Желтушка - Геннадий Семенович Любин

Желтушка знала: в природно-естественные законы дорожной жизни вмешалась искусственная регулирующая сила, именуемая странной аббревиатурой – ДПС. Это трехбуквенное сочетание обладало впечатляющим эффектом. Едва завидев его, водители напряженно распрямляли ссутулившиеся спины и настороженно всматривались вперед, как будто ожидая нападения вражеского десанта. В эти секунды Желтушка чувствовала, как ладони Семеныча крепче сжимают руль и покрываются капельками потной влаги.

Дэпээсники же олицетворяли воплощенное гостеприимство – круглолицые, вежливые, благодушные. Точь-в-точь рождественские гномы, по мановению волшебной полосатой палочки повелевающие машинами.

Увы, водители вели себя хуже некуда, особенно нарушители. «Командир, может, договоримся?..» – елейно лебезили они, зачем-то вкладывая в права хрустящие денежные купюры и просительно протягивая их гномам. Те в ответ улыбались и никогда не сердились. Но стоило гномам отвернуться и отойти в сторону, как начиналось нечто ужасное. «У-у, гаевые, легавые, менты…» – то и дело извергалось из водительских уст. Желтушка не знала, что означают эти слова, но по тону догадывалась: что-то бранное и оскорбительное. Это было так нечестно: в глаза одно, а за спиной – совсем другое. Желтушке было жаль гномов-дэпээсников и обидно за них, потому что сама она ненавидела лицемерие.

10. Город и трасса

Сбросив скорость, Желтушка миновала патрульную машину и, не вызвав к себе никакого интереса, покатила дальше. Замаячили силуэты небоскребов, причудливо раскрашенных рекламными огнями. Желтушка могла часами любоваться пламенем печи или костра, однако эти холодно-неживое неоновое сияние никогда не волновало ее. Еще совсем недавно здесь вместо бетонных высоток стояли одноэтажные деревянные и кирпичные домики, уютно прятавшиеся в сиреневых зарослях. Сейчас лишь чудом уцелевший раскидистый дуб у самого края дорожного кольца напоминал о некогда царившей здесь деревенской идиллии.

«Урбанизация…» – бормотал Семеныч, подъезжая к городской окраине, и было непонятно, хороший или плохой смысл он вкладывает в это слово. По крайней мере, сразу же на съезде с кольцевой появилось много магазинов, и это с точки зрения Желтушки было хорошо. Отпала необходимость долго петлять по городским улицам, судорожно съежившись от их сутолоки и тесноты.

Припарковавшись у широко раскинувшегося приземистого здания, увенчанного огромной надписью «Универсам», Петрович тщательно запер дверцы и надолго исчез. Желтушке оставалось набраться терпения и ждать. Зажатая со всех сторон другими машинами, она могла видеть только универсамовскую вывеску и от недостатка зрительных ощущений скоро заскучала. Сама того не заметив, Желтушка задремала, да так глубоко, что не слышала возвращения хозяина. Только почувствовав поворот ключей в замочной скважине, она испуганно пробудилась и попыталась придти в себя. «Опять проспала!» – обожгла досада.

– Что, старушка, уснула? – подначил Семеныч и, почувствовав смущение Желтушки, добродушно-укоризненно добавил:

– Уснула…

Как всегда, с возвращением Семеныча салон заполнили продуктовые запахи, среди которых господствовал чесночный аромат дешевой колбасы. Чеснок был слабостью Семеныча, переносить которую Желтушке приходилось едва ли не каждый раз. Благо, сейчас пузатые пакеты с едой были уложены на заднем сидении далеко от мотора, а через открытые окна то и дело врывался освежающий ветерок.

«Как не развит вкус у людей, – размышляла Желтушка на обратном пути. – Получают удовольствие от чесночной колбасы, но морщат нос от хорошего бензина. А ведь что может быть изысканней, чем его аромат! Все же мы такие разные…»

Эти рассуждения, впрочем, никоим образом не затушевывали ощущение безотчетной радости, которое испытывала Желтушка всякий раз по дороге домой. Шершавый асфальт будто сам укладывался под протекторы шин. Даже грозная трасса вела себя словно старый добрый хозяин, провожающий задержавшихся гостей. Попутных машин становилось все меньше, никто никого не обгонял и никуда не торопился. Казалось, некая всемогущая воля непостижимым образом превратила дорогу в устремленную к вечности ленту времени, и машины – крохотные узелки на этой ленте – скользили вместе с ней в непрерываемом движении.

Наступало время самого прекрасного зрелища, когда-либо наблюдаемого Желтушкой. В сгущающихся сумерках огни габаритов уходили вдаль, почти сливаясь в размытые багряные полосы у самого горизонта. Зарождающиеся где-то почти в небе тревожно-огненные зарницы порождали у Желтушки чувство безграничности времени и жизни, и Желтушка благодарно ощущала эту беспредельность бытия и свою принадлежность к ней.

В такие мгновения она была счастлива, как никогда и нигде.

11. Знак беды

Задумавшись, Желтушка не заметила, что до съезда с трассы оставалось совсем немного. Впереди был невысокий длинный тягун, за которым прятался знакомый до боли синий указатель. Вдруг ее внимание привлек ослепительный свет, вспыхивающий где-то совсем рядом с поворотом на гравийку. Яркость сполохов сразу же приковывала внимание и властно удерживала его, не позволяя отвлечься. Такими могли быть только маячки ДПС, и Желтушку мгновенно переполнило напряженное ожидание. Особенно тягостной была неопределенность, неизвестность возможной беды, и хотелось рвануться и ускориться, чтобы покончить с этим состоянием.

Вот, наконец, и поворот. Маячки сразу трех патрульных машин, сгрудившихся в его центре, озаряли пятачок пространства, зажатый со всех сторон стволами сосен. Рвано-контрастные вспышки то и дело выхватывали из непроглядной тьмы темную массу, бесформенной грудой распластанную на обочине.

Еще не вполне осознав случившееся, Желтушка едва-едва катила мимо, понемногу признавая в этом железном крошеве останки машины. Словно завороженная, она, не отрываясь, всматривалась в то, что мгновение назад было живым механизмом, полным движения и энергии. Густые тени опускающейся ночи усиливали ощущение мертвенного покоя, исходившее от раздавленных обломков. «Неужели ничего не изменить? Неужели ТАКИМ бывает финал? Теперь под пресс – и все?!..» – думала Желтушка.

Будучи не в силах справиться с нахлынувшим чувством беспомощности, она уже была готова отвернуться от поверженной машины, но на секунду задержала взгляд. Почему-то почудилось что-то узнаваемое в этом вздыбленном радиаторе, разорванном бампере, чудом уцелевшей фаре-противотуманке. Собрав всю волю, она изо всех сил всмотрелась в темноту. “Discovery”, – матово высветилось на капоте. «Сосед! Новый сосед!» – осенило вдруг. И сразу же лавиной – опустошающее отчаяние: «Ведь я ему говорила…»

Желтушка ехала, едва различая дорогу, и невыносимое бремя вины разрывало душу. Это чувство возникало у нее всякий раз, когда она становилась невольным свидетелем несправедливости, унижения, чужой беды. Никакие доводы о том, что сама она никак не ответственна за происходящее, не работали – логика была бессильна. В такие минуты мотор Желтушки задыхался и сдавленно кашлял, будто лишенный притока воздуха. Семеныч безошибочно угадывал наступление этого нервного удушья и, ощутив его и щадя Желтушку, едва-едва касался педали газа.

Возникало и на время сохранялось ощущение гармоничного единения двух душ, двух живых созданий – человека и машины, – которые целый век смотрели на мир и друг на друга любящими глазами и не нуждались в словах и объяснениях.

12. Возвращение

Заслышав шум подъезжающей машины, обитатели двора встрепенулись. Деловито закряхтели куры, обрадовано зафыркала Маруся, озабоченно – не ужинали-то! – замолотил крыльями Альберт. Желтушка так любила эти привычные дворовые шумы. Они напоминали, что дорога позади и можно расслабиться и отдохнуть.