Любовная ловушка - Хизер Гротхаус

Глава 1

Декабрь, 1077 год

Снег в лесу доходил до щиколоток. Коналл Маккерик шел медленно, пытаясь найти следы какого-нибудь животного. На сердце было тяжело и неспокойно.

Нет, все это было безнадежно. Коналл мельком взглянул на отпечатки копыт маленького оленя. Они уже были почти засыпаны свежим снегом. Олень проходил тут несколько часов назад, поэтому преследовать его не имело смысла.

Коналл побрел дальше.

Воющий ветер закружился вокруг деревьев и налетел на него. Пробравшись сквозь тонкую рубаху, обжег кожу своим ледяным дыханием. Коналл плотнее запахнул на груди клетчатый плед, получше заправил его конец за ремень и за лямки походной сумы. Потом поправил на плече лук и колчан со стрелами и дернул за веревку, которую держал в руке. Привязанная к ней овца заблеяла.

Коналл совсем окоченел, но не только от холода, воцарившегося на его земле. Он, Маккерик, глава клана, покидал город и людей, которых был обязан защищать. Причем делал это ради их же блага. Коналл радовался лишь тому, что отец не дожил до этого дня и не видел его позора.

Жена Коналла тоже умерла, как и их новорожденная дочка. После того, как случилась эта беда, месяц уже успел превратиться в луну и опять похудеть. Мать и младенец были слишком слабыми, чтобы выжить в этой суровой части Шотландии.

О факте рождения ему мрачно объявил его брат-близнец Дункан. Он вышел из дома с посеревшим лицом и сообщил тихим голосом, запинаясь:

– Это девочка. Маленькая девочка… была. – Потом замигал, будто отгоняя слезы. – Коналл, они… Нонна не…

Но Коналл не слушал дальше. Он бросился к своей низкой, обложенной дерном хижине, распахнул дверь и, повинуясь инстинкту, направился в дальний угол, где в нише стояла кровать. Он решительно не обращал внимания на тяжелый запах крови, от которого в зловещем предчувствии тошнотворно сжимался желудок. Он не слышал детского плача, но надеялся, что, может быть, на этот раз Господь смилостивится над ним.

– Нонна, – ласково позвал он, – Нонна!

Завернутая в клетчатый плед кроха лежала рядом с его женой. Коналл слышал, как Дункан вошел в жилище, слышал жалобные стенания соседей, собравшихся вокруг его дома. Он уже все знал. Протягивая дрожащую руку к неподвижному телу Нонны, он знал, что случилось самое страшное.

Жена и дочка были мертвы.

– Мне очень жаль, Коналл, – прошептал Дункан. Господь не смилостивился над Коналлом Маккериком.

Снова подул ветер, и овца очень жалобно заблеяла. Коналл шумно высморкался и вытер нос. Он ушел сегодня утром, еще до того как первые солнечные лучи рассвета осветили город Маккериков, несмотря на протесты матери и Дункана. Нонна умерла, их ребенок тоже. Эта зима была самой суровой из всех, что он помнил, и Коналл не хотел обременять своими переживаниями людей клана, у которых и без того было много проблем. Он был искусным охотником и потому решил провести зиму на охоте. Если повезет и охота будет удачной, он вернется в город весной.

Он сам выбрал изгнание, чтобы в тишине скорбеть об умерших и решить наконец, как же справиться с бедами, которые уже много лет терзают его народ. Неурожаи, болезни, засуха, проливные дожди… А все из-за проклятия, которое наложила на его клан и земли Маккериков эта женщина! Она давным-давно покинула эти места, но с каждым годом несчастья Маккериков только множились. И вот теперь не стало его жены и ребенка.

Отец ни за что не хотел просить помощи у другого клана, земли которого располагались к югу отсюда. Но Коналл понимал, что в конце концов ему придется это сделать или смириться с тем, что люди его клана будут медленно вымирать.

Он знал наизусть каждое слово проклятия, которое с горечью передал ему отец, Дэр Маккерик: «Голод и болезни – вот что я дарю вам, звери клана Маккерик, что вырвали из моей груди сердце и скормили его воронам. Отныне и до тех пор, пока я не вернусь, эти крылатые вестники смерти будут вашей единственной едой, их карканье будет вашей единственной песней. А я обязательно вернусь. Сердечные муки и тяжелый труд будут вашим единственным урожаем, пока ребенок Бьюкененов не будет править Маккериками. И когда вы окажетесь на коленях, мое отмщение свершится».

При первом дуновении весны, если будет жив, он отправится к Ангусу, главе клана Бьюкененов, чтобы просить прощения за то зло, что было совершено по отношению к его сестре, когда он и Дункан еще лежали в колыбели. Хотя люди его клана были против того, чтобы «склоняться перед колдовством Бьюкененов», сам Коналл считал, что это их единственный шанс на спасение и выживание.

Он обошел небольшое болотце, ведя за собой овцу, и стал искать груду камней, где начиналась тропа, ведущая к старой хижине Ронана, расположенной почти на границе земли Маккериков, в глубокой долине. Коналл очень давно, почти год уже не был в этих краях, но надеялся, что в заброшенной хижине еще можно жить.

Коналл отчаянно нуждался в тишине, полном уединении и был уверен, что найдет все это в дядином охотничьем домике, который уже совсем близко…

Размышляя об этом, он вскоре вышел к хижине и увидел тонкий дымок над крышей, прежде чем уловил запах тлеющего торфа и аромат мяса. В хижине готовили еду. В его желудке заурчало.

Старая, обложенная дерном хижина, вросла в землю, словно гриб. Ее низкая деревянная дверь была приоткрыта. Коналл помрачнел. Он снял лук, колчан, походную сумку, привязал овцу к дереву и взялся за меч.

Ивлин сняла с вертела почерневший кусок мяса, взяла его большим и указательным пальцами и подула на него. Потом она бросила его Элинор, которая ловко на лету поймала угощение. Два быстрых движения челюстями – и от мяса ничего не осталось. Элинор с явным удовольствием облизнула заостренную морду длинным, розовым языком.

– Да, я согласна, – сказала Ивлин, взяв следующий кусок, – это вкусно. – Она вонзила зубы в полуобгорелое мясо, пытаясь откусить поменьше, чтобы можно было его разжевать. – Хотя немного суховато, – призналась девушка. Оставшуюся часть она кинула лежащей рядом волчице.

Элинор быстро расправилась с мясом, а потом уселась и принялась тщательно вылизывать шерсть вокруг самодельной повязки, защищающей ее живот и спину.

– Чешется, да? – спросила Ивлин, облизнув пальцы, и встала. Хромая, она отошла от очага и направилась к длинным поношенным тряпицам, висевшим под потолком. Ивлин пощупала их, потом выбрала две и сняла с балки. Затем взяла миску с водой, в которой плавал мох, подошла к волчице и со стоном опустилась на пол. Ее колено, лодыжка и бедро с каждым днем болели все меньше, опухоль почти спала, но черные, зеленые и лиловые синяки все еще украшали ее правую ногу.