Пьяный ангел (сборник) - Владимир Вейс

Глава вторая

После вспышки

Это был удивительный сон! Сначала был яркий свет. Затем каким-то внутренним зрением, не ограниченным рамка ми времени и пространства, Сергей у видел неведомую прекрасную планету. Он взлетел высоко-высоко и стремительно ринулся вниз на кроны деревьев. Вдалеке виднелся океан, его скалистый берег, мелькала голубая змея реки. И никакого намёка на присутствие людей. Единственным человеком был он сам, лежащий на низкой тахте с тускловато-белой поверхностью в нелепой позе бесчувственного манекена, облепленного песком.

Эта картина не вызывала ни ужаса, ни сочувствия. Было лишь ощущение некоей развязки, что тело, неподвижно лежащее на столе, уже никогда не оживёт. Возможно, появится патологоанатом, который, покуривая дешёвые сигареты, вкатит тележку со скальпелями, пилами и ручной дрелью – нечто похожее на комплект инструментов краснодеревщика. Чуть позже выкурит всю пачку, раскромсав тело, измочалит полотенце о свои руки и лоб, ожидая подхода практикантов местного мединститута, чтобы те зашили всё, что осталось на столе. И молодые ребята начнут тыкать в него, Лемешева, иглами и с опаской поглядывать на лицо покойника: не поморщился ли тот от боли?

Но в «операционную» влетело пульсирующее облако. Оно зависло над неподвижным телом, словно изучая его состояние двумя изумрудами, затем обратилось к сознанию Сергея с вопросом: «Будем жить?»

Тот попытался в ответ кивнуть головой в знак согласия. И этот внутренний жест был понят облаком. На глазах Сергея столешница стала мягкой и обрела форму саркофага, непонятно откуда взявшаяся прозрачная жидкость залила тело, которое оказалось будто под коркой льда. В одном из фильмов про Аляску по Джеку Лондону Сергей видел подобный кадр.

И всё. Сознание Сергея погасло и провалилось в темноту и безвременье.

Десять земных минут после вспышки

В веки бился свет, и Лемешев приоткрыл глаза. Колодца не было, а был лишь потолок больничной палаты – без трещин на стыках плит и осыпающейся извёстки. Совершенно идеальный! Вероятно, Сергей попал в палаты Четвёртого управления для цэковских больных! А как же иначе, смешливо подумал Лемешев, и стал поочерёдно поднимать руки и ноги, проверяя своё состояние.

Похоже, его вытащили из колодца и вертолётом отправили в Ашхабад. И это произошло так давно, что боль осталась в прошлом, а теперь каждая клетка его тела рапортовала о силе и неограниченных возможностях! Так было в шестнадцать лет, когда он, на глазах Наденьки Свирской, взобрался на самую верхнюю площадку вышки для прыжков в бассейн. Тогда ему показалось, что он высоко взлетел вверх, и, вынырнув, он сильными рывками поплыл к девушке, подбежавшей к краю бассейна.

Сергей поднялся, свесив ноги на пол. Никаких видимых следов от травм и операций в прошлом не было. Посмотрел на запястье правой руки и не обнаружил шрама. То был след о схватке у кафе, когда он, защищая Наденьку от подвыпивших ребят, подставил под нож руку. Но ещё более поразительное открытие ввело в шок – не было шва от аппендицита!

Затем пришла очередь для изучения колена левой ноги со сдвинутым мениском. Чашечка сидела крепко и не думала шататься.

«Чьё это тело?» – недоуменно подумал Сергей.

Словно в ответ его грудь вздыбилась от избытка свежайшего воздуха, несмотря на то, что палата была похоже на изолированный куб.

Он спрыгнул на пол и обнаружил под столиком нишу, в которой лежали аккуратной стопкой майка, трусы, бежевые рубашка и брюки, носки. Лёгкие туфли стояли чистые. Ничто не говорило о том, что он был вынесен вместе с каракумским песком. На стопке лежали паспорт, удостоверение корреспондента, бумажник с выданным авансом, разные мелочи. Всё в целости и сохранности! Вот за это огромное спасибо администрации больницы!

Сергей быстро оделся, отметив необыкновенную шелковистость и мягкость тканей. Всё было свежим и благоухало лёгким запахом хвои. Да и его туфли выглядели так, будто только что сошли с фабричного конвейера!

Вот это обслуживание! Всё новое! И одежда, и обувь и… тело! Да, тело – от этого можно было рехнуться! В волнении Сергей зашагал из угла в угол, меряя шагами небольшое пространство неожиданной камеры. Несколько раз он пнул ногой в стену. Нога крепка, а стены крепче! Неужели он попал в психушку? Если так, то многое объясняется. У него больной мозг и он не видит своего старого тела. А не произведён ли над ним эксперимент? Может, это секретный научно-исследовательский институт?

Друг Пашка, старший лейтенант из КГБ, рассказывал как-то ему об исследованиях, проводимых на Западе с ЛСД – мощным наркотиком-галлюциногеном. Друг утверждал, что ЦРУ экспериментировало с особым грибом, мескалином, амфетаминами и марихуаной. А в качестве подопытного материала для исследований широко использовались бомжи и проститутки. ЦРУ заманивало их в конспиративные квартиры, где их поили соответствующим образом приготовленными коктейлями, после чего скрупулёзно фиксировали их реакцию на препараты.

А кто мешает КГБ поэкспериментировать над ним? Возможно сейчас, когда он иллюзорно воспринимает себя, своё тело, идёт скрытое наблюдение и запись его поведения и реакций…

И вдруг он вспомнил, что был в командировке и полез в самый глубокий колодец! Значит, с ним что-то произошло, и он доставлен сюда на излечение. И вот он здоров, а в голове полная неразбериха! Если так, то хрен с вами, наблюдайте! Лемешев, уже одетый, снова демонстративно лёг на стол, закрыл глаза и…

Его камеру наполнил запах полевых цветов, словно приоткрылось окно в его далёкое детство, на их летней даче! И острота ощущения возврата в те счастливые годы была такой сильной, что Сергей услышал гомон птиц, скрытых в кронах деревьев, лай соседской собачонки, урчанье подвесного мотора лодки, скользившей по небольшому, но глубокому и чистому озеру, которое было видно из их маленького дома.

Он услышал, как родители прыскают от смеха в своей комнатке под ним, на втором этаже, и снисходительно улыбнулся: такие взрослые, а забавляются, как дети!

Он помнил, что мама с распущенными по плечам волнистыми волосами цвета начищенной меди всегда вызывала в отце восхищение. «Моя прекрасная Медь!» – это слова отца. А сам он всегда был подтянутым неунывающим человеком. Батя – так его звали и дома и на корабле – всегда возился с книгами, удочками, охотничьим ружьём…

Неожиданно Сергей увидел себя с Катенькой Свирской в парке Измайлово. Тогда, на День Победы, был точно такой же майский луговой запах цветов. Они сидели под тенью лиственницы и любовались друг другом, хотя договорились готовиться к экзаменам. Раскрытая на «Евгении Онегине» хрестоматия лежала на их плотно соединённых коленях…

Сердце забилось от счастья человека, возвратившегося в город юности после долгого отсутствия. Он открыл глаза и нахмурился: снова тот белый куб. И ни одной зацепки на то, что над ним наблюдают. Ни отверстия, ни скрытой заслонки, ни зеркала, за которым бы стояли люди в белых халатах…

Вдруг одна из стен санитарного блока стала на глазах истончаться, пока не исчезла совсем. И открылся захватывающий дух простор, залитый солнцем и морем цветов. Это был запах смеси клевера, ромашки, полыни.

Неизвестный мир, имя которому Тигион

Сергей выбежал на поляну, и ноги сразу же оказались по колени в цветах. Он остановился, чтобы понять, где находится.

Поляна была пологим берегом озера, противоположная сторона которого упиралась в плотную стену вековых сосен. Слева от себя он увидел пещеру. По каменному козырьку грота с лёгким плеском стекала широкая полоса воды. За ней угадывалась каменистая площадка. И, похоже, на ней кто-то был. Или ему показалось?

В бликах водной глади озера отражались солнце и облака на небе, неестественно синем, словно взятым с глянцевой открытки.

Что это за местность? Обернувшись, Сергей увидел, кроме санпропускника, у которого исчезла стена, ещё несколько невысоких строений с ущербностью недостроенных домов. У некоторых не было крыш, не хватало даже двух стен, словно это был недостроенный детьми городок из конструктора. Но ни одной души в этих полудомах и рядом с ними не было. Лишь ветер покачивал верхушки деревьев, рябил поверхность озера, заставлял кружить в неопределённом танце одуванчики.

По времени похоже на позднее утро, когда солнцу до зенита оставалось подниматься час-полтора, и пока не чувствовалось изматывающего обилия ультрафиолетовых лучей.

Всё было таким неназойливо-первозданным, дышащим покоем и красотой, что приходили мысли о рае. О рукотворном рае, потому что лубочные синева неба, искусственная извилистость озера, немыслимое смешение самых разнообразных деревьев и полевых цветов требовали выглядывающего из чащобы ветвистого оленя и пару лебедей на глади озера в искажённой перспективе.