Орудия в чехлах - Ванцетти Чукреев

Над головой по мостику гулко прозвучали шаги; Иван понял, что командир корабля и с ним штурман прошли к правому борту, остановились.

— Нагоняют, — сказал штурман. — Кажется, военные.

С мостика в ходовую рубку вели переговорные трубы. И когда вверху они не были закрыты пробками, рулевой у штурвала ясно слышал, о чём там говорят. И особенно хорошо в тишине и безмолвии такой ночи, какой была сегодняшняя.

— Справа по борту силуэт! — докладывал сигнальщик. — Корабли типа фрегат!

— Молодцом, — с ворчливым удовольствием сказал капитан третьего ранга. — Молодые глаза — острые. А вы, штурман, силуэт уже различаете?

— Да, — ответил старший лейтенант. — Сигнальщик, по-моему, не ошибается. Это фрегаты.

Они замолчали, и в правую прорезь ходовой рубки Иван увидел зелёный огонь обгонявшего их судна.

— Наверное, в войну играют, — сказал Курбатов, и в руках его щёлкнул портсигар — закуривал. — Соседи…

— Да — В голосе штурмана слышалась усмешка. — Эти соседи теперь кому не соседи. Везде шныряют… А посмотрите! — сказал он голосом изменившимся. — Кажется…

Иван не услышал последних слов штурмана. Голубовато-прозрачная узкая полоса легла перед носом «Ратника». Она выхватила из темноты полосу желтоватой воды, но сразу метнулась на полубак, осветила его призрачным светом, сделала его похожим на неживую декорацию в театре и вдруг ярким ослепительным блеском ударила в глаза.

Зажмурившись, резко склонившись вперёд, укрываясь от режущего света, который проникал через сжатые веки, Иван почувствовал, что на какую-то долю секунды он потерял управление рулём. Он не выпустил его, нет. Более того, он сжал рукоятки штурвала так, что даже кожа на пальцах побелела; а всё-таки колесо штурвала ушло.

— На румбе? — встряхнул его резкий сердитый окрик. — Сколько на румбе?

— На румбе сто семьдесят семь! — ответил он и, рванув штурвал, вернул нос корабля на заданное деление компаса.

— Так и держать! — услышал он мягкий и почему-то ехидно звучавший голос Курбатова. — Так и держать! — Теперь в мягком голосе прозвучала нервная, но сдерживаемая злость. — Так и держать, чёрт возьми! Посмотрим, чьи бока крепче!

И Ковалёв понял, что капитан третьего ранга не ему подаёт команду, а повторяет эти слова.

Наперерез кораблю двигался ослепляющий сноп света. Двигался быстро, двигался в ту самую точку, которую «Ратнику» нельзя было обойти, не сменив курса, которую нельзя было проскочить, даже дав полный ход, чтобы… Чтобы корабль не ударился о корабль.

Чуть покачивая колесо штурвала то вправо, то влево, глядя прямо в ослепляющий сноп и не опуская глаз к картушке компаса, Иван знал, что на румбе сто семьдесят семь, что корабль идёт заданным курсом и с курса он не свернёт.

Сноп пошёл вправо, упал с полубака, опять вернулся, но снова сорвался, опять лёг на корабль и начал тускнеть.

— Сворачивают, сволочи, — сказал штурман голосом, в котором слышалась нервная дрожь. — За это сразу бы надо под суд. За нарушение правил совместного плавания. — Он засмеялся вдруг смехом неровным, вздрагивающим. — Это они вместо приветствия, товарищ капитан третьего ранга.

— Хулиганьё! — раздельно, делая ударение на каждом слоге, произнёс Курбатов, и по звуку шагов над головой Иван понял, что он пошёл к левому борту. — Обнаглели!

Сигнальщик доложил, что силуэты исчезли.

— Может быть, они нас за мишень приняли? — спросил штурман, но командир не ответил. Взяв телефон, он вызвал электрика.

— Потушите-ка свет на фок мачте, — сказал он недовольно. — И по кубрикам пройдитесь, по каютам. Все иллюминаторы как следует задраены?.. Что?.. — спросил он, и голос его совсем стал сердитым. — Что за странный вопрос! Почему это вдруг ходовые огни потушить!

Щёлкнули зажимы — командир поставил телефонную трубку на место.

— Справа по борту два кабельтовых — силуэт!

— Как силуэт? — Курбатов прошёл к сигнальщику.

— Силуэт! Военный корабль типа фрегат без огней.

— Ну-ка, прожектор! Отставить. Читайте.

По тёмным переборкам ходовой рубки забегали неясные, переливающиеся световые блики. — Иван понял, что откуда-то из темноты, с чужого корабля, сигналят прожектором.

— По международному своду сигналов. — Юный голос сигнальщика звучал чётко и сухо. — Запрашивают… Что за корабль?.. Куда следует?

Командир закашлялся.

— Вон как, — сказал он.

— Их запросить! — запальчиво сказал штурман. — Пусть сами!..

— Товарищ старший лейтенант. — Голос Курбатова прозвучал официально. — Отвечайте. — Это он приказывал сигнальщику. — Вспомогательное судно Советских Военно-Морских Сил…

Раздалось металлическое пощёлкивание прожекторного ключа. Полосы более яркие, по-прежнему трепещущие и неровные, забегали по переборкам ходовой рубки.

— Выполняем задание командования. — Голос Курбатова звучал однотонно, но некоторая приподнятость, почти торжественность слышалась в нём. — Следуем в базу… — Он назвал отдалённую базу, курс на которую держал подчинённый ему корабль. — Запросите, с кем имеем честь…

— Силуэт исчез…

— Хамы.

Курбатов опять прошёл к левому борту. Опять всё вокруг стало тихо. Лишь монотонное постукивание машин мягкой дрожью встряхивало корпус корабля.

Когда до смены вахты оставалось не больше получаса и старшина первой статьи Ковалёв уже почти обо всём передумал, обо всём перемечтал — в последние минуты вахты почему-то никогда уже ни мечтать, ни строить планы на будущее не хотелось, — сигнальщик, точный и исполнительный, на этот раз несколько растерянный, прокричал вдруг:

— Силуэты! Вижу силуэты. Справа по носу — один. Справа по борту — два. Справа по корме — один. Дистанция два кабельтовых, — добавил он торопливо. И, поняв, что провинился, не доложил точно, согласно уставу, сначала направление, потом расстояние, потом что за предмет, сказал совсем смущённо: — Дистанция до всех одна примерно. И опять фрегаты.

— Ну и чёрт с ними! — сказал Курбатов, не отходя от левого борта. — Это они тренировкой нервов занимаются. Пусть… А в общем… — Шаги его прозвучали куда-то в средине мостика. — Радиорубка! Алло, радиорубка! Как у вас связь с главной базой?

— Разрешите приём? — Это опять громко и бодро спрашивал сигнальщик.

Иван видел в переднюю прорезь, как почти прямо по курсу корабля, только чуть-чуть вправо, засемафорил прожектор.

— Принимайте.

Помигав минуту, прожектор угас. На мостике было тихо. На всём корабле было тихо, и только однотонный гул машин, мерно встряхивавших корпус корабля, катился оттуда, снизу.

— Разрешите, — сказал сигнальщик, и голос его сорвался. — Разрешите передать… не понял.

— Как то есть! — сказал грозно Курбатов. — Как то есть не поняли! Чему вас учили?

— Никак нет, — ответил сигнальщик. — Я прочитал. — Он запутался. — Я, может быть, даже правильно прочитал.

— Что вы прочитали? — Голос командира прозвучал глухо, словно он огромным усилием воли сдерживал гнев. — Что вы прочитали, спрашиваю? Сигнальщик!

— Они… Они предлагают застопорить ход. Они… они осматривать…

Снова на мостике стало тихо. На корабле было тихо. И над морем, большим и огромным, тоже лежала тишина.

— А вы их, — Курбатов говорил негромко и, видимо, в это время закуривал, — а вы их пошлите к чёрту, сигнальщик. Пошлите их к чёртовой матери! — крикнул он вдруг громко и яростно, словно хотел, чтобы на кораблях, подозрительно прятавшихся в темноте, был услышан его голос. — Так и передайте. К чёртовой матери.

— Есть! — громко и весело воскликнул сигнальщик. — Послать к чёртовой матери! Товарищ капитан третьего ранга, в международном своде сигналов нет такого словосочетания.

— Радиорубка! — говорил в это время Курбатов. — Радиорубка! Вызовите главную базу. Радиорубка! Широта… — Он сказал широту. — Долгота… — Сказал долготу. — Военными кораблями типа фрегат, числом четыре, под флагом военно-морских сил… Сигнальщик! Наведите прожектор на вымпел и флаг головного мерзавца!

Над морем, выхватив из темноты крутой борт чужого корабля, потом угловатые, квадратные надстройки на палубе, пушку на высокой тумбе, словно на длинной ноге, около которой сидели и стояли чужие матросы, повис луч прожектора. Скользнув вверх, к реям и топам мачт, он замер.

— Ну? — Курбатов ждал, чуть склонившись над переговорной трубой, соединявшей его с радиорубкой. — Ну? Сигнальщик!

— Над кораблём нет флага, — с мрачной торжественностью ответил матрос. — На корабле нет опознавательных…

По мостику раздались торопливые шаги командира.

Есть голос на корабле. Голос, который любого, спящего безмятежно и крепко, разбудит, встряхнёт, заставит вскочить с койки. Любого, кто размечтался, задумался, он вернёт из самых далёких пространств, заставит забыть все. Любого, кто захандрил, запечалился, сделает мгновенно бодрым и сильным. Голос, который мирит поссорившихся друзей и ставит их рядом. Есть голос на корабле, требовательный, суровый, возникающий сразу по всем каютам, кубрикам, погребам и отсекам. Это голос колоколов громкого боя, голос электрозвонков, объявляющих боевую тревогу.