Петербургская повесть - Марианна Басина

Мария Ивановна жаловалась:

— Когда выйдет новая книга, по названию многообещающая, то Никоша готов выписать ее из чужих краев. Он и делает это из выпрошенных у меня на платье денег. Я называю сию охоту страстью. Она хоть не постыдна, как карточная, но тоже может разорять.

Гимназическая библиотека была небогата. И не удивительно. Профессор словесности Никольский имел весьма смутное представление о древней и западной литературе. По вкусам же в российской застрял где-то во временах Сумарокова. Даже. Державина почитал он за нового писателя. А про более молодых и говорить нечего. Он их не признавал.

Желая подшутить над Никольским, ученики его выписывали из альманахов и журналов стихотворения Пушкина, Вяземского, Языкова, приносили профессору и, выдавая за свои, просили оценить.

Начиналась потеха.

Никольский читал, хмурился, сетовал: стихи-то гладки, да толку мало.

— Ода не ода, элегия не элегия, а черт знает что, — ворчал он сердито и начинал исправлять.

Однажды Гоголь подал ему за свое стихотворение Пушкина «Демон». Никольский прочел, поморщился и, по обыкновению, принялся переделывать. Когда вконец изуродовал, вернул со словами:

— Стыдно, молодой человек, так плохо писать.

— Да ведь это не мои стихи-то.

— А чьи?

— Пушкина. Я нарочно вам их подсунул, потому что вам ничем не угодить. Вы вот даже и Пушкина переделали.

— Ну что ты понимаешь! — воскликнул профессор. — Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство. Вникни-ка, у кого лучше вышло.

Студенты не разделяли вкусов профессора.

Но где же добывали они альманахи, журналы и другие новые книги?

Всем, как и Гоголю, присылали из дому деньги; тогда в складчину на свои небольшие средства выписывали из Москвы и Петербурга различные издания, творения лучших писателей. Просили книги у родных. Привозили из дому.

Так составилась студенческая библиотека.

Библиотекарем выбрали Гоголя. Он чрезвычайно ревностно относился к своим обязанностям. Ввел строгие правила. Берег книги как драгоценность.

Каждого читателя усаживал на определенное место в классной зале, затем собственноручно обертывал ему бумагой большой и указательный пальцы — чтобы не пачкал страницы — и лишь после этого вручал книгу.

Любимым чтением самого библиотекаря были поэмы Пушкина. «Вы писали про одну новую Балладу и про Пушкина поэму Онегина; то прошу вас, нельзя ли мне и их прислать», — писал Гоголь домой.

Чтобы иметь всегда у себя поэмы Пушкина «Цыганы», «Братья разбойники», главы «Онегина», которые выходили отдельными книжечками, Гоголь тщательно переписывал их на лучшей бумаге и украшал рисунками.

Он и сам попробовал сочинять. Начал со стихов. Еще в первых классах гимназии сочинил балладу «Две рыбки». Под двумя рыбками разумел себя и своего младшего брата Ивана. Иван умер. По рассказам товарищей, баллада была трогательная. Написал он стихами трагедию «Разбойники», сочинил повесть «Братья Твердиславичи». Было и веселое — эпиграммы на товарищей, сатира «Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан».

Он любил шутить и умел придумывать смешное.

«Еще бывши в школе, чувствовал я временами расположение к шутливости и надоедал товарищам неуместными шутками, — вспоминал Гоголь. — Но это были временные припадки; вообще же я был характера скорей меланхолического и склонного к размышлению».

Склонность к размышлениям сказалась и на юношеских сочинениях Гоголя.

Плодом таких размышлений была стихотворная идиллия в картинах «Ганц Кюхельгартен».

Гоголь начал ее писать незадолго до окончания гимназии. Он привез тетрадь с идиллией в Петербург и, отыскивая способ добыть средства к существованию, задумал издать ее отдельной книжкой.

Как раз в это время ему предлагали какое-то место в канцелярии, но он понадеялся на лучшее и отказался.

«ГАНЦ КЮХЕЛЬГАРТЕН»

В своего «Ганца Кюхельгартена» Гоголь вложил много души. Правда, не легко было втиснуть в стихотворную форму то, что волновало его, но он пытался.

Ему казалось душно, пыльноВ сей позаброшенной стране;И сердце билось сильно, сильноПо дальней, дальней стороне.

До поры до времени юный мечтатель Ганц спокойно жил у себя дома в немецкой деревушке. Он был влюблен во внучку деревенского пастора Луизу и любим ею. Казалось, их ждет безмятежное счастье. Но с некоторого времени Ганц загрустил, на него напала тоска, ему захотелось иной доли. И он решил уйти из дому.

Все решено. Теперь ужелиМне здесь душою погибать?И не узнать иной мне цели?И цели лучшей не сыскать?Себя обречь бесславью в жертву?При жизни быть для мира мертву?

Ганц тайком покидает родину.

Минует два года. Что делает герой Гоголя на чужбине — неизвестно. Известно лишь то, что мечты его разбиты, он обманут, измучен и едва живой возвращается в родные края. Верная Луиза ждет его. И измученный Ганц обретает счастье в кругу любящих, простых, бесхитростных людей.

Да, для того чтобы выбиться из безвестности, мало одного хотенья. Нужно нечто большее.

Благословен тот дивный миг,Когда в поре самопознанья,В поре могучих сил своих,Тот, небом избранный постигЦель высшую существованья;Когда не грез пустая тень,Когда не славы блеск мишурныйЕго тревожит ночь и день.Его влекут в мир шумный, бурный;Но мысль и крепка и бодраЕго одна объемлет, мучитЖеланьем блага и добра.

У Ганца не было ни ясной цели, ни «железной воли». Таким, как он, лучше сидеть дома и «семьей довольствоваться скромной».

Идиллия была романтическая — со страшным сном, ночными видениями, мертвецами, кладбищем. И вот с нею-то и задумал Гоголь познакомить читающую публику.

Решиться на этот шаг было не так-то просто. Молодой автор и сам понимал, что возможна неудача. До сих пор его творения, которые помещал он в гимназических журналах, восторгов не вызывали. Но доморощенным судьям он не очень доверял. В Петербурге — другое дело. А на случай неудачи здесь можно обезопасить себя, укрывшись под псевдонимом.

Гоголь так и сделал. Псевдоним себе придумал — В. Алов. И сочинил еще предисловие от имени мнимых издателей. «Издатели» сообщали, что «предлагаемое сочинение никогда бы не увидело света, если бы обстоятельства, важные для одного только Автора, не побудили его к тому», что «Ганц» — произведение «восемнадцатилетней юности» и они, издатели, гордятся тем, что помогли публике «ознакомиться с созданием юного таланта».