Отец камней - Люциус Шепард

- За что вы презираете своего отца? - спросил он.

- За его самомнение и чванство. За убогое представление о том, каким должно быть счастье, за неспособность радоваться жизни, за то, что он такой скучный, за...

- По правде говоря, - перебил адвокат, - вы сейчас напомнили мне упрямого ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

- Возможно. - Она передернула плечами. - Он прогонял моих ухажеров, не позволил мне стать актрисой... А из меня бы получилась хорошая актриса! Все вам скажут. Ну да ладно, это все не относится к тому, что натворил мой отец.

- Может быть, может быть. Насколько я могу судить, вы не заинтересованы в том, чтобы помочь ему.

- Разве я убеждала вас в обратном?

- Нет, не убеждали. Но рассказ в судебном заседании о ваших чувствах установит, что вы - мстительная шлюха и веры вам не должно быть ни на грош, поскольку вы не остановитесь ни перед чем, дабы причинить зло собственному отцу, и правда для вас только то, что делает его виновным!

Он намеренно старался разозлить девушку, рассчитывая нащупать ее слабое место, знание о котором вполне могло бы оказаться полезным на суде, однако она лишь улыбнулась, скрестила ноги и начертила в воздухе замысловатый узор кончиком сигары. Да, подумал он, в умении владеть собой ей не откажешь, однако это спокойствие, пускай даже оно напускное, может обернуться против нее и выставить в более выгодном свете Лемоса: терпеливый, заботливый родитель - и выпестованный им змееныш. Разумеется, подобное сопоставление важнее всего в случае, когда речь идет о преступлении в состоянии аффекта, но Коррогли уповал на то, что ему и так удастся вызвать у присяжных сочувствие к своему подзащитному.

- Что ж, - проговорил он, вставая, - вероятно, у меня еще возникнут вопросы к вам, но пока я не вижу смысла продолжать нашу беседу.

- Вы считаете, что раскусили меня?

- Простите?

- По-вашему, вы разобрались во мне?

- Думаю, что да.

- Ну и как вы изобразите меня на суде?

- Я уверен, что вы уже догадываетесь.

- Но мне хочется послушать.

- Хорошо. Если будет необходимо, я представлю вас как испорченную девчонку, которая потакает своим желаниям и не любит никого, кроме себя самой. Даже ваша печаль по возлюбленному видится мне чем-то вроде украшения, дополнением к черному платью. Вы докатились до безумия, вы разрушили себя наркотиками, черной магией, участием в ритуалах драконьего культа, вы способны теперь лишь на те чувства, которые служат вашим целям. Вероятно, вы жадны. И мстительны.

Она рассмеялась.

- Что, неправильно?

- Вовсе нет, адвокат. Меня развеселило то, что вы предполагаете извлечь из этого описания преимущества для себя. - Она перевернулась на бок, подперла голову рукой, подол платья задрался чуть ли не до ягодиц. - С нетерпением буду ждать нашей следующей встречи. Может статься, к тому времени вы образумитесь и у вас появятся вопросы... поинтереснее.

- А могу я задать один сейчас?

- Ну конечно. - Она легла на спину и бросила на него томный взгляд из-под ресниц.

- Ваша наружность, задранное платье и все такое прочее... Вы хотели соблазнить меня?

- М-мм. - Она кивнула. - Сработало?

- Зачем? - спросил он. - Чего вы тем самым добьетесь? Или вы полагаете, что я стану защищать вашего отца с меньшим рвением?

- Не знаю. А станете?

- Ни в коем случае.

- Значит, зря старалась. Ну, ничего страшного.

Коррогли, как ни пытался, не мог отвести глаз от ее ног.

- Правда, правда, - продолжала она. - Мне нужен любовник. Вы мне нравитесь. Вы смешной, но вы мне нравитесь.

Он беспомощно уставился на нее, в нем боролись вожделение и гнев. Коррогли знал, что может овладеть ею, и боялся. Он мог подойти к ней прямо так, взять и подойти, и никаких последствий не будет, разве что он удовлетворит свою страсть. Однако Коррогли сознавал, что поддаться сейчас желанию - значит уступить этой девчонке и во всем остальном. Сдержанность в его положении - вовсе не ханжество, а всего лишь благоразумие.

- Нам будет хорошо, - пообещала она. - Я знаю толк в таких вещах.

Он проследил взглядом изгиб ее бедра, вообразил, как его тела касаются эти длинные, изящные пальчики...

- Мне пора, - сообщил он.

- Да, думаю, что вам лучше уйти. - В ее голосе слышалась насмешка. Вы, наверное, насладились тем, за чем приходили.

В течение следующей недели Коррогли опросил множество свидетелей и среди них - Генри Сихи, который показал, что, покупая самоцвет, Лемос был как зачарованный, и ему, Сихи, пришлось даже легонько пихнуть резчика, чтобы тот очухался и заплатил, что полагается. Адвокат беседовал с собратьями Лемоса по гильдии, и все они говорили о том, что он - человек честный и незлобивый, отзывались о нем как о мастере, поглощенном своим ремеслом, увлеченном им до умопомрачения; в общем, картина разительно не соответствовала той, которую нарисовала Мириэль. Коррогли знавал людей, у которых имелось как бы два лица: для себя и для других, но у него не было никаких сомнений в том, что товарищам резчика по гильдии можно доверять куда больше, чем Мириэль. Впрочем, все сказанное девушкой шло только на пользу Лемосу в силу ее откровенной враждебности. Коррогли разыскал специалистов по истории Гриауля, разговаривал с теми, кому довелось испытать влияние дракона на себе, и единственным свидетелем, чье мнение не совпадало с мнением защиты, оказался некий старик, пьяница, который имел обыкновение спать в песчаных дюнах к югу от Эйлерз-Пойнта и несколько раз видел, как Лемос швырял камни в придорожный столб, подбирал их и швырял снова, как будто набивал руку. Репутация старика была сильно подмоченной, тем не менее его словами не следовало пренебрегать. Когда Коррогли пересказал их Лемосу, резчик объяснил:

- Я часто гулял там после обеда, а камни кидал, чтобы расслабиться. В детстве я только это и умел как следует и теперь, наверное, нахожу в этом своего рода утешение, когда мир становится невыносимым...

Это заявление, как и множество прочих, можно было толковать по-разному, можно было, например, понять так, что Гриауль выбрал Лемоса отчасти из-за умения того бросать камни и побуждал резчика практиковаться, как бы готовя его к преступлению.

Коррогли посмотрел на подзащитного. За время пребывания под стражей тот словно посерел, снаружи и изнутри, и Коррогли почувствовал, что и сам мало-помалу проникается этой серостью, впитывает ее в себя и тонет в ней. Он осведомился у Лемоса, что может для него сделать, и тот вновь пожелал увидеться с дочерью.

В одно из мартовских воскресений, ближе к концу месяца, у Коррогли состоялась беседа с пожилой дамой по имени Кирин, которая незадолго до убийства жреца покинула Храм Дракона. Ее прошлое было покрыто мраком, она как будто и не жила на свете до своего появления в храме, а с уходом оттуда стала вести жизнь затворницы, ограничиваясь лишь писанием писем, которые рассылала по газетам и в которых разделывала драконий культ в пух и прах. У двери адвоката встретила неряшливо одетая девка, по всей видимости, служанка Кирин. Она провела его в комнату, которая с первого взгляда зачаровывала посетителя магией зеленой листвы - прозрачный потолок, резные деревянные перегородки, сплошь увитые виноградом и эпифитами, многочисленные растения вдоль перегородок, столь пышные, что за их листвой не было видно горшков, в которых они росли. Солнечные лучи высвечивали разнообразные оттенки зеленого - салатовый, голубоватый, изумрудный, желтоватый, лазурный. Пол украшали причудливые тени, стебли папоротника раскачивались под дуновением ветерка, подобно усикам громадных насекомых. Коррогли пробродил по игрушечным джунглям что-то около получаса, нетерпение его нарастало, когда наконец женский голос попросил его откликнуться, поскольку за растениями ничего не видно. Он повиновался, и мгновение спустя к нему вышла высокая седовласая женщина в платье из серебристого шелка до пят. Лицо ее было цвета старой слоновой кости, все в морщинах, и выражение его, как решил Коррогли, свидетельствовало о твердом и подозрительном характере. Руки Кирин не знали покоя - она обрывала листья, до которых могла дотянуться, с таким видом, словно перебирала четки. Несмотря на свой возраст, она прямо-таки излучала жизненную силу, и Коррогли подумалось, что если зажмурить глаза, то вполне простительно будет предположить, будто стоишь рядом с молоденькой девушкой. Кирин усадила его на скамейку в углу комнаты и села рядом, глядя на буйство растительности вокруг и продолжая обрывать листья.