При свете дня - Владимир Солоухин

5466

7644

40%

Баланс акционерных коммерческих банков (млн. рублей)

1380

5769

318%

Все эти цифры, весь этот рост, промышленный, земледельческий, торговый, все это благосостояние, а точнее сказать, богатство державы находили свое выражение в конечном счете во внешнем виде земли, страны, ее сел и городов, ее архитектуры, парков, прудов, всего-всего — от вышитого полотенца до конской сбруи, от национальной одежды до резных наличников, от шелковых ярких рубах до кокошников, расшитых жемчугом (хотя бы и речным). Более тысячи белоснежных и златокупольных монастырей украшали российскую землю, а также и сотни тысяч храмов, колоколен, сахарно посверкивающих среди яркозеленых, не загаженных тогда еще травопольных лугов и волнующихся желтеющих нив.

Демьян Бедный увидел лишь пожарного на каланче да протопопа в соборе. Но почему же он не увидел самого собора, украшавшего город?

Великий норвежский писатель, посетивший Россию и написавший о ней книгу «В сказочной стране», был добрее, а главное, объективнее поэта-паскудника отечественного производства. Вот как пишет о нашей Москве норвежский писатель:

«Я побывал в четырех из пяти частей света. Конечно, я путешествовал по ним немного, а в Австралии я и совсем не бывал, но можно все-таки сказать, что мне приходилось ступать на почву всевозможных стран света, и я повидал кое-что, но чего-либо подобного Москве я никогда не видел. Я видел прекрасные города, громадное впечатление произвели на меня Прага и Будапешт: но Москва — это нечто сказочное. В Москве около четырехсот пятидесяти церквей и часовен, и когда начинают звонить все колокола, то воздух дрожит от множества звуков в этом городе с миллионным населением. С Кремля открывается вид на целое море красоты. Я никогда не представлял себе, что на Земле может существовать подобный город: все кругом пестреет красными и золочеными куполами и шпицами. Перед этой массой золота в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-либо мечтал. Мы стоим у памятника Александру Второму и, облокотившись о перила, не отрываем взора от картины, которая раскинулась перед нами.

Здесь не до разговора, но глаза наши делаются влажными».

Спросим, забегая вперед, почему же не увлажнились глаза у злоумышленных разрушителей Москвы, у взрывателей и нескольких монастырей в самом Кремле (Чудова, Вознесенского), и памятника Александру Второму, памятника, на перила которого опирался Кнут Гамсун, и Красных Ворот, и Сухаревой башни, и Страстного монастыря, и Храма Христа Спасителя, и еще более четырехсот старинных и прекрасных московских храмов? Скоп у питейной лавки, мещанки, мечущиеся в ситцевом ряду, или лающиеся на рынке торговки остались, а красота была уничтожена.

Не одна Москва была прекрасна в России. Россия вся из конца в конец была прекрасна. Вот описание Нижнего Новгорода, увиденного впервые глазами заволжского мастерового человека приблизительно в то же время, когда у Демьяна Бедного пожарник ходит на цепи, как прикованный зверь, да пьяный скоп шумит у питейной лавки. Страничка из книги Мельникова-Печерского «В лесах»:

«…ровно тянул его к себе невидимыми руками этот шумный и многолюдный город-красавец, величаво раскинувшийся по высокому нагорному берегу Волги.

Город блистал редкой красотой. Его вид поразил бы и не такого лесника-домоседа, как токарь (по дереву. — В. С.) Алексей. На ту пору в воздухе стояла тишь невозмутимая, и могучая река зеркалом лежала в широком лоне своем… И над этой широкой водной равниной великанами встают и торжественно сияют высокие горы, крытые густолиственными садами, ярко-зеленым дерном выравненных откосов и белокаменными стенами древнего Кремля, что смелыми уступами слетает с кручи до самого речного берега. Слегка тронутые солнцем громады домов, церкви и башни гордо смотрят с высоты на тысячи разнообразных судов от крохотного ботика до полуверстовых коноводок и барж, густо столпившихся у городских пристаней и по всему плесу… Огнем горят золоченые церковные главы, кресты, зеркальные стекла дворца и длинного ряда высоких домов, что струной вытянулись по венцу горы.

Под ними из темной листвы набережных садов сверкают красноватые, битые дорожки, прихотливо сбегающие вниз по утесам. И над всей этой красотой высоки, в глубокой лазури, царем поднимается утреннее солнце.

Ударили в соборный колокол — густой малиновый гул его разлился по необъятному пространству… Еще удар… Еще — и разом на все лады и строи зазвонили с пятидесяти городских колоколен. В окольных селах нагорных и заволжских дружно подхватили соборный благовест, и зычный гул понесся по высоким горам, по крутым откосам, по съездам, по широкой водной равнине, по неоглядной пойме лугового берега. На набережной, вплотную усеянной народом, на лодках и на баржах все сняли шапки и крестились широким крестом, взирая на венчавшую чудные горы соборную церковь. Паром причалил…» От этого крупного плана, от панорам Москвы и Нижнего Новгорода («панорамной» камерой можно было бы провести по всей России, по всем ее Ярославлям, Сергиевым Посадам, Владимирам, Киевам, по Петербургу, конечно, по Крымам, Тифлисам и прочая и прочая), обратимся к другим планам и с облаков спустимся на землю, зайдем в трактир, на базар, в чей-либо дом, в какую-нибудь захудалую уездную гостиницу. Трудно ведь забыть, по какому поводу заглянули Бобчинский с Добчинским в трактир при уездной гостинице в городке Устюжне (от которого, по словам городничего, хоть четыре года скачи, ни до одного государства не доскачешь) и обнаружили там ревизора, то бишь Хлестакова. А повод был тот, что, оказывается, вчера в трактир привезли свежую семгу (то есть малосольную, конечно, но свежую, «первой свежести», как назвал это Булгаков). Это в какую же нынешнюю районную гостиницу надо зайти, чтобы обнаружить там в буфете или ресторане свежую семгу?

Так вот, мастеровой Алексей из заволжских лесов, впервые оказавшись в Нижнем Новгороде, заходит со своим пожилым и более опытным земляком в нижегородский трактир.

«Все дивом казалось Алексею: и огромный буфетный шкап у входа, со множеством полок, уставленных бутылками и хрустальными графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по сажени в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще стерлядями…

— …Чем потчевать прикажете?

— Перво-наперво собери ты нам, молодец, четыре пары чаю, да смотри у меня, чтобы чай был самолучший-цветочный… Графинчик поставь…

— Какой в угодность вашей милости будет? Рябиновой? Листовки? Померанцевой? Аль, может быть, всероссийского произведения желаете?

Алексей смотрит по сторонам. „…Сидят все люди почтенные, ведут речи степенные (не то, что „пьяный скоп“ у Демьяна Бедного. — В. С.), гнилого слова не сходит с их языка: о торговых делах говорят, о ценах на перевозку кладей, о волжских мелях и перекатах. Неподалеку двое, сидя за селянкой, ладят дело о поставке пшена из Сызрани до Рыбной; один собеседник богатый судохозяин, другой кладчик десятков тысяч четвертей зернового хлеба…

…Покончили лесовики с чаем, графинчик всероссийского целиком остался за дядей Елистратом. Здоров был на питье — каким сел, таким и встал: хоть в одном бы глазе.

— А что, земляк, не перекусить ли нам чего по малости?

Дядя Елистрат постучал ложечкой о полоскательную чашку и, оторвавшись от среднего стола, летом подбежал половой.

— Собери-ка, молодец, к сторонке посуду-то, …да вели обрядить нам московскую селянку, да чтоб было поперчистей да покислей…

— С какой рыбкой селяночку вашей милости потребуется?

— Известно с какой!.. Со стерлядью да со свежей осетриной… Да чтоб стерлядь-то живая была, не снулая — слышишь?.. А для верности подь-ко сюда, земляк, …выберем сами стерлядку-то, да пометим ее, чтобы эти собачьи дети надуть нас не вздумали…

— Напрасно, ваше степенство, обижать так изволите… Мы не из таковских. Опять же хозяин этого оченно не любит, требует, чтобы все было с настоящей, значит, верностью… За всякое время во всем готовы гостя уважить со всяким нашим почтением. На том стоим-с!

— …Щей подай, друг ты мой сердечный, да смотри в оба, чтобы щи-то были из самолучшей говядины… Подовые пироги ко щам — с лучком, с мачком, с перчиком… Понимаешь? Сами бы в рот лезли… Еще-то чего пожуем, земляк?.. Гуся разве с капустой?.. А коль охота, так и жареного поросенка с кашей мигом спроворят. Здесь, брат, окромя птичьего молока, все есть, что душе твоей ни захочется… Так али нет говорю, молодец?..

— Все будет в самой скорой готовности, что вашей милости ни потребуется… Значит: щей, да селяночку московскую, да селяночку из почек, да пирогов подовых, да гуся с капустой, да поросенка жареного, — скороговоркой перебирал половой, считая по пальцам. — Из сладкого чего вашей милости потребуется?