сказал полковник, — тебе два месяца до дембиля.

— Так точно. И желательно их прожить так, чтобы дембиль все-таки состоялся.

— Сходишь на задание, и я тебя отпускаю. — посулил полковник. И вновь прибывший капитан Лялин не забыл «утешить»:

— В конце концов, это просто интересно. Гарантирую, что вы будете вспоминать об этом всю оставшуюся жизнь. Вспоминать, но не рассказывать. Договорились, старший лейтенант?

Все это звучало жутковато, и стало ясно, что понятия об интересном у капитана и Василия совершенно различны. Но старший лейтенант был настолько загипнотизирован волевым излучением товарища Лялина, что не посмел забить болт на распоряжения начальства. Василий вяло промямлил, мол, слушаюсь и повинуюсь, я — ваш, хотя звенели в ушах колокола и напоминали о том, что он опять стал клизмой в чужой заднице.

Клизмой не клизмой, а такой, как капитан Лялин, такого как старлей Рютин, всегда поломает. Или психически, или физически. Именно на этом власть держится, а не на каком-то мифическом «присвоении прибавочной стоимости».

Василия прохватила медвежья болезнь, но уже через час пара рослых солдатиков вынесла его чуть ли не с горшком из белокафельного убежища и швырнула с размаху в БТР. Может старший лейтенант и там бы попросился справить нужду, но тут вся разведгруппа пересела в вертолет.

Бойцы расселись вдоль бортов и стали точить лясы, крепкими руками машинально ощупывая затворы и магазины. Оружия у них хватало, а вот умаразума — нет. Как и Василий, они не знали задачи, однако не испытывали томления духа и позывов к дефекации.

Ночью вертушка высадила разведгруппу в горах, и группа шла до рассвета. Затем целый день просидела в щелях и расселинах. И снова ночной марш-бросок по сложно пересеченной местности — Василий маршировал в полуотключке, слыша только свое хриплое дыхание и цепляясь взглядом за уверенную спину капитана. Наверное, помогало и то ширево, которым его снабдил приятель-медик — иначе как уж хиляку-интеллигенту не сдохнуть на дистанции.