Кворн - Дж. Бон

— Это будет тебе уроком, — мрачно передал Кворн. — Эта вещь была на моей земле. У тебя не было права питаться на ней.

— Освободи меня! — завопил Каада.

Его тело, свисая с полосы, билось на конце пищеварительной ткани, корчась и дергаясь от животного ужаса. Кворн подумал, что очень странно, что в старшем страх настолько сильнее, чем в младшем.

— Оторвись, глупец! — передал Кворн. — Не настолько большая часть твоего тела прилипла, чтобы тебе было очень больно, когда ты ее потеряешь. Лоскут твоей материи не стоит твоей жизни. Поторопись! Если ты не сделаешь этого сейчас, потом будет поздно. Металл ядовит для нашей плоти.

— Но мне будет больно оторвать поглощающую поверхность, — передал Каада.

— Ты умрешь, если не оторвешь ее.

— А почему же ты не делаешь этого?

— Я не могу, — безнадежно сказал Кворн. — Вся моя поверхность прилипла к волокну. Я не могу оторваться.

Он уже успокоился, смирившись с неизбежным. Его жадность привела его к этому. Наверное, это было подходящее наказание. Но Кааде не стоило умирать, если только он сумеет проявить достаточно решительности.

Он повернул глаз, чтобы посмотреть на соседа. Очевидно, Каада собирался последовать его совету. Ткань пониже той части, которая прилипла, стала утончаться. Его псевдоотросток прервал контакт. Но действия его были медленными и нерешительными. Его тело уже начало подниматься над краем диска.

— Быстрее, глупец! — передал Кворн. — Еще мгновение, и ты мертв!

Каада не слышал. Его ткани медленно разделялись, он неохотно отторгал свою поглощающую поверхность. Но он был уже над диском. Отделились последние клетки, и он, хлопая мантией, упал на металлическую поверхность. Мгновение он там лежал, дергаясь, а затем его тело скрылось за облаком замерзающего пара, и его существо, визжа, исчезло в Пустоте.

Кворн задрожал. Ужасная смерть. Но его судьба была не лучше. Он плотно завернулся в мантию, когда его передняя часть исчезла в черной дыре цилиндра. Через мгновение он последует за Каада в путешествие, из которого никто из Живущих еще не возвращался. Его тело исчезло в отверстии…

…и погрузилось в рай!

Он опустился в теплую густую жидкость, которая растворила липкое вещество, приклеивающее его тело к волокну. Он свободно соскользнул с него, медленно осознавая, что ему не грозила смерть. Он купался в жидкой пище! Он плавал в ней! Он был окружен великолепной пищей, такой необычной и вкусной, что ум не мог определить, что это такое. Волокно было чудом, но это — это было неописуемо! Он расслабился, его мантия вытянулась в еде, смакуя, поглощая, переваривая, обменивая вещества, выделяя. Запасы энергии достигли максимума. Ядра его семенной плазмы набухли, их хромосомы разделились. Огромная почка сформировалась и отделилась от его тела. Он произвел потомка!

Сквозь цепенящий туман соматических ощущений он смутно понимал, что это было неправильно. Что время не то, что пространство ограничено, и что естественная ответная реакция организма на обилие пищи была не к месту. Но в то мгновение это его не тревожило.

Тысячи сезонов он путешествовал по тропе между экватором и полюсом в непрерывной охоте за едой. Он рос и омолаживался в хорошие сезоны, уменьшался и старел в плохие. Он был привязан к почве, раб жестких требований жизни и Природы. Но сейчас этот порядок был нарушен.

Он наслаждался своей свободой. Должно быть, так было в древности, когда воды были полны жизни, и в них росло то, чем можно было питаться, и у Живущих было время мечтать юные мечты и думать юные мысли, и превращать мечты и мысли в сияющую действительность городов и машин. Это были дни, когда разум поднимался над землей к небесам, затем выше — к лунам и солнцу, к вечерним звездам.

Но это было очень давно.

Он спокойно лежал, ощущая изменения, происходящие в нем. Его клетки умножались, чтобы заменить собой те, которые были потеряны, и тело увеличивалось в весе и в размере. Он омолаживался. В клетках его растущего тела под влиянием изобилия пищи пробудилась та память, о существовании которой он забыл. Его прошлое разворачивалось перед ним в прямой клеточной последовательности к рассвету его расы. В нем были воспоминания обо всем, что случилось с ним с самого начала. Некоторые были слабые, другие посильнее, но все лишь ожидали попытки их вызова. Все, что им было нужно это достаточный стимул, чтобы извлечь их из тайников.

И впервые за тысячелетия стимул оказался достаточным. Это был рост, быстрый рост, который могло дать лишь изобилие пищи, тот рост, которого скудная природа вне этой конструкции не могла обеспечить. С внезапной ясностью он увидел, как Живущие деградировали умом и телом, постепенно приспосабливаясь ко все замедляющемуся темпу жизни. Поток воспоминаний и ощущений, нахлынувших на него, дал ему возможность по-новому осознать, чем он был и чем он стал. Его взгляд поднялся над грязью и лишайником.

То, что он увидел, наполнило его жалостью и презрением. Жалостью к тому, чем стали Живущие, и презрением из-за того, что они не смогли распознать этого. И он был не лучше других. Только благодаря случайному стечению обстоятельств он все это увидел. Живущие не могли знать, что с ними сделало постепенное уменьшение количества пищи. На протяжении тысячелетий они приспосабливались, изменялись, чтобы суметь выжить в изменяющихся условиях. Они существуют только лишь благодаря тому, что были более развиты умственно и более упорны, чем другие формы жизни, которые вымерли. Тысячи тысяч сезонов прошли со времени, когда великая война опустошила мир. Миллионы лет медленной адаптации к условиям бесплодной пустыни, возникшей, когда на Живущих обрушились конечные продукты их технологической деятельности, создали расу, привязанную к примитивнейшему уровню существования, не способную думать ни о чем, кроме основных естественных потребностей.

Ул Кворн вздохнул. Было бы лучше, если бы он не помнил так много. Но он не мог подавить ни знаний, ни воспоминаний. Они переполняли его, пробужденные к жизни пищей, в которой он плавал.

Рядом с ним рос его потомок. Плод всегда быстро растет в благоприятных условиях, а эти были просто идеальными. Вскоре он станет таким же большим, как сам Кворн. И все-таки он никогда не сможет стать чем-то более развитым, чем просто младенец. Он не может достичь зрелости, не обменявшись семенной плазмой с другим младенцем Живущих. А его тут не было.

Он будет расти и расти, потому что над его клетками не было контроля зрелости. Он останется наполовину чувствительным куском плоти, который никогда не достигнет совершенства. Со временем он будет опасен. Когда он уничтожит запас пищи, он под влиянием животного голода набросится на Кворна. Он не поймет, что тот — его отец, а если и поймет, то ему это будет все равно. Младенец крайне эгоистичен, и в его ограниченном мире его желания — это самое главное.