Триста неизвестных - Петр Стефановский

— В гражданское вырядились, — с возмущением говорил он об иностранцах. — А вышагивают так, словно каждый лом проглотил. Сразу видать — военные… Вот и воспитывай тут бдительность! — И совершенно неожиданно Батя вдруг крикнул мне: — Чего торчишь? Я, что ли, буду готовить твой самолет к вылету? Марш на стоянку!

Наш ТБ-3 находился уже в полной готовности. На "приколе" его держала лишь облачность. Если бы она чуть поднялась, мы тут же взмыли бы в небо заканчивать прерванную программу высотных испытаний.

На экипировку экипаж, затратил всего несколько минут. В летном обмундировании с парашютами за плечами не спеша идем к самолету. Рассказываю товарищам о том, что слышал от комбрига про итальянцев.

Смотрю, кто-то сломя голову, прямо по снежной целине, несется нам наперерез. Комбинезон распахнут, шлем — набекрень, парашют — в руках. Конечно же Чкалов! Догоняет. Улыбаясь, по-мальчишески радостно кричит:

— Амнистия вышла! Но Батя сказал, что в другой раз он в случае чего прибавит мне пару-тройку суток.

Любит Чкалова Адам Иосифович Залевский, ценит. Потому и держит в ежовых рукавицах, не дает спуску.

Валерий зыркнул глазами вверх:

— С тысячу будет? — Это он о границе нижней кромки облаков.

— Не больше.

— Хорошо, — проокал Чкалов. — Ох и хорошо! Ну, чего тянетесь? Шире шаг, бомбовозы! Покажем иностранцам русский характер!

Валерий был весь — порыв, неудержимое стремление вперед и ввысь. Были бы крылья — тут же от нас ринулся бы в небо. Именно в этот момент я так выпукло и многогранно увидел его — волжского богатыря с широченной душой и молодецкой удалью, с неутолимой жаждой летать и неукротимым стремлением совершать что-то необыкновенное.

Чкалов понимал, что уж сегодня-то он сможет развернуться вовсю. Выполнение фигур высшего пилотажа на минимальной высоте будет его главным козырем. Но только нынче, во время показательных полетов. А завтра, в обычной рабочей обстановке, его за это не только не похвалят, а накажут — те самые трое суток подкинут.

В назначенное время мы запустили моторы и прямо со стоянок пошли на взлет. Внизу, на фоне чистого снега, чернела группа людей, ради которых каждый из нас обязан был взять от машин все, на что они способны, полиостью отдать полету свои знания, опыт, силы, волю.

Чтобы я не мешал Чкалову выполнять пилотаж на вертикалях, мне предложили работать на стометровой высоте. Поэтому не довелось видеть, какие фигуры выписывал Валерий. Да и обстановка не позволяла отвлекаться. Когда под самолетом всего сто метров, особенно не развернешься на тяжелом четырехмоторном корабле. И все-таки надо было что-то показать итальянцам, чтобы стереть с их лиц так запомнившиеся надменные улыбки.

Решаюсь делать глубокие виражи вокруг сбившихся в кучку иностранных наблюдателей и сопровождающих их наших представителей. Накренив самолет на 60-70 градусов, описываю одну за другой замкнутые кривые в горизонтальной плоскости. Ровно, без натуги гудят моторы. Сдается, не машина кружится над заснеженным полем, а аэродром под ней, превратившись в огромную белую тарелку с черным узорчиком в центре… Вспомнилось чкаловское "чаепитие". Кстати, где он? Жаль, не вижу его. Время полета подходит к концу. Неужели придется садиться, не сумев сделать ничего особенного. А что, если?… Руки сами потянулись к рычагам управления двигателями. Два из них смолкли, винты их замерли. На двух моторах проношусь над иностранцами, делаю крутой разворот и захожу на посадку.

Следом за мной садится Чкалов. Нас представляют руководителю итальянской авиационной делегации.

— Мы объехали всю Европу и Америку, — говорит он, — но таких самолетов и таких летчиков, как ваши, нигде не видели. Ни один тяжелый самолет в мире не делает столь глубоких виражей, не обладает такой маневренностью.

Не знаю, достаточно ли искренне высказался итальянский генерал, но прежней надменной улыбочки на его лице уже не было. Лишь синяя жилка учащенно пульсировала на виске.

Вскоре советские летчики еще более внушительно продемонстрировали растущую мощь нашей тяжелой бомбардировочной авиации. Это произошло на первомайском воздушном параде, над Красной площадью.

Летную группу НИИ ВВС возглавлял комбриг А. И. Залевский. Незаурядный летчик, волевой командир, душевный товарищ, он пользовался всеобщим уважением и непререкаемым авторитетом. Его и любили и побаивались. Безжалостно требовательный к себе, он строго относился и к нам. Тем не менее со всеми радостями и печалями мы шли к нему, нашему "Адаму".

Внешность у Адама Иосифовича была броская, запоминающаяся: атлетическое телосложение, рост выше среднего, крупное, до красноты обветренное волевое лицо, изборожденное морщинами. Он напоминал могучее, кряжистое дерево северной части Руси. Широко расставленные ноги походили на могучие корни, крепко вросшие в землю. Такого человека нелегко положить на лопатки.

Благодаря А. И. Залевскому я "прославился" еще до парада. Поводом послужил мой внушительный рост.

Приехавший к нам начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис почему-то прежде всего поинтересовался, хорошо ли нас кормят.

— Хорошо, товарищ начальник, — ответил комбриг и с серьезным видом, хотя это была, конечно, шутка, добавил: — Вот только Стефановскому положенной нормы не хватает.

— Выдавать ему по две порции, — видимо занятый своими мыслями, механически произнес Алкснис.

И стал я с того дня "двупаечником". Ох, и злословили по этому поводу ребята!

…На параде нашу эскадрилью тяжелых бомбардировщиков вел А. Б. Юмашев. Самолеты с яркими красными звездами на килях шли волна за волной. Их гигантские тени то и дело перечеркивали многолюдную Красную площадь. Как потом писали газеты, иностранные представители были удивлены и потрясены: откуда у русских взялась такая воздушная мощь.

После воздушного парада всех его участников пригласили в Кремль на прием. На следующий день начальник ВВС произвел разбор. Он сообщил, что правительство высоко оценило наши действия, поблагодарил за службу. В заключение указал на недостатки, имевшие место при подготовке к параду.

Строевые части ВВС в массовом порядке переходили на цельнометаллические самолеты. В разведывательную авиацию поступали машины новых образцов. На аэродромах давно исчезли и голландские разведчики "Фоккер" ЦЕ-4, и отечественные Р-1 и Р-2. Не очень долго летал также выпущенный малой серией цельнометаллический самолет конструкции А. Н. Туполева Р-3 с мотором Лорен-Дитрих.

Из наших первых боевых самолетов дольше всех оставался в строю только разведчик и легкий бомбардировщик Р-5.

Вскоре коллектив авиаконструкторов Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) под руководством Андрея Николаевича Туполева разработал и построил трехместный цельнометаллический самолет-разведчик Р-6 с двумя моторами М-17. Машина сразу привлекла к себе внимание руководителей Военно-Воздушных Сил. Располагая теми же двигателями, что и бомбардировщик ТБ-1, она при значительно меньшем весе и габаритах обладала высокими по тому времени летными качествами, имела почти круговую огневую оборону. К тому же самолет легко летал на одном моторе.