Депеш Мод (ru) - Сергей Жадан

Они тут же вызывают дежурного водителя, забирай, говорят ему, эту сволочь, которая нам тут все облевала, и вези ее в Киевский ровд, у нее там какой-то непорядок с документами, ага, говорит водитель, вот щас все брошу и повезу вашу сволочь выправлять документы, может, его еще в загс отвезти? делать мне нечего, в принципе, он только что заступил на смену и делать ему действительно нечего, ты давай не выебывайся, говорит ему старшая дежурная медсестра, смена которой как раз заканчивается, отвезешь его и сразу назад, у нас тут еще работы море, ну да, говорит водитель, Черное море, и, с отвращением взяв под руку ослабевшего и деморализованного Собаку, ведет его вниз, открывает задние дверцы скорой, давай, говорит Собаке, залезай, садись вон на носилки, а лучше ляж, а то упадешь на повороте, разобьешь стекло какое-нибудь, или порежешься, или краску перевернешь, какую краску? спрашивает Собака, какую-нибудь, говорит водитель, ложись давай, может, я посижу? боязно спрашивает Собака, ты давай не выебывайся, говорит ему водитель и садится за штурвал. Собака пробует лечь, но ему сразу же становится плохо и он начинает блевать – на носилки, на стены, на какую-то краску, ну, вы понимаете. Водитель в отчаянии тормозит, бежит к задним дверцам, открывает их, получает свою порцию Собачьей блевоты и выбрасывает полумертвого Собаку на утренний харьковский асфальт и, уже ругаясь на чем свет стоит, возвращается назад в больницу, где его, по правде сказать, никто особо не ждет.

Вступление № 2

– Знаете, что хуже всего – я не знал, что их там двое. Одна на балконе была.

– Ну.

– Ну, я зашел, а она там одна. Я ж не знал, понимаете? И она лежит почти полностью раздетая, там какие-то трусики, бюстгалтеры.

– Что – несколько бюстгалтеров?

– Нет, ну, просто разное белье.

– Как это?

– Ну, разного цвета все, понимаешь?

– Даже говорить про это не хочу.

– Я ж говорю. Я вообще не люблю белье. Женское, в смысле.

– Ну, ясно.

– Короче, я смотрю, она угашена, ну, тоже начинаю раздеваться. А я ж не знал, что они уже с утра. Они там, значит, сначала наглотались какой-то гадости, а потом водярой залили, представляете? Суки пьяные. А я стою, и у меня эрекция.

– Ничего себе.

– А тут эта сука с балкона выходит, ну вторая. Пугается, конечно.

– Ясно…

– Та, что в комнате, ничего, уже привыкла, должно быть.

– К чему?

– Ко мне. Она меня такого уже видела, ну, с эрекцией.

– Завал.

– Я ж говорю. А та, которая на балконе, уже угашена, вы понимаете, они с утра пили, суки. Я женщинам вообще запретил бы пить. Вы понимаете, о чем я?

– Да, бабы. У меня сосед есть, так он с утра выходит и берет литра два водяры.

– Два литра?

– Серьезно.

– Об этом даже думать неприятно.

– Я его спрашиваю – на хуя тебе, мужик, два литра? Ты ж не выпьешь. А он, знаете, что говорит?

– Что?

– Я, говорит, когда выпью, ну там первый пузырь, уже боюсь куда-нибудь выходить. А выпить хочу, не могу остановиться.

– Серьезно?

– А хули он боится?

– Ну, не знаю, страшно ему. Стрем начинается от водяры. А выпить хочется. Ну, он и берет сразу два литра. Сидит и квасит.

– Ну подожди, раздавит он пузырь, раздавит второй, да хрен с ним – выпьет он все. А дальше?

– Что – дальше?

– Ну, выпить же и дальше хочется?

– Хочется.

– Но выйти же страшно?

– Нет, ни фига, там, понимаете, такая система – он когда выпивает свои два литра…

– Два литра!

– …ну, два литра, его перемыкает и ему уже не страшно.

– Серьезно?

– Я сам видел.

– Ну, а как ему?

– Что значит – как?

– Ну, как ему, если не страшно?

– Ему похуй.

– И что?

– Ну, и он опять валит за водярой. Падает, а идет.

– Да…

– Ну, еще бы. А ты говоришь – эрекция.

– Что эрекция?

– Ты говоришь – эрекция.

– Ну, эрекция.

– И что?

– Ничего. Ну, стою я с этой своей эрекцией.

– Завал…

– Ну.

– И тут входит эта пьяная сука с балкона, представляете?

– Я этого не представляю.

– Ну, и видит меня. И, значит, думает – что это за мудак сюда притащился и тут стоит.

– Что стоит?

– Стоит, говорит.

– Может, думает она, сосед, пришел потрахаться. И, значит, хватает пустой фугас из-под шампанского и запускает мне прямо в череп.

– А ты?

– Ну, я сознание потерял. Упал, значит, в крови весь. А эта сука пьяная, представь, подбегает к другой и давай ее будить, вставай, говорит, надо его, ну, то есть меня, связать. И она встает, прикинь, и они меня вяжут простынями по рукам и ногам.

– Так она ж тебя знала, ну та, другая.

– Да они угашены обе с утра, суки, я ж говорю! Они какой-то фигни нажрались, а потом еще водяра. Как та сука с балкона назад попала – не представляю. Они друг друга уже не узнавали.

– Ну?

– И, значит, вяжут меня и затаскивают в ванну, бросили и пошли спать.

– Да…

– А утром, значит, одна из них, та, что с балкона вышла, понятно, уже ничего не помнит и поперлась в ванну мыться. Причем, тварь, света не включает, на ощупь лезет. Залазит, значит, в ванну, а там я…

– Водка, ты понимаешь, она женщин глушит, они как рыбы становятся.

– Я когда-то контролершу в трамвае встретил, так она со своим компостером ходила.

– Не пизди.

– Что – не пизди? Серьезно – идет баба, пьяная сто пудов, я ей свой талончик даю, а она откуда-то из кармана достает компостер, представляете?

– Свой компостер, наверно, прикольно иметь.

– Точно.

– Да…

– Я пробовал когда-то снять в трамвае. Ночью как раз ехал, никого не было, ну, я давай его выламывать, распорол руку, представляете, кровь течет во все стороны, а тут контролеры заходят.

– Суки.

– Ну и сразу ко мене, в принципе, я там один ехал, больше никого. На хуя, говорят, компостер ломаешь.

– А ты?

– Что я? Говорю, не ломаю я ничего, хотел, говорю, талончик прокомпостировать, а ваш траханый компостер мне руку зажевал. Вот, говорю, – смотрите.

– Круто.

– Да…

Какао, неповоротливый и вспотевший, в этой компании хорошо в общем-то себя чувствует. Маленькая комнатка, в которой они сидят, насквозь прокурена и пропахла кофе, кружек на всех не хватает, они пускают по кругу первый кофе, потом второй, передают кружки из рук в руки, потом передают куски белого хлеба, после часа пребывания в этой комнате их одежда, и их волосы, и они сами пахнут табаком и хлебом, хлебом даже больше. Какао вытирает рукавом вспотевший лоб, ты что, смеются все, Какао, это ж твой выходной костюм, ничего – Какао краснеет – не страшно, выстираю, ну да, продолжают все смеяться, ты уже второй год обещаешь, бери хлеб, Какао берет из рук друзей свежий белый хлеб и продолжает слушать байки, он готов быть с ними хоть все время, ему с ними хорошо, делят вместе с ним хлеб и сигареты, и главное – его никто не прогоняет. А в наше время ты еще поищи компанию, которая терпит тебя несколько дней в твоем песочном костюме, который ты не стираешь уже второй год, если не третий.

Какао толстоват для этой компании, и в костюме своем выглядит стремно, но костюм ему нравится, не знаю, где такие костюмы продаются, Какао его где-то таки нашел, считает, что костюм стильный, он поведенный на таких штуках, Какао чуть ли не единственный из моих знакомых ходит в парикмахерскую, пользуется каким-то пидорским гелем, даже бреется время от времени, хотя на пользу ему это не идет. Их набилось в комнату человек шесть, сидят и слушают Малого Чака Бэри, тот рассказывает, как он праздновал свой день рождения, история всем нравится, Какао слушает с открытым ртом, ему особенно понравилось про разноцветное белье, он пробует себе это представить, но не может. Малой Чак Бэри напротив пускает по кругу еще одну папиросу и вдруг говорит – Какао, расскажи ты что-нибудь, все соглашаются – да, Какао, давай, расскажи нам что-нибудь, чего ты сидишь молчишь, нам же тоже интересно, давай, расскажи нам что-нибудь, расскажи нам про своих баб, все смеются, да, кричат, Какао – давай, расскажи нам про своих баб. Какао смущается, он все-таки чувствует себя не совсем уверенно, они – команда а он так – просто зашел к ним в гости, но уходить ему не хочется, поэтому он думает, что рассказать, так чтобы оно было про баб. Про баб. Баб он видит преимущественно по телевизору. Может, им про телевизор рассказать.

В комнату вбегает кто-то из администрации, все, – кричит, – пошли, пошли, скорее, время начинать, и они начинают подниматься и выползают в коридор, идут друг за другом, дожевывая хлеб, добивая папиросы, Какао тащится за ними, они переходят какими-то закоулками, всюду стоят щиты с агитацией, на стенах висят огнетушители, наконец они выходят на свет, кто-то поворачивается к Какао и говорит – давай, друг, подожди нас тут, хорошо? мы недолго. А сколько это продлится? – спрашивает Какао, да пару часов, может, немного дольше, давай, – сядь вон под стенкой и подожди. А можно я послушаю? – спрашивает Какао, послушай, – говорит кто-то, – послушай, но в принципе тут не очень интересно – так, хуйня полная. Какао остается только поверить им на слово.