Одиссей против хорьков. Веселое введение в финансовые рынки - Георг фон Вальвиц

Нидерланды представляли собой грамотно управляемую общину. Купцы придерживались строгих правил, не страдая при этом ограниченностью, были уверены в себе и вместе с тем открыты миру, обладали финансовым чутьем и художественным вкусом. Франция же представляла собой государство, разваливающееся изнутри. Абсолютная власть монарха, созданная Ришелье, стала внешним ограничением по отношению к любому направлению общественного развития. То, что происходит на голландских биржах после 1602 года и на французских – после 1716-го, не отражает ничего иного, кроме как состояние общины на тот момент времени. Это словно картина нравов, написанная при помощи денег.

Совершенно понятно, что мир финансов сокрушается по своим амстердамским истокам, словно по потерянному раю. В качестве отправной точки те идеальные условия, наверное, следовало бы сохранить. Но история финансовых рынков сложилась иначе, и она полна то возникающих, то вновь исчезающих в небытии идей, поскольку деньги окрыляют, распаляют воображение и делают человека падким на иллюзии. Так же, как в политике, в искусстве, в педагогике – одним словом, в любой области человеческой деятельности, – в мире финансов то, что сегодня кажется неприемлемым, завтра может быть объявлено последним писком и единственно возможным решением лишь для того, чтобы послезавтра уже считаться откровенным абсурдом и вчерашним днем. Меняются обстоятельства, а с ними и мода, и пристрастия, а потому идеи либо воспринимаются, либо нет.

Но все же финансисты и по сей день цепляются за идеал нидерландского благоразумия. Так они пришли к героическому осознанию того, что можно прибегнуть к математике, чтобы выстроить модель человеческого поведения. Разве не встречаются и поныне инвесторы и торговцы, в процветании которых решающую роль играет холодный, методичный прогностический расчет? Многим присущи хитроумие и дерзость, но успеха добиваются те, у которых они сочетаются с искусством производить расчет. По счастью, люди того же пошиба, что и Джон Ло, нечасто дорастают до таких высот, которые позволили бы им выбить из колеи целое государство, а в своем нормальном состоянии человек достаточно разумен, чтобы его можно было считать предсказуемым.

Просвещенные люди повсюду способны узреть плоды разума, даже если в реальности им приходится иметь дело с теми, кто ни в коей мере не соответствует идеалу и не только руководствуется таким потаенным стремлением, как жажда наживы, но еще и погоняем страхом, обуреваем честолюбием. Принимая во внимание эти условия, необходимо признать, что в разумном описании во многом неразумного существа экономической науке удалось добиться поразительных результатов. Ей следует простить, что порой она переходит предел и начинает воспринимать человека слишком уж всерьез, превращая скорее более, чем менее разумное создание в непременно разумное, создавая в качестве подспорья игре теорию игр, недооценивая частоту и пагубность таких явлений, как Джон Ло, и временами полагая, что вокруг по-прежнему Амстердам.

Кейнс и классики

Не геометр да не войдет.[4]

Финансовые рынки крайне тесно связаны с описывающей их теорией. Если в общепринятой теории что-то меняется, меняется и поведение инвесторов, и правила игры, устанавливаемые надзорными органами. Как раз в этом смысле тело и есть созданье духа. Но верно и обратное: теория подвергается постоянной проверке, исходя из реалий происходящего на рынке. Теория не станет вызывать уважения, если на ее основании будут строиться ложные прогнозы. Таким образом, и реальность, в свою очередь, создает собственную теорию. Они взаимообусловлены, и суть происходящего на рынке может постичь лишь тот, кто знаком и с теорией, и с практикой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Шиллер Ф. «Смерть Валленштейна». Пер. К. Павловой. – Здесь и далее, кроме особенно оговоренных случаев, примеч. пер.

2

Хейзинга Й. Культура Нидерландов в XVII веке. Эразм. Избранные письма. Рисунки / Сост., пер. с нидерл. и предисл. Д. Сильвестрова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2009. С. 419.

3

Цитата из письма Вольтера (1719) к другу, парламентскому советнику де Женонвилю. Цит. по: Oevres de Voltaire. Tome LI. Correspondance. Tome I. Paris: Lefèvre, 1830. P. 61.

4

Надпись над входом в Платоновскую академию.